Десятника как ветром сдуло. Валлий удрученно вздохнул. Как сейчас не хватает здесь хоть и сильно потрёпанной в боях, втрое меньше обычной численности, конницы родного Тринадцатого легиона, отосланной наместником на подавление восстания греческих поселений недовольных увеличением римских налогов. По последним известиям обе гвардейские центурии находились в двух днях пути конным ходом. Даже если прокуратор пошлет гонца немедленно, конники авангарда будут у города только к вечеру третьего дня. Поздно… На малообученный сброд, нанятый из местного населения, надежды никакой. Реально противостоять городскому бунту сможет только сотня Валлия, но им не продержаться три дня в беспрерывном бою. Пройдя мимо, даже в новом обмундировании, неряшливо выглядевших, местных солдат, охранявших вход в дворцовые казематы, сотник оглянулся, внимательно осмотрел охранников и покраснев от злости харкнул на землю. "Деревенщина. Не бойцы, а недоразумение. Из них солдаты как из говна пуля." Под ноги сотника бросилась бродячая псина, вылизывавшая забрызганные кровью Спасителя камни, норовя проскочить мимо него на выход. Мощный пинок сотника отбросил пса к месту экзекуции. От удара об столб позвоночник собаки переломился, истошно скуля псина поползла в тёмный угол двора. Из дверей тюремного помещения на шум выглянул подмастерье палача, увидев Валлия, ощерил в подобострастной улыбке гнилые редкие зубы.

«Распорядись, чтобы убрали падаль и вообще навели порядок, развели тут бардак». Орудия бичевания валялись на залитых кровью камнях, где их побросали перетрухавшие экзекуторы.

Глоток 6.

Резко отбросив, закрывавшую вход в тюремное помещение, дерюгу Валлий шагнул в душное вонючее помещение. Внутри сидели и негромко разговаривали: палач, вернувшийся недавно с горы, где он с подмастерьем с утра прибивал к распятиям двух осуждённых, плешивый кастрат казначей, закончивший оформлять в казну изъятую у провинившихся экзекуторов взятку и делавшего какие-то пометки в своих бесконечных подсчётах и переводчик, сидевший на низкой скамеечке и отмывавший кисти в грубой глиняной чашке. Эту троицу связывала какая-то странная дружба; особо ценимые Пилатом за свое мастерство, привилегированные; они частенько сидели вечерами на угловой террасе внутреннего двора, прихлёбывая вино и ведя неторопливые беседы. Иногда к ним присоединялся прокуратор, и тогда беседа затягивалась глубоко за полночь.

«Свой процент тоже сдал в казну?» – пошутил сотник, обращаясь к палачу.

«Оплаченную отдельно работу, я всегда делаю сам» – равнодушно ответил тот, «и если за смерть заплачено, нечего зря мучить человека. Мне хватило бы и половины тех ударов, которые сделали эти косорукие недоноски, чтобы отправить этого бедолагу к Плутону». Палач кивнул в тёмный угол, где брошенный туда солдатами Спаситель, полусидел-полулежал, часто и неровно дыша.

«А за те гроши, которые были заплачены этими иудейскими скупердяями, я и пальцем не пошевелю. Мне казённых обязанностей хватает. Только что пришел с горы и теперь опять туда с тобой тащиться».

На улице послышалось звяканье и плеск воды. Взвыла добиваемая собака. Подмастерье наводил порядок. Потом отогнув дерюгу он  вякнул вызывая переводчика на улицу.

«Он до горы то дотянет?» – спросил Валлий палача.

«Кто его знает… Так-то вообще не жилец».

С улицы послышался взбешённый визг старой бабы. Валлий отодвинул дерюгу и выглянул во двор. Перед спокойно стоящим переводчиком, брызгая слюной, орал и корчился от ярости верховный жрец. Крутясь на месте, он то и дело тыкал указательным пальцем в сторону таблички с чернеющими на ней буквами.

«Пошел на хер, как написал, так и написал» – ровным голосом отчеканил переводчик по-гречески. Развернулся и согнувшись прошмыгнул под рукой сотника в помещение. Жрец от никогда не слыханного им ранее оскорбления заткнулся и дёрнулся всем телом так, будто и в самом деле дюжий мужеложник с размаху вставил свою "дубину" в его задний проход. Несколько раз судорожно вздохнув, жрец засеменил к выходу со двора.

Валлий посмотрел на прислонённую к освещённой солнцем стене, состоящую из трёх скреплённых между собой пазами досок, табличку. Буквы, нанесённые кистью на влажные, очищенные и отмытые от предыдущего приговора, доски немного растеклись, но были читаемы. "Иисус Назареянин Царь Иудейский", прочитал сотник верхнюю латинскую надпись.

Шагнув назад в помещение, спросил переводчика: «На других наречиях тоже самое написано?»

«Конечно»

«Смотри, нажалуется он на тебя Ироду, достанется тебе "на орехи"».

Палач и казначей, внимательно слушавшие их диалог, захохотали. Переводчик закончил мыть кисти, положил их сушиться на мешковину и лукаво улыбаясь, посмотрел на Валлия: «Ты хорошо сказал, центурион. Я оценил твою шутку. Высшая похвала».

Палач с казначеем заржали еще громче, сотник и сам стал похохатывать, даже сдержанный переводчик немного посмеивался. Ни для кого из них не было секретом, что стоит переводчику, который был руководителем тайной канцелярии прокуратора, только лишь моргнуть глазом, как этого шута, называющегося царём Иудеи, удавят его собственные слуги.

Глоток 7.

Пилат сидел, упершись лбом в сжатые кулаки, поставленных локтями на письменный стол, рук.

На самом деле положение было намного хуже, чем знал об этом Валлий. Даже, если собрать все пешие сотни, расквартированные по провинции и оперативно перебросить их к городу, в случае бунта подавление восстания затянется в многодневную мучительную бойню. Тринадцатый легион давно уже не оправдывал своего блистательного титула. Пешие сотни больше чем наполовину состояли из нанятого местного населения, способного только к исполнению хозяйственных нужд. В некоторых десятках ветеранами были только деканы. По своему же многолетнему опыту Понтий знал, что для усмирения взятого приступом или бунтующего города, нет ничего лучше, чем разделенная на десятки римская конница. Перемещаясь быстрыми бросками по залитым кровью улицам, конные разъезды разрывают на куски поверженный город, как стая волков, изголодавшаяся после долгой зимы, яростно рвёт загнанное ими животное. Сея кровь и ужас среди  населения захваченного города, римские всадники ломают сопротивление в считанные часы. Но по вчерашнему донесению гонца конница наместника находилась не менее чем в пяти днях ходу. Успешно подавив греческое восстание, обе центурии разделившись, шли карательным рейдом по приграничным провинции районам, население которых осмелилось поддержать греческих поселенцев, оставляя кровавые раны на месте варварских городков.

От дверей, ведущих в покои наместника, послышалось жалобное блеяние ягнёнка: «Господин…, госпожа…» Пилат обернулся. Полусогнувшись в поклоне, дрожа всем телом от страха, там стояла горбатенькая рабыня его жены. "А вот и возможная причина утренней истерики", подумал Пилат. Почувствовав тяжёлый взгляд многолетнего убийцы, для которого жизнь раба стоила только тех сестерциев, которые были за него заплачены, служанка описалась. Не раз и не два, за свою недолгую жизнь, девочка видела, как взбешённые хозяева убивали провинившегося раба, походя, словно назойливую муху. Онемевшие от страха ноги рабыни подкосились, чтобы не упасть она ухватилась обеими руками, за находящуюся слева от неё, портьеру закрывающую проход в покои прокуратора. От этого движения Пилат будто очнулся, резко встав, он быстро прошагал мимо мокрой от холодного пота служанки. Девочка облегчённо вздохнула, "как хорошо, что у меня сегодня первый день "женских дел", иначе на полу была бы лужа и он меня точно прибил." Горбатую некрасивую рабыню, красавица Клавдия держала при себе по причине её доброты и скромности. Сама отличающаяся крайне нехарактерным для патрициев добротой и сердечностью, Клавдия с большим трудом управлялась со служанками, которые быстро распознав жалостливость хозяйки начинали дерзить и лениться.

Глоток 8.

Перерывчик первый.

Так чтоб отдохнуть малясь, чайку попить.

На случай если что… Заявление на отпуск. Подписанное.

Доченька, я вот вчера забегал в Хранилище-Мастерскую, отнести то, что не из этой картинки и поговорить с Прорабом, ну и вот такой у нас состоялся разговор:

–Слава, я тут часть мозаики от "Египет. Исход." Принес – её вижу куда убрать. А вот это: нагорная проповедь, тайная вечеря, самаритянка куда?

–Вон в те коробки…, видишь где "Рим. Распятие." и "Церковь. Вознесение." написано, потом дособираешь.

–Ты офигел?! Мне ещё эту собирать и собирать.

–Ну и собирай потихоньку, кто тебя гонит?… Всё равно задаром ковыряешься.

–Ну это здесь задаром. А Дома как? Мне вообще Главный по шее не накостыляет?

–Ты чё?, бредишь что ли?, за чё?

–Да ну лукавый заходил, говорил, если не точь в точь как в синодальном, то значит ересь.

–Да идет он, откуда пришел… И с какого перепугу ты решил, что у тебя синодальному не соответствует? Ну да, есть у тебя здесь кое-какая отсебятина, но чтобы она синодальному противоречила этого не вижу. Ты тоже нашел, кого слушать, так что отдыхай, потом эту доделаешь и за те коробки возьмёшься, куда мозаику высыпал.

–Слава, да почему я то?!

–А кто?! Это же трилогия. Ты начал тебе и заканчивать.

–Мне бы отдохнуть…, устал, сил нет.

–Я ж тебе сказал, отдыхай, никто тебя не гонит. Ты и так уж за неделю наковырял больше чем иные за год. И может на досуге посмотришь вот это? Смотри: "Руфь. Возрождение." маленькая такая, смотри какая красивенькая.

–Ага щас!, нет уж!, ты мне про предыдущую тоже самое говорил. Только крёстный путь и резиденция прокуратора. Как она с виду такая маленькая до таких размеров развернулась?!

–Да ну ладно, чё ты ноешь? Всяко бывает… Хочешь вот смотри какие красивые: "Давид. Помазание." и "Соломон. Слава.", особенно вторая, вся в таких золотых, лазурных, небесно-голубых и алых тонах. Прям загляденье. И в названии моё имя есть. Может откроешь, глянешь?

–Ну вот уж херушки, чё я не вижу что ли? Их любую ковырни только, сразу столько высыпется, за год не соберёшь.

–Ну я уже и не знаю чего тебе предложить… Так… Ну вот эти: "Ватикан. Инквизиция.", "Магомет. Последствия." и "Третий Рим. Кровавая Баня.", даже не предлагаю. Живые ещё. Вон так и хлещут змеиными ядом и кровью. Саша Мень чуть только третью ковырнул, его оттуда сразу топором… Хотя гляди, какие там Бриллианты сверкают: мавританская Кордова, Омар Хайям, Киево-Печерская, соловецкие монастыри, итальянское Возрождение… Красотища!

–Ага, да да. Ну ну. И кровища! Вон как Африканская Буря в "Магомет. Последствия." кроваво-черным клубится, как нефть горящая. Это чего там? какой век? тринадцатый что ли? Плохо видно издалека.

–Неа, вторая половина двадцать первого.

–Да ладно?… Они ж на конях и с копьями.

–Угу, щас, глаза разуй, на генно-модифицированых верблюдах и с лазерными ружьями.

–Афигеть!… Ладно… Мне моя доча посоветовала чего-нибудь светское попробовать… Так … Чего тут…"Колумб. Конкистадоры.", "Британия. Могущество.",  "Америка. Черное золото.", да не, сразу видно огромные, да и не моё это. Может это?

–Ты ручонки то так далеко не протягивай! Чего ты там схватил? "Седьмая Галактика. Сверхновая."? Чего ты так радостно башкой мотаешь? Ты для кого это собирать собрался? Ты какой там век обозначен посмотрел? И что, что ты соберёшь всё правильно и чисто для себя? Ваня вон собрал "Апокалипсис. Зарево." всё правильно и чисто для себя. Две тыщы лет народ глазами лупает, таращится, никто ничего понять не может. И ты не понимаешь? Ну, само собой… Не дорос ты ещё… Короче. Поставь на место. Мало ли что нравится. Вон Жуль, здорово кстати, никогда так далеко не хватался. На вот. "Мартин. Протест." Боле-мене безопасная, засохшая почти. Гербарий короче. Так только кое-где живые веточки остались. А так, почти все новые ветки из папье-маше. И цветы бумажные. А вы все чего сюда понавыперлись? Делать нечего? Я вам всем щас дело найду.

—Мишанька, – это уже я говорю,  – не хватай меня за рукав, не буду я твою "Мастер. Лукавство." переделывать, сам как налепил так и налепил. Вообще никак в голове не умещается, как ты умудрился на первый план блядищу выпустить и кровавую оргию в светский раут превратить. А уж как ты Славу попытался обгадить, я вообще молчу. И как у тебя духу то хватило на такое? Тебе ж Главный только из-за "Белая гвардия. Русь Уходящая." за это по шее не накостылял.  Я знаю, что у тебя это не получилось. И ни у кого не получится. Что значит торопился и время такое было? А у нас на Руси когда жилось хорошо?! Да ну ладно, ладно. Попробую чего-нибудь поправить. Если время будет. Николай Васильевич, вы мне свою вторую часть "Мертвецы. Мракобесие." даже не показывайте, эта чернота меня сожрет мигом. Александр Сергеевич, при всём моём к вам уважении… Что милостивый сударь?, кто милостивый сударь?, я милостивый сударь?!! Ну допустим. И что? Что вы мне тут тычете? "Пётр. Великолепие."? Вижу. И что дальше? Ага щас! Это ваша коробка. И чё, что не успели? А кто вас стреляться просил?! Вы же, сударь, православный христианин. Про Закон, часть шесть, забыли?! Да, да, понимаю, честь дворянская, обида, гордость взыграла. А за кем вы тогда этим последовали? Кто первый возгордился и войной пошел на Создателя?! Не могли, с семьёй, обидевшись в Болдино уехать? Посмотрите сами, какая у вас там картинка "Емельян. Бунт." получилась. Красота неописуемая! Глаз не оторвать. Россия заснеженная драгоценной россыпью серебрится, купола золотые, а люди!, люди все живые какие!  Ну да, кровью вдоль дорог набрызгано… Ну у нас по ходу без этого вообще никак… Короче всем пока, некогда мне.

Потом коробку схватил и дёру.

Так что, "Последний День. Преломление." я пока отложу. Отдохну пару недель и понемногу займусь "Мартин. Протест.", уж больно весёлая, озорная картинка. Кстати, сам мэтр мсье Франсуа Рабле обещал помочь всенепременно. Антуан передаёт тебе привет, кланяется, целует ручки и всё такое, говорит уж больно мила, радостна ему твоя любовь к его картинке "Маленький Принц. Вселенная."