Цитаты из книги «Граница миров»

Она скидывает лямки ранца и достает оттуда толстую тетрадь. Самую личную ее рукопись: театральную пьесу. Она вложила в нее всю себя. В состав чернил вошли ее кровь и пот, и переплела она ее своими волосами. Она создала эту пьесу за последние недели, без пишущей машинки и без ведома начальства. Но даже если бы они ее обнаружили, что они смогли бы понять? Она зашифровала текст, используя старый алфавит собственного изобретения, самый свой любимый, с красивыми завитушками. Прижав тетрадь к груди, она медленно идет между двумя гигантскими калейдоскопами, чье постоянное движение покрывает ее кожу цветными разводами. На пересечении их лучей, внутри импровизированного заграждения из колючей проволоки, она наконец видит его, едва заметный невооруженным глазом: Рог изобилия.

– Я никогда никем не жертвовал. Ни один из тех, кто воспользовался привилегией войти в клетку, не умер от этого. Они по-прежнему существуют, но в том виде, который ваш разум и чувства не могут воспринять. – И это направляет пространства, пока бутылка не сжимается… – Они превратились в эраргентум, – добавил Лазарус восторженным тоном, заглушив голос Секундины. – А отголоски, порожденные этой трансмутацией, в свою очередь воплотились в твердую материю. Так всё устроено; полагаю, это вопрос равновесия. У Офелии заболели глаза – так широко она их распахнула. Она представила себе молекулы Генеалогистов, витающие вокруг нее в газообразном состоянии. Возможно, она ими дышала. То, что описывал Лазарус, было, на ее взгляд, хуже смерти.

Офелия заледенела от взгляда, каким он окинул Лазаруса. Это был взгляд клана его отца; охотник стоял перед зверем. На протяжении месяцев и лет Торн ожесточенно сражался с собственными когтями. Впервые Офелия увидела, что он готов им уступить, даже если он их презирал и всякий раз, прибегая к ним, еще больше презирал себя. Она пообещала себе изменить этот взгляд.

Евлалия Дийё потеряла сначала всю свою семью, потом половину предстоящей жизни, и из этого пепла родился Другой. В обмен она получила от него знание, позволившее ей перешагнуть пределы, налагаемые стареющим телом. Если и было что-то, чего Офелия совершенно не желала, так это превратиться в Тысячеликого или позволить другим стать им. Нет, ничто из этого не придавало смысла смерти Октавио. Канувшее в пустоту было незаменимо.

Она была признательна ему еще и за то, с каким непоколебимым постоянством он остается в ее жизни, присутствующим среди отсутствующих, а главное – живым.

– А я-то думал, вы меня не любите, sir. – Я вас не люблю, – пробурчал Торн. – Я вас использую.

– До первого утреннего гонга осталось шесть часов сорок семь минут. Офелия медленно подошла ближе. В тот миг, когда руки Торна обняли ее, высота и бездна, левая и правая стороны – всё вернулось на свои места.

Но он был не настолько наивен, чтобы так думать. Он прекрасно знал, что ожидание – часть игры. Их игры.

Ведь если он терял время, значит, и они тоже его теряли. А он мог бы потратить эти две тысячи триста восемнадцать секунд (нет, теперь уже тридцать четыре секунды!) на выполнение миссии, которую они же ему и поручили.

– Ты должна выбраться из клетки. Обернись. Нет, обернись . Тогда и только тогда ты поймешь. И, возможно, даже станешь полезной. Ты утверждаешь, что я доверяла вам – твоим рукам и тебе, – но, когда настанет конец времен, будет ли на твоих руках достаточно пальцев?