Читатель, ты меня понял, узнал, оценил: спасибо! Докажу, что весь мой род занимался литературою. Вот тебе извлечение из записок моего деда. Затем издам записки отца. А потом, пожалуй, и мои собственные!

Записки деда писаны скорописью прошлого столетия, in folio, без помарок. Значит: это не черновые! Спрашивается: где же сии последние? – Неизвестно!.. Предлагаю свои соображения.

Дед мой жил в деревне; отец мой прожил там же два года сряду; значит: они там! А может быть, у соседних помещиков? А может быть, у дворовых людей? Значит: их читают! Значит: они занимательны! Отсюда: доказательство замечательной образованности моего деда, его ума, его тонкого вкуса, его наблюдательности. Это факты; это несомненно! Факты являются из сближений. Сближения обусловливают выводы.

Почерк рукописи различный; значит, она писана не одним человеком. Почерк «Приступа» совершенно сходен с подписью деда; отсюда: тождественность лица, писавшего «Приступ», с личностью моего деда!

Дед мой родился в 1720 году, а кончил записки в 1780 году; значит: они начаты в 1764 году. В записках его видна сила чувств, свежесть впечатлений; значит: при деревенском воздухе он мог прожить до семидесяти лет. Стало быть, он умер в 1790 году!

В портфеле деда много весьма замечательного, но, к сожалению, неконченого (d’inacheve). Когда заблагорассудится, издам все.

Прощай, читатель. Вникни в издаваемое! Твой доброжелатель

Козьма Прутков.

11 марта 1854 года (annus, I).

Гисторические материалы Федота Кузмича Пруткова (деда)

Приступ старика

Уподоблялся под вечер жизни моей оному древних римлян Цынцынатусу, в гнетомые старостью года свои утешаюсь я, в деревенской тихости, кроткими наслаждениями и изобретенными удовольствиями; и достохвально в воспоминаниях упражняйся, тебе, сынишке моему, Петрушке, ради душевныя пользы и научения, жизненного прохождения моего описание и многие гисторические, из наук и светских разговоров почерпнутые, сведения после гроба моего оставить положил. А ты оное мое писание в необходимое употребление малому мальчишке, Кузьке, неизбежно передай. Чем сильняе прежнего наклонность мою заслужите.

Лета от Р. X. 1780, июня 22-го дня, сей приступ, к прежде сочиненным мемориям памяти своей, написал и составил: Отставной Премьер-майор и Кавалер Федот Кузьмичев сын Прутков.

1. Соответственное возражение одного кухаря

Как у одного кухаря, в услужении у гишпанского советника состоящего, спрашивано было: сколько детей имеет? То сей, опытный в своем деле искусник дал следующий, сообразный своему рукомеслу, ответ: «Так, государь мой, у меня их осемь персон». Чему тот, нарочито богатый гишпанец, немало смеялся, закрывшись епанчою, и, пришед домой, не замедлил рассказать о сем встретившей его своей супруге.

2. Милордовы правила

Некий милорд находил нарочитое удовольствие в яствах. То однажды, на фрыштике в пятьдесят кувертов, при бытности многих отменно важных особ, так выразил: «Государи мои! родительница моя кушала долго, а родитель мой кушал много; по-колику и я придерживаюсь обоих сих правил».

3. Что к чему привешано

Некоторая очень красивая девушка, в королевском присутствии, у кавалера де Монбасона хладнокровно спрашивала: «Государь мой, что к чему привешано: хвост к собаке или собака к хвосту?» – То сей проворный в отповедях кавалер, нисколько не смятенным, а напротив того, постоянным голосом ответствовал: «Как, сударыня, приключится; ибо всякую собаку никому за хвост, как и за шею, приподнять невозбранно». – Которая отповедь тому королю отменное удовольствие причинивши, оный кавалер не без награды за нее остался.

4. Лучше побольше, чем поменьше

Некий австрийский интендант, не замедлив после Утрехтского мира задать пир пятерым своим соратникам, предварительно наказал майордому своему подать на стол пять килек, по числу ожидаемых. А как один из гостей, более противу прочих проворства имеющий, распорядился на свою долю, заместо одной, двумя кильками, то интендант, усмотрев, что чрез сие храбрейший из соратников Бремзенбург-фон-Экштадт определенной ему порции вовсе лишился, воскликнул: «Государи мой! кто две кильки взял?»

5. Впору причиненное удовольствие

Как некогда славный и во многих с Туркою баталиях отличившийся генерал-аншеф X., премногими от государыни регалиями и другими милостями наделенный, во французском, однако, диалекте нарочито несведущ оказывался. То сие незнание свое отнюдь перед модными того времени госпожами объявить не желая, навсегда секретно, перед каждым из дому своего выездом, по нескольку французских речений затверживал; и оные на малой бумажке русскими литерами исписавши, таковую за обшлаг мундирного кафтана своего запихивал, норовя по ней, между русского разговора, громчае противу прочего выговорить. Сия генеральская выдумка хотя превострою ему казалася, однако от государыниной любимицы, весьма знатной и пригожей девки, не могла укрыться; и оная девица, сим позабавить свою благодетельницу положив, таковой умысел свой в тот же день, на бывшем куртаге, в действо произвела. Для сего, когда государыня с генералом X. о делах говорить удостоили, знатная фрейлина сия, сзаду к нему подступивши, незаметно для него ту бумажку из-под обшлага выхватила и по ней, переделанным на генеральский обычай голосом, смело выкрикнула: «Ръень моень кё. Byзет ля рень дю валь. Ни плю, ни моень. Не плезанте жаме авек ле фам, дон лимажинасион ансесаман траваль. Сепандан ле терань комансе а девенир де плюз-ен-плюз юмид!»^[56] Таковая сей пригожей девки выходка немалый смех всему собранию причинивши, великая государыня сама премного и даже долго после сего смеялися; а под конец оную знатную девицу за храброго генерал-аншефа X. с превеликою пышностью замуж выдали…

6. Лучшее средство в таком случае

Некогда маршал де Басомпьер, задумав угостить в будущий четверток ближайших сродников своих, кухарь сего вельможи пришел от того в немалую мыслей расстройку, униженно господину докладывая, что у них всего один бык имеется. «Изрядно, – возразил маршал, – а сколько у того быка частей?» – «Осемь», – ответствовал сей. «Отнюдь! – перехватил маршал, – одиннадцать у быка; а для сего и можно оный на одиннадцать блюд изготовить!» Так многие знания во всяком звании пригодиться могут.

7. Два камизола

Интендант лангедокский господин де Графиньи, прогуливаясь в один летний день в двух черных камизолах, повстречался в сем удивления достойном наряде с дюком де Ноалем. Сей вопросил: «Господин интендант! возможно ли? два камизола в столь знойный день?» На что, с тоном печали, ответствовал: «Господин дюк! Злосчастие преследует меня: вчера скончался дед мой, а сегодня испустила дух моя бабка! Для чего и надел я сугубый траур».

8. Ответ одного италийского старца

Две молодые италийские благородные девки, в зелени на прекрасной долине сидевши, помимо их проходил седой, но непомерно прыткий старик. То они с усмешкою вопросили: отчего такое завидное не по летам сложение имеет? Ответствовал: «Потому, съиздетства употребляю масло внутрь, а мед снаружи».

9. Неуместное приветствие, крепко наказанное

Как некий, добивающийся форстмейстерского звания шваб Андреас Гольце, ненароком к возлюбленной своей, девице изрядного поведения, вошед и оную увидев за обеденным столом сидящую и свой аппетит внутренностию жареной бекасины в то время удовлетворяющую, так приветствовал: «О Амалия! Если бы я был бекасиною, то, уповаю, всю тарелку вашу своими внутренностями чрез край переполнил бы!» На что случившийся при том Амальин родитель, главный лесничий магдебургских лесов, Карл-Фридрих Венцельроде, незапно с места вскочив, учал того Гольце медным шомполом по темени барабанить и, изрядно оное размягчив, напоследок высказал: «Тысячу зарядов тебе в поясницу, негодный молодой человек! Я полагал доселе, что ты с честными намерениями к дочери моей прибегаешь!»

10. Докудова разность

Господин де Вольтер, однажды в беседе со многими той страны министрами находясь, отменно остроумно высказал: «Разность промеж людей доходит временем до высочайшего градуса; отчего иные столь великие, что для покрытия головы своей сами до оной на цыпочки подниматься должны; а другие для того же к голове своей сами на колени опускаться принуждены обретаются».

11. Тихо и громко

Господин виконт де Брассард, с отменною ласкою принятый в доме одного богатого ветерана, в известном сражении левой ноги лишившегося, усердно приволакивался за молодою его супругою, незаметно, по-военному, подпуская ей амура. То однажды, изготовив в мыслях две для нее речи, из коих одну: «Пойдем на антресоли» – сказать тихо, а другую: «Я еду на свою мызу», – громко; толико от внезапу разлиявшегося по членам его любовного пламени замешался, что, при многих тут бывших, произнес оные в обратном порядке, а именно – тихо и пригнувшись к ее уху: «Я еду на свою мызу»; а за сим громко и целуя ее в руку: «Пойдем на антресоли!» За что быв выпровожден из того дому с изрядно накостылеванным затылком, никогда уже в оный назад не возвращался.

12. Слишком помнить опасность

Генерал Монтекукули, в известную войну от неприятеля с торопливостью отступая и незапно в реку Ин пистолет свой уронивши, некий австрийский путник, пять лет спустя с пригожею девкою вдоль сей реки гуляя, так возразил: «Пожалуйте, сударыня, сей река весьма поберегитесь; ибо в оной заряжоный пистолет обретается». На что сия нарочито разумная девица не упустила засмеяться; да и он того же учинить не оставил.

13. Излишне сдержанное слово

Единожды аббат де Сугерий с Иваном-Яковом де Руссо гуляя, незапно так сказал: «Обожди, друг, маленько у сей колонны; ибо я, на краткий миг нужду имея, тотчас к тебе возвратиться не замедлю». Сей искусный в своем деле философ, многим в жизни своей наукам обучаясь, непременно следовал Солоповым, Ликурговым и Платоновым законам, а особливо Димоландской секты; для чего не упустил господина аббата целые три дня с упрямством дожидать, а напоследок, сказывают, и вовсе от голода на указанном месте умре.

14. К кому придет несчастие

Некоторый градодержатель, имея для услуг своей персоне двух благонадежных, прозвищами: Архип и Осип, некогда определил им пойти пешою эштафетой к любимой сего чиновника госпоже, не поблизости от того места проживающей. То сии градодержателевы холопы, застигнуты будучи в пути прежестоким ненастьем, изрядную простуду получили, от коей: Архип осип, а Осип охрип.

15. Недогадливый упрямец

Всем ведомый англицкий вельможа Кучерстон, заказав опытному каретнику небольшую двуколку для весенних прогулок с некоторыми англицкими девушками, по обычаю той страны ледями называемыми; сей каретник не преминул оную к нему во двор представить. Вельможа, удобность сработанной двуколки наперед изведать положив, легкомысленно в оную вскочил; отчего она, ничем в оглоблях придержана не будучи, в тот же миг и от тяжести совсем назад опрокинулась, изрядно лорда Кучерстона затылком о землю ударив. Однако сим кратким опытом отнюдь не довольный, предпринял он таковой сызнова проделать; и для сего трикратно снова затылком о землю ударился. А как и после того, при каждом гостей посещении, пытаясь объяснить им оное свое злоключение, он по-прежнему в ту двуколку вскакивал и с нею о землю хлопался, то напоследок, острый пред тем разум имев, мозгу своего от повторенных ударов, конечно, лишился.

16. Не всегда слишком сильно

Холостой и притом видный из себя инженер, в окрестностях Инспрука работы свои производящий, повадился навещать некоего магистера разных наук, в ближайшем оттуда местечке проживающего. Сей, быв неуклонно занят всякими вычислениями, свою бездетную, но здоровьем отличную супругу не токмо в благородные собрания, ниже на многолюдные прогулки не важивал, да и в дому своем поединком отменно редко развлекал. Инженер, все сие по скорости заприметив, положил обнаружить пред магистершею, нимало не мешкая, привлекательные свои преспективы, дабы на чужой домашней неустройке храм собственного благополучия возвести. Наиудобнейшим для сего временем признал магистеровы трапезы; ибо ученый сей, разных стран академиями одобряемый, главнейшее после фолиантов удовольствие в том полагал, что подолгу за трапезами просиживал, приветливо разделивая со случившимся посетителем тарелку доброй похлебки и всякого иного яства. Посему, за первою же трапезою супротив хозяйки присев, затеял, когда сладкого блюда вкушали, носком своей обуви таковой же хозяйкин прикрыть и оный постепенно надавливать, доколе дозволено будет. Притиснутая нога, сверх чаяния, не токмо выдернута не была, но хозяйка не без замысла лестным голосом выразила: что, де, не столько вкушаемое печение приятно, колике приправа, оное сопровождающая. С этим и магистер согласиться не замедлил, разумея предложенную к печению фруктовую примочку, многими «подливкою» называемую. После того однажды, когда магистерша к трапезе красивее обычного обрядилась, инженер, возбуждаемый видом ее поверх стола телосложения, на сей раз едва розовою дымкою прикрываемого, почал свои ножные упражнения выделывать с возрастающим сердца воспалением и силы умножением, повышая оные постепенно даже до самого колена. И дабы притом затмить от гостеприимного хозяина правильный повод своего волнения, стал расписывать оживленными красками, как через всю Инспрукскую долину превеликую насыпь наваливает и оную для прочности искусно утрамбовывает. Под конец же с толикою нетерпеливостию хозяйкино колено натиснул, что она, взорами незапно поблекши и лицом исказившись, к задку стула своего откинулась и громко, чужим голосом, воскликнула: «Увы, мне! чашка на боку!» Магистер вотще придумывал: о какой посудине супруга его заскорбела? А виновный продерзец, заботясь укрыть правду от несумнящегося супруга, почал торопливо передвигивать миску, дотоле у края стола стоявшую, к самой середине оного. И неведомо, сколь долго протянулось бы такое плачевное оставление страдалицы без супружнего пособия, ежели бы сама, дух свой на время восприявши, не указала перстом сперва на поврежденный член, а потом и на укрывающегося бесстыдника и не высказала с особым изражением: «Сей есть виновник моего злоключения! Он, с горячкою расписывая про насыпь чрез долину, не оставлял без толку напирать в мое левое колено, пока верхушку оного совсем своротил! От этого часу не токмо не за благородного кавалера его почитаю, но даже за наиудальнейшего мужика-землекопа!» Такими выговоренными словами всю правду мужу вскрыла. Магистер, зная в корпусе своем не довольно силы, дабы дородную супругу подобрать, а притом и виновника до нее не допущая, высунясь из окна, выкрикнул с площади двух крепких носильщиков, которым наказал бережно хозяйку с отвороченным коленом в опочивальню перенести и там на двуспальное ложе поместить. Так: здоровая некогда госпожа сия проявилась болящею под занавесками, за коими допрежде хотя не часто амуры резвилися, но и бледноликая печаль не ютилася! Оставив страдалицу на ложе, вошел магистер с обоими носильщиками вспять в столовую горницу, где провинившийся, не без великого страха, дожидал висящего над ним своего приговора; и так ему с глубокою горечью высказал: «Ведайте, государь мой, что хотя вы и опытный в своем деле инженер, но госпожа магистерша не есть земельная насыпь и никогда оною не бывала!» И, повернув от него, выплатил обоим носильщикам заслужоные ефимки и в опочивальню к болящей возвратился. А продерзкий тот сластолюбец, столь нечаянно от заслужоной и преизрядной потасовки избегший, за лучшее счел поскорее к дому убраться; и завсегда потом, о приключившемся вспоминая, так в мыслях своих выводил: «Ежели и вправду сия подстольная любовная грамота остроумную при себе удобность имеет; ибо любимому предмету изъясняет, а от нелюбимых утаивает; однако и оную, даже в самых поспешных и чувствительных случаях, отнюдь до крайнего изображения допущать не должно».

17. Никто необъятного обнять не может

Однажды, когда ночь покрыла небеса невидимою своею епанчою, знаменитый французский философ Декарт, у ступенек домашней лестницы своей сидевший и на мрачный горизонт с превеликим вниманием смотрящий, – некий прохожий подступил к нему с вопросом: «Скажи, мудрец, сколько звезд на сем небе?» – «Мерзавец! – ответствовал сей, – никто необъятного обнять не может!» Сии, с превеликим огнем произнесенные, слова возымели на прохожего желаемое действие.

2 3 4

Бесплатно

3.8

(5 оценок)