Маска выпрямился и задрал хвост – если идти прямо лапы, то тактика будет ясна и, следственно, неэффективна. Бой он постарается начать, как с равным, чтобы неожиданным приемом вывести противника из строя. Маска представил, как сомкнется его банда вокруг беспомощно прыгающего на трех ногах породистого, и напряженный хвост помимо воли задергался… Но все вышло не так, как рассчитывал Маска – пестрый, не давай ему помниться и тем более не пуская его к своим лапам, сбил на землю мощной грудью как тараном и покатил, вырывая куски кожи. Через секунду шея старика полностью исчезла в пасти дога и тому оставалось только слегка надавить – и Маска, понимая позор и беспомощность своего положения, только бессильно скалил зубы. Стая, перебрехиваясь, держалась в отдалении. Они уже не сомневались в гибели Маски и лишь гадали, возьмет их чужак под свою опеку или не возьмет…

– Ненавижу – прохрипел Маска, уверенный, что сейчас челюсти сомкнуться и его позор смениться его гибелью – но пестрый неожиданно отпустил горло и спросил.

– А за что?

– За все… за позор… за жизнь…шакалы. – покосился Маска в сторону тончащихся на месте подчиненных. И через секунду туша, закрывавшая над ним свет, исчезла.

– Пошли со мной. – Предложил дог, отступая в сторону. – Только стаю свою придержи – следующих убивать буду.

Мака встал, пошатываясь. Поверхностные кровоточащие раны жгло. Силы еще оставались, но совсем не осталось уверенности – и это было гораздо хуже.

С момента появления огромного пестрого дога прошло два дня. Рабочие, еще оставшиеся в обнищавшем заводе, были удивлены – огромная стая, гроза прохожих и всех соседских дворняг, куда-то исчезла. Куда-то скрылись даже брюхатые суки – лишь щенки, бессмысленные по возрасту, поскуливали, оставшись без поддержки старших.

Городских собак в эти дни охватило безумие – даже диванные левретки и мопсы покидали своих старушек, выворачивались из поводков и шлеек и неуклюже улепетывали, не обращая внимания на летевшие вслед призывы «Куда!! Мусенька!! Я ухожу домой!! Мусенька!! Где палочка!! Мусенька! Я домой!!»

А уж породы полудикие, в чьей крови еще жива память о схватках не только с людьми, но и с волками, становились просто неуправляемыми и в лучшем случае просто вырывали поводок из рук, в худшем – шли напролом, упорным взглядом вызывая хозяев на бой. И те отступали от греха подальше, бросали поводок, утешая себя одним – все таки не дикий зверь ушел, а домашний любимчик, выросший на котлетках и супчиках, спящий только на диване, в холе и неге, защищаемый даже от дождя – ну куда он денется в городе, полном полудиких стай и недружелюбных людей? Побесится пару дней и приползет с подтянутым от голода брюхом…но никто не вернулся. Всех можно было встретить в осколке леса, чудом сохранившемся в черте Москвы, Лосином острове.

В волновавшемся между деревьев собачьем море виднелись изогнутые спины тощих борзых, скаливших клыки на мельтешащих у морды шавок, широкие, как диваны, плечи приземистых ротвейлеров, подтянутые доберманы контрастировали блестящей шкурой и плавными силуэтами с неопрятной дворней. Отдельной стаей держались бойцовые, чувствую неприязнь остальных пород и с трудом сдерживая нетерпение – мелькающие кругом собаки возбуждали, как запах крови. Но драться все ж таки не осмеливались, понимая, что перевес будет не на их стороне.

Лосиный остров словно вымер, затаивая своих немногочисленных питомцев – даже семья лосей, спокойно относящаяся к людям и ревущим грузовикам, от греха подальше откочевала в глухие леса за кольцевой дорогой. Лес наполнился тысячами собак. Грибники, спортсмены и медлительные любители природы боязливо крались по тропинкам к черте города – а из зарослей их сопровождали желтые внимательные недружелюбные глаза и катилась волна приглушенного рыка. Каждое дерево было по многу раз помечено желтыми струйками. Были выловлены и сожраны все полевки и кроты из подстилки, все слетки дроздов и зазевавшиеся белки. Меж деревьев висел осязаемый запах псины – а собаки все прибывали и прибывали. Постепенно росло напряжение. Ссоры мгновенно перерастали в стихийные драки, катающие из конца в конец великой сходки. Наконец, повинуясь незримому сигналу, все двинулись под гудящие провода ЛЭП – и вытоптанной земли не стало видно под плотно стоящими телами. На кабину много лет ржавеющего грузовика легко вскочил огромный гладкошерстный пес – в черно белых пятнах, с головой, как булыжник и могучей грудью. Он был породистый, и это вызвало ропот недовольства – сотни собак могли похвастаться разве что самым невероятным смешением кровей. Но под тяжелым, пристальным взглядом ропот стих.

– Соплеменники!! Мы собрались для того, чтобы в корне изменить существующий порядок вещей. Я имею в виду необоснованное и губительное господство людей. Еще немного – и мы погибнем вместе с ними. Я повторяю – нам надо…

Он не смог договорить – его заглушил взметнувшийся вой, и визг и рев.

– Против кого мы попрем…

– Мы ими управляем, мы ими!!

– Кто кормить нас будет!! Охотится то мы уже разучились!!

– А эти, без шерсти, как морозы переживут!

– А какие косточки сладкие…

Вдруг многоголосый гвалт заглушил хриплый бас костистого старика, в чьем облике угадывалось присутствие по крайней мере двух пород – ризеншнауцера и овчарки.

– Да что бы вы понимали, шавки!! – сверкал он глазами из-под свалявшихся в космы полуседых бровей. – Косточки!! Зациклились на этих косточках!! Почему они вам косточки отдают, вы подумали? Да потому что мясо сами съедают!!! Еще и сплетни распустили – собаки, мол, косточки любят!! Заявляю – мясо, жаренное на углях, в сотни раз вкуснее любых косточек!! Только никто вам его не даст!! Спать лучше в кровати, а не в метро на грязном полу – только вас никто туда не пустит!! Мы на улицах спим, даже когда деревья от мороза лопаются или осенью грязь непролазная… а метро… вы ментовский сапог по ребрам пробовали? За что? За что? Им что, тепла жалко? И хватит их терпеть!! Дотерпелись!!

Тут он выдохся, замолчал, только под проплешинами вздымались тяжелым дыханием ребра. Окружающая его дворня стерпела шавок. Было что-то такое в старике, не оставляющее сомнений – не только во времена молодости он был бойцом, молниеносный напор и безжалостность никуда не делись.

У пятнистого дога, возвышающегося над толпой, чуть напряглись мясистые брыли.

– Кто им дал право распоряжаться нашими детьми? – ввинтился во всеобщий ропот визг какой-то сученки – у меня было одиннадцать детишек – так всех их постреляли, просто всех!! И еще говорили – я не понимала, я это чувствовала – говорили, что развелось, мол, гадин беспородных, скоро нас сожрут… И сожрем!! Лично бы сожрала!! А чужого малыша при мне тут просто убили!! Я его шугнула от своих мясных лотков, легонько так шугнула, тяпнула пару раз в бок и мне самой-то нечасто перепадает – иди говорю, в магазин, иди, там тебя накормят… беги, говорю, доходяга, пока не загрызла, там тебя накормят, там… тощий щеночек, облезлый, живот подвело у самой сердце кровью обливалось, когда его гнала что ж поделать… ну зашел он в магазин, улегся, бедный, на холодном каменном полу, задремал… а потом… а потом – мне кот рассказал, глумился, мерзавец!! – подошел какой-то жирный двуногий, брюхо висит, бородка на челюсти – подошел да как пнет ногой!! Аж ребрышки хрустнули!!

Дог молчал. Все происходило так, как и должно было произойти – собаки, созванные волевым усилием со всех концов Москвы, заводили сами себя, растравляли, вспоминая обиды ненавистных двуногих за многие века.

Правда, у большинства молодежи, энергичной, неудовлетворенной, голодной, наибольший интерес вызывали рассказы перекормленных породистых – они слушали стенания какого-нибудь мопса и бесчинствах хозяюшки (Я не хочу!! Не хочу!! А она насильно кормит…) и до земли протягивались клейкие нити от губ.

Кавказцы вспоминали бои с волками и горный беспредел – когда любого чужака, если нет огнестрельного оружия, можно было рвать до смерти.

Борзые жаловались на убогость гонок за механическим зайцем, и те немногие счастливцы, которым довелось попробовать челюстями судорожное биение настоящего, рассказывали, смакуя, про кровавый вкус победы и заячьи крики. И даже туповатые бойцовые, плод издательства людей над природой, нашли повод для бунта – не хотят они, оказывается, рвать друг другу шкуру в ямах, это противно их натуре. Вообще-то они добрые и любят детей. А что кошки разлетаются от их хваток двумя кусками голова направо, хвост налево, и остроту зубов испытывают все без исключения собаки, пытающиеся просто познакомится, так это не вина бойцов. Это все Америка.

Дог смотрел на всех сверху и молчал. Он знал, что все будет именно так, и знал, что будет дальше.

– Так что ты предлагаешь? На что ты нас подбиваешь? – выступил вперед тщедушный, рыже – палевый, в расчесанных болячках пес. – Ты забыл, кем дело имеешь? Легко тебе говорить – будем главенствовать, будем главенствовать!! А ты видел, какие штуки у них катаются!! А шмели! кусачие шмели!! особенно когда на солнышке греешься…Тут как шмель в тебя впивается. И – грохот. Что от них ждать – ты знаешь? Вот и никто не знает. А что произошло? Грохот и боль. И многие умирают… что от них ждать – непонятно.

– Именно про это я и говорю – они опасны только тем, что непонятны. Только этим они и сильны. Если научиться читать их намерения – не мысли, мысли у большинства примитивные и неинтересные – а напрямую намерения… тогда мы будем непобедимы. Они тебе хотят тебе петлю на шею накинуть или шмеля в бок всадить – а ты это уже знаешь…

– Как? Как? Как? – раздалось разнобойное тявканье.

– Потом. А сейчас постарайтесь понять, что они вовсе не так страшны, как кажутся. Они трусливы, изнежены. И они вас бояться!! Просто дело в том, что вы контактируете с теми, кто вас не боится. Но таких меньшинство. Стоит им увидеть оскаленные зубы – и они мурашками от страха покрываются. Они боятся дождей, бояться морозов. Боятся ветра, боятся голода, бояться движения. Они способны только ездить на своих вонючих ящиках или ползать вповалку по тротуарам. У них очень плохая реакция – любая дворняга, вот даже ты – может вывести из строя любого двуногого за считанные секунды. Они грузны, мягки и неповоротливы. Но – надеюсь, что нам не придется с ними воевать. Они должны сами понять, что перевес не на их стороне и принять наши условия. Но для начала разработаем план действий…

* * *

«Обратите внимание – выламывался перед камерой ведущий пятнадцатиминутной утренней передачи – обратите внимание на собак, вон на тех собак… я не кинолог, но стая весьма и весьма разнородная – это ясно даже непрофессионалу. Там, если мне не изменяет зрение, есть… вон бойцовая порода, два ротвейлера, овчарка… я не понимаю – люди, если вы не можете кормить свою собаку, то, ради всего святого, не выбрасывайте ее на улицу…»

Выдав этот душещипательный призыв, ведущий исчез с экрана, картинка поплыла в сторону и потом увеличилась – а посмотреть, действительно, было на что.

Собаки сидели в ряд возле дверей закрытого пока что магазина – крутолобые и широкогрудые ротвейлеры по краям, гладкошерстный и безухий пес с пестрыми от шрамов мордой в середине, две беспородные шавки пригибались к земле перед ними – а возглавлял стаю здоровенный ухоженный кобель восточноевропейской овчарки.

Наведенная на них издалека кинокамера не обратила на себя внимания – впрочем, казалось, что ничто в этом мире разноплеменную свору не волнует вообще – с таким спокойным достоинством они себя вели. Даже суетливые шавки выпрямили спины и подняли головы…

Время шло – и возле магазина, известного в районе своей дешевизной, постепенно начала собираться толпа. Народ ждал открытия – а странный караул вызывал пока что только приглушенный ропот.

– Какие умненькие… – проговорила высохшая женщина в очках и свалявшейся, больше похожей на войлок искусственной шубе – Ждут хозяина… какие верные.

– Ну да – пробасил стоящий рядом ветеран с фанатичным взглядом. – развели тварей. Управы на них нет… вот в советское время, помню, ездили молодцы с ружьями… сделаешь только один звоночек – и никакой нечисти… эх, нет на вас батьки Сталина….

– Что вы говорите!! – стала робко возмущаться женщина в очках – как можно живое существо нечистью называть! Они все – создания господа…

– Нет никакого господа – рубанул ветеран. Вот батька Сталин был человек… сволочи… какую державу развалили… и псов развели…

– Точно, развели – натужно просипел кто-то и воздух наполнился утробным запахом перегара. Потом над плечом ветерана нависли могучая челюсть в рыжей щетине и кабаньи, заплывшие с перепоя глазки… – знаешь, сколько такая вот тварь стоит?

Палец с обгрызенным черным ногтем указал направление к гладкошерстному.

– Тебе дед, год жить хватит с твоей старухой. Это бойцовая собака… собака убийца… и называется бульбультерьер.

– Все равно – не унимался ветеран – в конвой такого и то не возьмешь – замерзнет, ядрена редиска…

В этот момент бойцовый, словно понимая, о чем идет речь, сделал явственное движение к толпе – и она и шиканьем и ропотом поджалась назад.

– Вот – обрадовался почему то похмельный детинушка – я ж говорю – собака убийца… бульбультерьер.

– Никакая она не убийца. И перестаньте глупости говорить… У вас, я вижу, одно на уме – буль-буль. Обычная собачка. я ее домой возьму… у меня уже четыре собаки живут. Ничего, и пятая будет.

– Ты бы лучше детей завела!! – оценив высохшую фигуру старой девы и войлочную шерсть шубы, посоветовал детинушка и, икнув, окутал ее перегаром – собачек спасает.

– Что вы хамите, молодой человек!! – запунцовела тетенька. – Кто вам позволил так явственно хамить!!

– Явственно хамить! – скривил брыли алкаш – интеллигентка вшивая. Ты только подойди нему он тебе сразу ногу отгрызет. От такой кости не откажется.

У тетеньки от волнения запотели очки. Не понимая, что делает, и чувствуя себя дурой под прицелом глаз зевак, она на ватных ногах вышла вперед, присела возле бойцового пса и стала гладить его башку. А похмельный мужик вдруг попятился – до него дошло, что собака сфокусировала на нем взгляд и, пожалуй, только ласковые руки тетеньки удерживают убийцу от атаки. Только скрывшись за чужими спинами, ханыга смог воздохнуть спокойно.

Меж тем за железными дверьми изнутри залязгали засовы – и люди, уже порядком напуганные собачьи караулом, заволновались и стали медленно приближаться. При этом все уговаривали собак на разные голоса – и уговоры возымели действие. Псы не просто пропустили людей к заветным прилавкам, но и сами, возглавляя отряд покупателей, вошли в зал.

Пробрался и ханыга, с высоты своего роста отлично видевший, с каким вниманием питбуль, избавившийся от опеки старой девы, изучает мельтешащую перед ним толпу….

Алкаш надеялся, что все обойдется, и он сможет, купив драгоценную емкость, осушить ее возле кирпичного здания пункта приема стеклотары – а после полулитры на грудь он не испугается и крокодила.

Отоваривавшиеся люди, спешащие к выходу, замирали в нерешительности – возле дверей их встречали все те же собаки, но уже без былого добродушия – ротвейлеры стояли, широко расставив передние лапы и пригнув головы к земле, а между ним прохаживался, подергивая напряженным хвостом, питбультерьер.

Попытки прорваться на волю уже были – но любой шаг к дверям вызывал такой рев и клацанье ощеренных челюстей, что смельчаков как ветром сдувало под защиту толпы. Самое удивительное, что с улицы продолжали прибывать люди за покупками – удивленно поглядывая на толпу и на собак, пожав плечами и бросив что нибудь вроде «…и что встали, как будто одни тут, весь проход загородили» – они спешили за покупками. Собаки никак не препятствовали.

Противостояние уже готово было вылиться в штурм дверей, но ситуацию спас ухоженный кобель восточноевропейской овчарки – прижав уши, виляя не просто хвостом. а всем телом, он подошел и обмершей от испуга тетеньке и аккуратно вынул из сумки палку сырокопченой колбасы.

Тетенька охнула – колбаса перекочевала за спины ротвейлеров, а кобель сомкнул зубы на пухлой руке и, не причиняя никакой боли, отконвоировал покупательницу к дверям…

– Ага – радостно сказал импозантный мужчина с профессорской эспаньолкой – так это рэкет!! Как здорово!! Значит, нас собаки рэкетировать теперь будут!! Как замечательно!! Собаки лучше людей – может, и олигархов к ногтю прижмут? Ешьте, песики, ешьте, дорогие!!

С этими словами он выудил из сумки гирлянду сосисек, бросил их на пол к колбасе, и потрепав опешивших ротвейлеров за ушами, бодро вышел.

Народ заволновался – было ясно, что происходит нечто из ряда вон выходящее, но что прикажете предпринимать? На помощь милиции никто и не надеялся, время всех поджимало… в конце концов – действительно – чем собаки хуже отморозков с бритыми затылками или безликой армии чиновников, которая гораздо хуже всяких бандитов? Смирившись с новым видом поборов, люди лезли в сумки.

Возле собак росла гора припасов, движение оживилось. Продавщицы, заинтересовавшись было странным скоплением покупателей у дверей, вернулись к своей работе. Вновь входящие люди, бросив беглый взгляд на зверей, охраняющих съестные припасы и недоуменно пожав плечами, спешили за покупками – а на выходе, следуя примеру, кидали в выросшую кучу свой вклад.

Какой-то старик в изношенной до последней стадии костюмной паре долго стоял, внимательно глядя на собак и проходящих мимо покупателей. Понял, что просто так пройти еще никому не удавалось. Вздохнул. Распрямил плечи. Достал кошелек и пересчитал деньги. Вздохнул еще раз. После чего он гордо водрузил на кучу съестного прозрачный пакетик с двумя сосисками. На эти сосиски он экономил неделю…

Потом взгляд его упал на кусок, рядом с которым лежал его жалкий взнос – солидный шмат копченой грудинки с розовыми слоями мяса.

Дряблое горло старика дернулось непроизвольным глотком – такой продукт он не ел лет десять, с начала перестройки – и рука помимо воли протянулась к грудинке…

Здоровенный пес смотрел на него, не отрывая глаз – и у старика от страх онемели ноги и взмокла спина… он ждал, что удар жесткими лапами опрокинет его грязь – но ничего не произошло. Старик почувствовал дурманящий голову аромат – и деликатес перекочевал в его авоську. Покачиваясь от пережитого волнения, ветеран поспешил домой.

А овчарка закинула голову и взвыла. Тут же, возникнув как из воздуха, возле дверей засуетились шустрые дворняжки – они не ели, как можно было бы подумать, дань, а, набив полную пасть, исчезали в неизвестном направлении.

Солидная горка мясопродуктов исчезла за считанные минуты – следом за дворняжками в заросших дворах пятиэтажек не торопливо исчезла и четверка рэкетиров.