Незримо вращается ночь планет,
и лотос забвения клонит чашу…
Сверхновый рассвет, – но тепла нет,
лишь ласточка ластится чаще и чаще.
Я сведу вместе солнце и сердце.
Сквозь горы взгляд разума тьму хранит,
и кратера край обвивают лозы…
Так ненастье любви пробивает гранит,
прибавляя ненависти вкус угрозы.
Я найду в этом солнце сердце.
Крик воздетых, в бездну зовущих рук
что-то просит в просини той не ранней…
Попадёт ли солнце в закатный круг?
Пропадёт ли роковой урок умиранья?
Я войду в это солнце сквозь сердце.
Капрал Клегг, правильно – из военных калек.
Много за всю войну – ногу одну
заслужил он и ту – деревянную.
Был у Клегга металл – боевая медаль…
Красно-синюю в магазине он
заложил и ту – оловянную.
Дорогая, в карауле мне более не надо сменяться?
Дорогая, все гудят, как улей, все хотят надо мною смеяться?
Миссия калеки капрала – всеми правдами доковылять в старшины.
Миссис Клегг, по правилам и по капельке добавляйте джина.
Джон Клегг под дождём – как клей.
Дождь, значит, в кого переиначит его?
И калеку капрала порадует?
Клегг дремал… Вру. Чаял! – К лету медаль вручают…
Ну да, для калеки – медаль Королевы!
И алеют кокарды парадные…
Миссис Клегг, всё правильно: жизнь в крапинку,
и что удивляться жизни?
Миссис Клегг, по правилам и по капельке
добавляйте джина!
У цветов любовь – пыльца.
Что ему до этой пыли?
Он сестрёнке за отца.
Сквозь цветы с ней вместе плыли
в место тайное. Нагнись
перед сквайрами, как челядь,
и в кочевье улыбнись:
вместо свадьбы – вниз качели,
вверх… Нагие ноги – вниз,
вверх опять и вниз, обратно…
Не обнять… И писк и визг,
где же, где же брат? А брат-то
держит, держит счёт-полёт:
сколько раз качалка вниз-вверх?
Ежели здесь чёрт поймёт…
Скоренько качает, изверг!
…низвергает вверх ягнёнка
и подбрасывает вниз —
брат сестрёнку…
Эх,
визг
и грех!
Дыбом брёвна из болота,
будто патлы великана.
Брат сестрёнкой избалован…
– Ты, брат, повели мне камни
в цель бросать, сам сядь на комель!
Братец глядь: оно на кой мне?
…и сестра бросает камни
в неизвестность. Туча брызг!
Эх, невеста, камень канет
скучно быстр…
Верь, брат не станет,
старясь, опускаться вниз.
– Поменять бы нас местами,
вспомни, как на тех качелях…
Счастье позднее настанет?
Боязно… Опять кочевье,
струсив, свергнет вверх ягнёнка,
а сестру подбросит вниз
…изверг, с проседью сестрёнку?
Эх,
визг
и грех!
Уходят дни, к рукам прибрать их
не получается одним.
Уходят дни, а вдруг и братья
уйдут к причалу в эти дни?
Гордые эрзац-цветы
продаёт после полудня.
А какого цвета ты,
годы не дают подумать.
Очень просто. Просто нет,
нет братишки у ягнёнка…
И под гнётом простыней
стынет мышкою сестрёнка.
Всё. Окончилось кочевье.
Изверг не извéрг наверх…
И непрочные качели
ветхо скорчились навек.
Ждать другого
жадно годы,
ждать, собрав невинный зуд…
Знать бы, братец не внизу?
Уходят дни, к рукам прибрать их
недуг, вино или кино
не могут. Моряками братья
уйдут в иное иль к иной…
Я внимаю твоей внимательности
(оба с ней мы в одной волне).
Я займу тебя занимательностью
объяснений, что я – вовне.
Вздута Луна, как кукурузный початок.
Не вздумай! Она так кургузо-печальна.
Всех взбесила Луна и пуста почти.
Выбросила одна мои тапочки,
старые – признак знатности…
Стало быть, я признателен.
Запредельно, как плесень в красное,
ты втрясла меня в то тряпьё.
Отвезла. Песня – дело классное:
этот делает, тот – поёт…
Пусть не пробудит Солнце глаза мои,
пусть поссоримся, и не будет твой азарт – моим…
Я мерзавец.
Замерзает
путь любимой за мной.
Я знаю…
Буду любить зимой.
Что такое немое сонное зелье?
Шуток шумно всаженные якоря
в море, которое особо не зелено..?
Люто влюблён я в жену короля.
Воздух вбирай любопытством ноздрей,
зрей,
выбирая ритм…
И, выбивая его, умри
и посмотри:
возвратясь, мудрей
стань, но злей.
Долгая жизнь – это долгий взлёт,
хохот и плач турбин —
то, что Архангел тебе трубит:
жизнь полюби, если мир убит,
мир – далеко не всё…
Кролик, беги, беги, беги,
сгинь в норе, отдышась…
И, отдышавшись, в другую – шасть!
Счастье – лежать,
мельтеша, дышать
и решать:
не погиб!
Долгая жизнь – это долгий взлёт,
взмёт
на крутой волне…
Взмёт, что возьмёт,
унесёт вовне,
неба где нет
и дыханья нет…
Взлёт этот всё возьмёт.
Не зная пути, проталин и троп, ты носишь свой счёт.
И в чёт, и в не чёт свой чёрный отсчёт нудит циферблат.
И, будто платок, твой город промок, примолк, и течёт
счёт нудных секунд твоих и шагов бесцельный набат.
Дождь в дрожь по стеклу стекает, как паста…
Стихает. Как пастырь,
в дождь ждёшь, но дождёшься ли паствы?
Лекарство от мёртвых времён – недобитое время
убитого стартовым выстрелом старца,
который не выстрадал низкого старта,
привстал и – остался,
не веря…
Не зная пути, проталин и троп, мотаешь свой труп.
И в чёт, и в не чёт за Солнцем течёт несносный оскал.
Но Солнце твой нос курносый свело по кругу вокруг.
Старт грея, старик, старея, стоит. Мудрее не стал.
А годы невзгод летят, как летяги.
Лет тянет
на тыщу,
но, тычась,
вновь вервии времени тянешь,
лентяем (ничком о ничто) утыкаясь, как в жижу…
В неброском отчаянье чай по-английски процедишь
и бросишь. А время поднимет. Отнимет проценты…
А песни, концерты – всё не панацея
от жизни.
Мне бы в дом, где не был, где всё – своё.
Если жизнь отпустит пожить…
И душа моя пажитями пробежит
и в заснеженный дом вбежит,
и споёт
ей огонь, будто колокола дальний гул…
И пойму рыдание на том берегу
и метание монотонных губ,
и своё…
Деньги – прочь! От денег – в дрожь…
Где бы мне найти работу,
чтоб отдельным оборотом
денежный вернулся дождь?
Безработный как бы бывший,
без заботы дождь – в кубышку.
Ох и круто! И икру ту, тачку и футбольный клуб
точно купит, кто не глуп.
Деньги, сделайте зигзаг!
(Джек-мерзавец, руки прочь-то!)
Сверхуспех мне напророчьте,
чтоб зигзаг поосязать.
Не кормите мне карманы,
отломите! Эх, как мало…
«Ви-ай-пи!» – вопи на кассе. В этом классе – сам улёт!
Влёт купил бы самолёт!!!
Деньги, деньги – корень зла.
Как рубают этот корень!
Пай убавят – это горе,
а прибавят – это клад!
Крот-урод и лжец рогатый,
Джек, не трогай пирога ты!
Деньги – тесто, деньгам – тесно, а задень – за день – каюк!
Где злодеи их куют?
В общем, мы и они —
всё извечные люди, всё певчие хора.
Я и ты. В эти дни,
видит Бог, никому не напели плохого.
– В атаку! – в запале кричал тыловик.
И встали на флангах, и пали на гравий…
И, к карте припав, карандашик вдавил
вдоль линии некий лихой генералик.
Голуба и черна.
И кто вызнает зыбь черноты голубого?
Подло: под или на?
Крутит кругом кругóм: кругло, голо, убого…
И плакал с плакатами манифестант:
– Пой: вышли на бой стихотворные стопы!
Но грозно с поста: – Тихо, вор-оркестрант,
поставь лучше к стенке плакат, а не стопы!
В общем, взропщем – и всё.
Если рушится круг и не вдруг, а с просчётом,
как пращёй, унесёт
круга рухлядь сквозь хруст в перещёлке пощёчин.
Пусть день необычно набычен и дряхл,
и ряхою рухнул некормленый старец…
Ни старца, ни манифестаций, ни рях —
неряхами мысли, врастая, остались…
Вспоминает лунатик
на траве лунный натиск,
О проекте
О подписке