Глава 4

Подъезжая к дому, я замечаю, что маминой машины нет в гараже. Петунии нужно осмотреться, успокоиться и прийти в максимально дружелюбное состояние, прежде чем я объявлю своим домашним, что теперь у нас будет жить собака. Занести собачью лежанку, все сопутствующие аксессуары и саму Петунию в дом и остаться незамеченной – невыполнимая миссия. Кроме того, моя лодыжка нестерпимо болит, и мне вовсе не хочется нагружать ее еще сильнее. Я решаю занести внутрь сначала собаку. Посадить ее пока некуда, и я просто опускаю Петунию на ковер.

– Жди! – решительно командую я. Интересно, Эллина бабушка обучила ее базовым командам? Сейчас узнаем. Петуния не двигается с места. Обнадеживающий сигнал.

Какое-то время я смотрю на нее, и она, предположительно, смотрит на меня в ответ. Точно сказать сложно, потому что ее выпученные глаза направлены в разные стороны. Они располагаются на черной мордочке, которая сочетается по цвету с кончиками ушей, а остальное тело бежевое (или окраса «фавн», как написано в документах из приюта). Из нижней челюсти торчит маленький желтый зубик, и кажется, что язык великоват для такого рта, как у Петунии, потому что кончик языка высовывается рядом с зубом. Она очень милая, настоящая инопланетянка.

Игра в гляделки заканчивается, когда Петуния гавкает.

Гавканье – серьезный комплимент тому звуку, который она издает. Это скорее тявканье. В детском саду детей едва ли учат, что собачки говорят «чарп-чарп».

Но она снова это делает: «Чарп!»

– Привет, малышка, – говорю я, приседаю к ней и протягиваю руку, чтобы она могла меня обнюхать. На руку она не обращает никакого внимания, зато прыгает мне на ногу и начинает облизывать лицо. Она сваливается, снова прыгает, преисполненная решимости. Облизывая меня, она повторяет: «ЧАРП! ЧАРП! ЧАРП!» Я поднимаюсь. Вот был бы позор: позволить собаке сломать себе ногу через пять минут после того, как я принесла ее домой из приюта.

Я поворачиваюсь, чтобы сходить за остальными вещами, но мопс немедленно следует за мной. «Ну нет!» Я беру собаку на руки. Она довольно упитанная для таких скромных размеров. Не помогает и то, что она изворачивается, как короткая толстая гусеница. Наконец, она возвращается в центр комнаты.

– Жди. Жди меня здесь. И не двигайся.

Собака садится и смотрит на меня снизу вверх.

– Умница.

Я кладу руку на дверную ручку и сразу же чувствую горячее дыхание в районе лодыжек. Хвостик крендельком виляет из стороны в сторону. Петуния смотрит на меня, как будто говоря: «Кайф, а куда мы идем?»

Не-е-е-е-е-т. Вот же блин. Поучим команду «жди» поосновательнее в следующий раз. Сейчас же ее нельзя оставлять в гостиной. Но где тогда? В кухне? Нет, она там что-нибудь сожрет. В ванной? Точно нет, глядишь, еще оближет унитаз и заболеет. В моей комнате? Пожалуй.

В моей комнате она так извивается, что я случайно роняю ее в корзину с грязным бельем. Петуния остается в целости и сохранности. Что многое говорит о моей чистоплотности и хозяйственности.

Кровать выглядит самым уютным местом в комнате, и я решаю положить Петунию именно на нее. У меня никогда в жизни не было домашнего питомца. Единственным живым существом, которое принадлежало лично мне, была золотая рыбка, которую папа выиграл на карнавале в детском саду. Дома я достала рыбку из банки, в которой она сидела, чтобы с ней поиграть, но та внезапно сдохла. В свою защиту скажу, что мне было три года. Я думала, с питомцами можно играть. Папа помог мне выкопать могилку для золотой рыбки при помощи чайной ложки, а потом посадил одуванчики на едва заметный холмик свежей земли. Немного грустно понимать, что одно из самых ярких и живых воспоминаний об отце включает дохлую золотую рыбку. Папа умер, когда мне было четыре года. Думаю, детство бывает и похуже, но я чувствую, что вместе с папой ушли под землю и миллионы воспоминаний об отношениях отца и дочери.

У Петунии мягкая шерсть, я глажу ее и расслабляюсь. В отличие от рыбки, она наслаждается вниманием и лаской. Она сидит и смотрит на стену моей комнаты.

Я киваю в сторону флага, украшающего ее.

– Это «Юнион Джек». Из Англии.

Кажется, что одним глазом Петуния рассматривает постер «Желтой подводной лодки».

– А это постер одной песни группы «Битлз». Они тоже из Англии.

Мама училась в университете в Англии и до сих пор любит все британское. Это она купила мне флаг и постер.

Петуния кладет голову между лап и начинает лизать мое зеленое стеганое одеяло.

– А одеяло не из Англии, а с распродажи в магазине «Таргет».

Кажется, собака успокаивается, поэтому я делаю еще одну попытку уйти.

– Посиди спокойно, хорошо? Пожалуйста.

Я медленно иду к двери, даю волю внутреннему ниндзя. Молча, украдкой. Остается всего пара шагов. Черт, она меня заметила. Я первой добираюсь до двери и запираю Петунию внутри.

– Сейчас вернусь! – кричу я. Собака сразу принимается скулить и царапать дверь изнутри. Ее тявканье вызывает во мне жгучее чувство вины, пока я ковыляю вниз по лестнице, но, когда я оказываюсь возле машины, лая больше не слышно. Вещей много, и они тяжелые, правда, мне такой груз по силам. Лодыжка не в восторге от моего поведения, но при помощи двух здоровых рук и одной ноги я затаскиваю все наверх и прячу за дверью в своей комнате.

Стоило мне открыть дверь, как я вижу Петунию, которая грызет какую-то из моих картин в уголке. «Дьявол! Петуния, нет!» Я бросаю все в одну кучу и несусь к собаке. Она убегает от меня с холстом в зубах, но его размеры шестьдесят на девяносто сантиметров, так что собака скорее не бежит, а тащится по полу.

Я хватаюсь за картину и тяну ее на себя. Петуния смотрит на меня почти с улыбкой, счастливо пыхтит, как будто предвкушает следующую игру, которую я ей предложу.

– Плохая, ужасная собачка, – выговариваю ей я, рассматривая пожеванный уголок. Оглядываясь на Петунию, я замечаю, что она почти полностью убрала язык в рот, который снова сложился в гримасу неудовольствия. Псина сидит на поджатом хвосте с выпученными еще сильнее глазами (если такое вообще возможно), как будто не может понять, что она сделала, чтобы заслужить столь серьезное порицание.

– Да нет, все в порядке. Ты все еще хорошая собачка, – исправляюсь я, когда чувство вины перевешивает во мне фрустрацию. – Вроде как, – добавляю я себе под нос, внимательно изучая следы укусов на холсте.

Хуже всего пришлось одной стороне картины, где голый холст. Где задеты краски, можно пожирнее пройтись акрилом. Может быть, у Су получится заменить лоскуток холста сбоку. Я ставлю картину на мольберт в углу комнаты, а потом беру небольшую абстракцию, над которой сейчас работаю, и ставлю ее на туалетный столик. Хорошо, что этот мопс-пиранья такой мелкий.

Я выбираю место для лежанки и миски, и Петуния тут же семенит на перекус. Пока она фыркает и хрюкает, я стою перед овальным зеркалом в полный рост. Я делаю самое жизнерадостное и оптимистичное выражение лица из всех возможных и произношу: «Угадай, что произошло, мамочка! У нас появилась собака!» Нет, так не пойдет. Нужен план Б. «Можно мы ее оставим? Пожалуйста! Она потерялась! Куда мне еще было девать эту бедняжку? Она умерла бы от голода на улице вся в пыли и грязи!» Стоп, на самом деле Петуния довольно жирная псина. Черт, эта стратегия тоже не сработает. Да мама моя не испытывает потребности кого-то спасать. Она скорее такая мама, знаете, «соберись и утри нюни». Предложение Эллы – воспользоваться козырем своей травмы – с моей мамой точно не прокатит. Она скорее еще сильнее напряжется, что я подняла тему, которую нельзя поднимать.

Может быть, собака сама себя «продаст»? Разве можно без сочувствия взглянуть в эти выпученные глазки? Конечно, нет. Во-первых, потому что в оба ее глаза одновременно в принципе трудно взглянуть, но речь сейчас не об этом. Петуния смотрит на меня, из носа тянется сопля, и язык свисает изо рта, а с него вот-вот капнет на лапу длинная слюна. Не думала, что все будет так сложно.

Новый план: маме нельзя встречаться с Петунией, пока она не согласится оставить ее у нас.

Петуния бегает кругами по комнате. Слышится отрыжка, а может быть, это она так икает. Наконец собака останавливается и присаживается так, словно намерена сходить в туалет.

– Нет! – кричу я и срываюсь с места. – Здесь нельзя! – Нужно немедленно вывести ее на улицу. Если бы моя комната была на первом этаже, я выбросила бы ее прямо из окна. К сожалению, мне приходится подхватить ее на руки, вытянуть перед собой и поковылять вниз по лестнице. Она шевелит лапками в воздухе, как будто помогает нам обеим двигаться вперед. Примерно на середине лестницы я слышу, как открывается дверь в гараж. Пи-и-ип. Кажется, мы возвращаемся в комнату. «Ладно, может быть, можно сходить по-маленькому прямо в комнате, но только один раз». Я бросаю собачку в корзину с грязным бельем, ведь его все равно надо постирать, так? Еще одна репетиция улыбки перед зеркалом, но выражение лица выходит каким-то болезненным. Ну что ж. Сейчас с этим уже ничего не поделать. И я спускаюсь по лестнице одна.

– Привет, мам!

И почему я не додумалась хотя бы купить шоколадных конфет или чего-то такого? Подкуп, Натали, спасительный подкуп. Сама суть любой сделки с мамами.

– Привет, моя дорогая.

Мама кладет сумочку и снимает пальто. Темные волосы, как обычно, убраны в идеально аккуратную кичку на затылке.

– Как прошел день? Надеюсь, это был один из лучших рабочих дней в твоей жизни?

– Нормальный денек. Я снова попыталась убедить Марту ради разнообразия надеть что-то кроме джинсовой курточки со стразами, но она по-прежнему отпирается. Говорит, она носит ее с тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года и не видит причин изменять себе теперь. Я думала, хотя бы на семидесятилетие она позволит мне прикупить ей что-то новенькое, но куда там. – Мама вздыхает и поднимает взгляд к потолку, как будто спрашивает небеса, как так вышло, что ей приходится работать с такой странной дамой.

– Она же владеет «Взлетной полосой», значит, имеет право делать то, что хочет, так? Может быть, в этой куртке она была иконой стиля, когда магазин только открывался.

Мама внимательно смотрит на меня, и тут я понимаю, что сама себе вставляю палки в колеса.

– Натали, я не пропустила ни одного журнала «Вог» с девяносто шестого года. Я разбираюсь в моде. Те предметы одежды, которые она выбирает, никогда нормально не продаются, поэтому можно сказать, что главная в нашем магазине я.