В такие грустные мгновения меня не радовали даже пушистые розовые котята, прикрывающие глубокие царапины на стенах трейлера. Хотелось только одного – уснуть, чтобы, проснувшись вновь увидеть улыбающееся лицо мамы, тающей в больших и теплых руках неуклюжего отца.

– Софи, я ухожу, – сухо проговорил голос над моей сонной головой, а затем губы, пахнущие дешевой помадой, чмокнули меня в щеку. – Помни – если что-то пойдет не так, возьми деньги из моей сумочки и уходи из дома.

– Да помню я, – отмахнулась я, широко зевнув. – Не в первый раз же, мам.

Повернувшись на бок, я сощурилась от яркого света, бившего в мое заспанное лицо. За мутными стеклами трейлера, занавешенными линялыми занавесками, уже стемнело. Должно быть, я незаметно вырубилась, лежа в кровати.

Придирчиво оглядев себя в отражении зеркала, висящего на входной двери, мама бегло оглянулась, окинув меня прощальным взглядом. А затем, тяжело вздохнув, распахнула узкую скрипучую дверцу, выскользнув в темноту.

Я поднялась на ноги, едва не приложившись лбом о нависающую над постелью книжную полку, потянулась и пригладила спутавшиеся волосы.

У меня ужасные волосы – тяжелые, темные и густые, они обладают таким скверным характером, которому позавидовал бы сам Гринч. В этом году я перестала их подстригать, и теперь темно-каштановые пряди струились по моей спине, свободно спадая ниже лопаток.

Как бы я ни старалась их пригладить или расчесать, они все равно упрямо топорщились во все стороны, отчего вокруг меня то и дело возникал «волосяной ареол», как говорил один мой приятель из старшей школы.

Но, к счастью, до школы оставалось еще несколько дней. А потому я просто прилизала свою вздорную копну ладонью, критически окинув себя взглядом в помутневшем от времени зеркале.

От матери мне достались большие светлые глаза и бледная кожа, которая при ярких лучах света отливала зеленовато-синим оттенком. А еще – нездоровая худоба и смешные длинные ноги с острыми коленками, похожие на лапки кузнечика. Об этом, кстати, мне также неоднократно напоминал тот самый приятель из школы. От отца мне не досталось ничего. И это расстраивало больше всего на свете.

Я стянула с крючка свою сиреневую олимпийку и как попало натянула ее на себя. Несмотря на то, что на улице только начался сентябрь, было уже заметно холодно. К ночи с моста вниз стекал пронизывающий ветер, сковывая гетто своим ледяным дыханием.

Болтаясь вчера по убогим улочкам между одноэтажных домов, я успела так сильно продрогнуть, что этим вечером решила надеть на себя не только любимую кофту цвета весенней фиалки, но и легкую спортивную куртку. Мой образ дополнили узкие синие джинсы с дырками на коленях и те самые стоптанные кроссовки, которые я никак не могла сменить на новые.

Еще раз поглядев на свое отражение, дрожащее в мутном стекле, я удовлетворенно хмыкнула. Я выглядела именно так, как и должна выглядеть девушка-подросток, коротающая лучшие годы своей жизни в самом отстойном месте на всем земном шаре.

– Привет, Софи, – прозвенел тонкий голосок, стоило мне лишь ступить за порог трейлера. – Куда ты идешь?

Два пытливых черных глаза остановились на моем лице – примерно на уровне переносицы. Маленькая Хелена, пятилетняя дочка мексиканской парочки толстяков, живущих неподалеку, радостно бегала вокруг меня, напевая какой-то приставучий мотив.

У Хелены выраженное косоглазие. Наверное, это как-то лечится. Если захотеть. Но ее родителям было плевать. Именно поэтому Хелена постоянно ошивалась на улице.

– Я не знаю, – честно ответила я. – А ты почему не дома? Сейчас ведь уже поздно.

– Мама бьет папу, – прощебетала девочка, тряхнув курчавой головой. – Говорит, что он снова пропил все, что заработал. Так что я пока посижу здесь, ладно?

Я закатила глаза. Бесконечные разборки в мексиканской семье тянулись столько, сколько я здесь жила. И заканчивались одинаково – громкими криками и вздохами, от которых даже у самых пошлых лицо шло неровными пятнами. А затем, спустя какое-то время, на свет появлялась еще одна никому не нужная Хелена. Или Хосе.

– Можешь пойти ко мне и посмотреть телек, – я поддела входную дверь вагончика ногой. – Скоро начнется сериал про летающих пони. А в холодильнике, кажется, осталось немного клубничного мороженого…

– Ух ты! Спасибо, Софи! – смуглая девочка повисла на моей талии, смешно дрыгая пухлыми ножками. – А ты не посидишь со мной вместе?

– Думаю, я уже немного старовата для такого досуга, – я качнула головой. – Я хочу немного размяться.

– Ну ладно… – Хелена наконец отпустила мою толстовку и отступила назад, глядя в мое лицо снизу вверх своими косыми черными глазами. – А можно мне доесть все мороженое?

– Конечно. Я оставила его специально для тебя.

Взвизгнув, будто довольный поросенок, она метнулась к двери трейлера, и спустя мгновение до моего слуха донеслось приглушенное бормотание телека. Кажется, это была надоедливая реклама новых женских тампонов.

Фонари на улице горели через один – больше половины печально чернели разбитыми лампочками, так что в ночное время суток местный квартал производил гнетущее впечатление даже на тех, кто не отличался особой мнительностью.

Подбрасываемые ветром, в воздухе кружили пакеты из-под жареного картофеля, а в пожелтевших кустах на обочине тихо шуршали пустые пивные банки. Длинная извилистая улочка зияла глубокими пробоинами на асфальте, а в отдельных местах его не было совсем, и тогда наружу высовывалась намокшая земля, поросшая сорняками.

За ободранной задницей фургона маячил ближайший дом – темно-синяя лачуга из растрескавшейся вагонки, сквозь которую на свет проглядывала светлая полоса гипсокартона. В этом доме жил приятель Тревора – такой же татуированный и чернокожий, как и он сам. А чуть дальше, за покосившейся водонапорной башней, темнел неказистый микродом, принадлежавший родителям Хелены.

В общем и целом, по бокам полутемной аллеи, ютившейся почти под самым мостом, насчитывалось пару десятков однотипных строений, густо заселенных мигрантами из Мексики и обнищавшими американцами.

В основном тут прожигали жизнь те, кто угодил сюда от безысходности. Но были и те, кто здесь родился – например, Хелена и ее многочисленные братья и сестры. Или вырос, как приятель Тревора из синей хибары.

Я провела пальцем по экрану плеера, вставила в уши наушники и сунула руки в карманы сиреневой олимпийки. Внутри моей головы заиграл трек «London Grammar – Wasting My Young Years», и пронзительный женский вокал больно кольнул меня под ребра.

Неужели я проведу здесь остаток своей жизни? Неужели вот для этого я и была рождена? Чтобы торчать под мостом в ржавом трейлере и скармливать остатки клубничного мороженого мексиканской девочке?.. А как же мои мечты? Как же, черт возьми, моя великая любовь, о которой я так часто мечтала, валяясь в своей холодной постели?

Неужели, повзрослев окончательно, я тоже начну встречаться с каким-нибудь Тревором, намертво осев в этом удушливом гетто, а затем научусь угонять чужие тачки, чтобы не сдохнуть от голода?..

Я со злостью пнула носком кроссовка стоящую на дороге бутылку, и она, громко звякнув, опрокинулась книзу горлышком. Мой кроссовок тут же окрасился в ярко-желтый цвет.

– О, да ладно!.. – громко заорала я, обращаясь к завывающему над моей головой ветру. – Вы живете в сраном гетто, жрете всякое копеечное дерьмо, но не допиваете свое пиво?

Настроение тут же скакнуло с нуля до минус хреналлиона. Надвинув на глаза капюшон и завернувшись в плюшевую сиреневую толстовку, я зашагала по пустынной улице, молча проклиная все, что только попадалось мне на глаза.

…А в этот самый момент где-то далеко, за этим серым бетонным мостом, за низкой грудой унылых холмов, по шоссе спешно скользил надраенный до блеска вишневый автомобиль. За его рулем, нахмурившись и сжав зубы, возвышался странный мужчина.

У него был ровный, прямой нос с аккуратно очерченными ноздрями, и педантично уложенные набок гладкие волосы именно того цвета, о котором так мечтала моя мама, но которого никак не могла добиться дешевыми красками из супермаркета для бедных.

Его тускло блестящие темно-карие глаза пронизывали ночной мрак, спустившийся на спящий город, а тонкие длинные пальцы уверенно сжимали кожаную обшивку автомобильного руля.

На пустующем пассажирском сидении рядом с ним лежал, подскакивая на кочках, большой коричневый чемодан. И мужчина то и дело нервно пялился на него, как если бы ожидал от своего дипломата какого-то неожиданного подвоха.

Он свернул на боковую трассу, ведущую прочь из города и пересекающую гетто, именно в тот момент, когда я торчала у трейлера, беседуя с Хеленой. И пронесся по мосту прямо над моей головой тогда, когда я, едва сдерживая слезы, пыталась стряхнуть со своего кроссовка капли дешевого пива, ощущая себя полнейшим ничтожеством.

Но тогда ни один из нас еще ничего этого не знал. Потому что странный мужчина со светлыми волосами, бросив напряженный взгляд в зеркало заднего вида, быстро соскользнул с шоссе, вернувшись на главную дорогу. А я продолжила бестолково брести по темному переулку, стараясь не обращать внимания на холодный сентябрьский ветер.