Притворный агентский договор прикрывает собой ту сделку, которую стороны имели в виду. А этой сделкой является передача имущества во временное пользование. Само по себе заключение притворной сделки не является противоправным (вопреки мнению многих, особенно тех, кто далек от гражданского права), оно не является даже упречным, как любит выражаться Г. Резник. Оно юридически ничтожно, и единственное следствие притворности – это применение правил, относящихся к прикрытой сделке.

Прикрытая сделка в нашем случае – это распоряжение недвижимым имуществом. Но как только мы применяем первое правило к распоряжению недвижимым имуществом, установленное для учреждений, мы сразу же обнаруживаем его ничтожность.

Стало быть, сделка в целом ничтожна – не столько потому, что здесь нет никакого агентского договора, сколько потому, что распоряжение недвижимым имуществом учреждению запрещено.

При всей очевидности аргументации нужно заметить, что суды крайне неохотно применяют нормы о мнимости и притворности сделок. Есть совершенно невообразимая практика, созданная налоговыми органами, когда притворность интерпретируется в качестве налогового нарушения и даже преступления. И хотя суды опасаются ставить под сомнение аргументы ФНС, уступки в этих процессах не только не стимулируют развитие применения норм ст. 170 ГК РФ, но и, пожалуй, создают новые «завалы» на этом пути.

Трудно понять, почему так тяжело сделка признается притворной. Возможно, сказывается формализм, вообще присущий неразвитому правосудию (а развиться ему в наших условиях, конечно, непросто). Ведь каждое решение о притворности сделки означает отказ от буквального текста договора, что не может не вызывать у суда чувства потери почвы. Возможно, что здесь проявляется и другая причина: при общеизвестном господстве произвола суды постоянно учитывают, что в первую очередь их решение будет оцениваться именно с точки зрения его произвольности, и потому избегают сколько-нибудь далеких отступлений от имеющихся в деле материалов.

Во всяком случае, моя задача не казалась легкой.

Осложнялась она и тем, что первым (в качестве номинального истца) выступал представитель правительства Москвы (департамента по управлению имуществом), который вел себя на протяжении всего процесса независимо и не обнаруживал никакого желания согласовать позиции.

Было заметно, впрочем, что суд кассационной инстанции имел намерение разобраться в деле. Но юрист департамента едва ли ему в этом помог. Он доказывал, что спорный договор – не агентский, не приводя каких-либо аргументов. Судья терпеливо объяснила ему, что даже если договор не имеет каких-то указанных в законе признаков, то это еще не делает его незаконным. И завершила свое внушение вопросом:

– Может быть, это какой-то другой договор?

– Да, – ответил юрист.

– Какой?

– Комиссии, – последовал после некоторых колебаний ответ.

– Ну а как комиссионный он отвечает закону?

– Соответствует, – ответил юрист.

В зале установилась атмосфера недоумения. Богиня правосудия, наверное, изумленно потирала очи, насколько это позволяла повязка. (Дело рассматривалось не Верховным Судом, который курируется, как известно, Фемидой без повязки.)

Я был за третье лицо и выступал позже. Пришлось подробно изложить все аргументы, учитывая эффект выступления истца. Все вроде бы становилось на свои места. Я был уверен – да уверен и сейчас, – что здесь ошибка в применении права. Именно такие ошибки должен исправлять суд кассационной инстанции. Однако когда я попросил суд решить спор по существу, позиция суда резко изменилась. Мне строго указали на то, что необходимо проверить довод о притворности договора и что это может сделать только суд первой инстанции. Пришлось согласиться – не потому, что это верно, а потому, что возражения могли лишь повредить моему клиенту.

Настал черед представителя ООО. У него суд спросил, из какого пункта договора следует, что Дом музыки получает какую-то часть дохода от концертов. Ответ был потрясающим: «Не все пишется в договорах», – многозначительно, но и снисходительно заметил представитель ООО.

Пожалуй, этим мудрым ответом он помог мне больше, чем мой формальный союзник – истец.

Решение было отменено, дело направлено на новое рассмотрение в тот же состав суда.

Хотя отмена решения в последний момент – это не самый плохой вариант, передача дела тому же суду не внушала оптимизм.

На первом судебном заседании суд спросил, признаем ли мы иск, заявленный департаментом имущества к ООО «Меридиан». Я объяснил, что наше положение в процессе – третье лицо и мы не можем ни признавать, ни не признавать иск.

После этого суд перевел нас из числа третьих лиц в число ответчиков.

Такое решение процессуально невозможно.

На вопрос суду, на основании какой нормы АПК РФ совершен этот перевод, судья, полистав Кодекс, честно заявил, что найти такую норму не может. Это было неудивительно, потому что такой нормы нет. В силу ст. 47 АПК РФ возможна замена ненадлежащего ответчика иным лицом. Такая замена возможна лишь из числа иных лиц, не участвующих в процессе, и при том условии, что обнаружилась неправильность привлечения ответчика, иными словами – что ответчик ненадлежащий.

В нашем деле никакого ненадлежащего ответчика обнаружено, конечно, не было, а «замена» была произведена из числа лиц, участвующих в деле, что никакими нормами закона никогда не допускалось.

Теперь на вопрос о том, признаю ли я иск, я каждый раз отвечал, что вопрос задан вопреки правилам об установлении положения лиц, участвующих в деле, и ответить на него я не могу.

Судья довольно равнодушно все это выслушивал, что не внушало каких-либо надежд на законное течение всего процесса.

Тогда мы решили прибегнуть к помощи прессы. Очередное заседание проходило в июле, и журналисты в отсутствие новостей охотно откликнулись на наши призывы. Контактировал с ними мой тогдашний партнер П. Астахов, который, конечно, мог в то время привлечь внимание масс-медиа.

Зал был переполнен. Судья был довольно спокоен и явным образом вел дело к отказу в иске.

Он высказывался все в том же смысле: ООО «Меридиан» хотело помогать Дому музыки в проведении концертов, и ничего плохого в этом не может быть. Когда я усомнился в этом и сказал, что ООО «Меридиан» без всякого имущества на балансе и с одним человеком в штате заведомо не могло оказать помощи никому и ни в чем, суд даже не стал слушать.

Журналисты тем не менее могли разобраться в сути аргументации и могли видеть, что ответчик не в состоянии отразить ни один из аргументов. Например, он возражал против того, что предметом договора была передача имущества в пользование, тем, что ведь никакого акта передачи не было. Довод предельно беспомощный (тем не менее он перекочевал в решение).

Поэтому когда было оглашено решение об отказе в иске, представители прессы были, по-видимому, шокированы, что, впрочем, обычно и происходит с человеком, впервые сталкивающимся с нашими судами^[11].

Эти далекие от восторга впечатления и нашли отражение в газетах и на ТВ в течение ближайшей недели. Но еще более существенным оказалось то, что вопрос, видимо, обсуждался где-то в правительстве Москвы. Ведь из решения вытекало, что городскому бюджету придется, как уже говорилось, теперь выделять значительные средства на содержание ООО «Меридиан». Возможно, сыграла какую-то роль и непочтительность городского суда к городскому правительству, что в условиях отечественной модели разделения властей выглядело не совсем деликатным.

Я пишу об этом, чтобы попытаться объяснить причины самого невероятного происшествия в процессе рассмотрения этого дела.

Весь текст выданного мне решения был посвящен обоснованию того, что оспариваемый агентский договор – это правильный, законный агентский договор. При этом ни один из наших доводов не был опровергнут. Суд их просто оставил без внимания – самый обычный прием в отечественной практике.

Не было объяснено, как может агент действовать за свой счет, а не за счет принципала, на основании какого закона у принципала возникают имущественные неденежные обязательства перед агентом и т. п. Об этом уже говорилось выше.

Обсуждая аргументы относительно передачи имущества в пользование, суд воспроизвел бессмысленный довод об отсутствии акта передачи. Такой акт составляется только при передаче владения (и то совсем необязательно). При передаче вещи в пользование никакого акта не нужно.

Суд при этом не смог или не захотел понять разницу между владением и пользованием имуществом и только пользованием, несмотря на крайнюю простоту этого вопроса.

Наконец, предельно нелепо вообще оспаривать притворность договора ссылками на нарушение формальностей при исполнении договора прикрытого. Кроме того, передача относится к исполнению договора аренды, а не к его заключению, тогда как мы оспаривали договор неисполненный.

Но отсюда суд сделал вывод о законности агентского договора.

Мотивировка этого вывода заняла несколько страниц.

Однако затем в одной последней фразе последовал головокружительный переворот: суд считает договор незаключенным, потому что в нем отсутствует условие о порядке принятия заявки агента на проведение концертов, не определен размер доли выручки агента, отсутствует условие об отчете агента и о том, что все полученное агентом принадлежит принципалу.

Все эти аргументы были сами по себе неверны.

Напомню, что существенным условием является такое, которое указано в законе в качестве существенного, без которого не может быть заключен данный договор либо относительно которого стороны выразили волю на его включение в договор.

Понятно, что порядок принятия заявки агента никаким законом не указывается в качестве существенного условия и агентский договор вполне может состояться и без него. А стороны никак не выразили своего намерения установить порядок подачи заявки.

Сомнительно вообще, что заявка агента – это акт, непременно присущий агентским отношениям.

Что касается доли выручки агента, условий об отчете агента и о принадлежности всего имущества принципалу, то все эти доводы решения совсем курьезны. По всем указанным пунктам в договоре решительно и буквально предусмотрено совсем иное – что все принадлежит агенту, что он действует за свой счет и на свой риск. Отчитываться в этом случае ему не о чем.

Но, главное, никто в процессе и слова не сказал о незаключенности договора! Суд явным образом вышел за пределы иска, хотя, вообще говоря, он такого делать не вправе.

И в то же время такой вывод суда был очевидным выигрышем дела для нас. Ведь это означало, что договора нет и, стало быть, мы добились желаемого.

Но явные противоречия и путаница в решении ставили нашу победу под угрозу. Такое решение могло быть отменено, причем для отмены имелась масса оснований – и в сфере материального, и в сфере процессуального права, и с точки зрения правильной оценки фактов.

Поэтому мы решили обжаловать решение в апелляционном порядке.

Наш противник, кажется, не понял смысла происшедшего и давал интервью в том смысле, что подтверждена действительность договора.

Нам предстояло бороться практически без противной стороны.

В апелляционной жалобе я ссылался на те противоречия, о которых уже сказано, и просил суд признать договор ничтожным, т. е. отменить решение и вынести иное. Нас устраивала бы и такая ситуация, при которой суд подтвердил бы позицию суда первой инстанции, сделав это более последовательно и укрепив тем самым решение.

Суд, однако, вполне удовлетворил нашу жалобу и отменил решение суда. Договор был признан ничтожным.

Последовала кассационная жалоба ООО «Меридиан».

В ней довольно неубедительно излагалась все та же идея, что договор не является договором о распоряжении имуществом.

Было и иное: например, ответчик обвинял суд в том, что тот не указал, какому закону противоречит договор. По мнению ответчика, ст. 168 ГК РФ применяется не иначе как с указанием на конкретный нарушенный закон.

Вообще говоря, формулировка ст. 168 ГК РФ о несоответствии сделки закону далека от такого подхода и позволяет устанавливать несоответствие сделки нескольким нормам в их связи, что само по себе, может быть, и не лучшее решение, но такой вариант избран нашим законодателем.

Конкретный закон должен указываться в том случае, когда незаконность сделки понимается более узко – как нарушение запрета (и такая конструкция кажется более удобной гражданскому обороту). Впрочем, в нашем случае был нарушен именно запрет на распоряжение имуществом учреждения (ст. 298 ГК РФ). Поэтому в данном пункте жалоба не имела никакой почвы.

Не более убедительны были и доводы жалобы в части оспаривания выводов суда о притворности сделки. Но в этой части и решение суда было изложено, наверное, не самым лучшим образом.

Я уже говорил, что суды не очень жалуют норму ст. 170 ГК РФ и прибегают к квалификации сделки как мнимой или притворной в самых крайних случаях (и при этом не всегда верно, особенно в налоговых спорах).

Трафаретные ходы в этой сфере не выработаны, что само по себе не вдохновляет судей.

В апелляционном постановлении выводы о притворности сделки были мотивированы, скажем так, довольно кратко. Во всяком случае, многие аргументы, изложенные в моем выступлении в суде апелляционной инстанции, суд опустил.

Поэтому мне не оставалось ничего другого, как защищать позицию суда, подкрепляя ее теми доводами, которых в постановлении не было. Иногда такой подход бывает оправдан.

Но в этом случае суд кассационной инстанции был явно не настроен миловать своих нижестоящих коллег.

Сначала мне был задан вопрос: что я вижу законного в лапидарном апелляционном постановлении? Сам по себе вопрос не сулил ничего хорошего для апелляционного суда. Я попытался распространить смысл постановления и показать, что его умолчания могут быть восстановлены из текста закона. Но мои объяснения были отброшены: полагалось защищать только текст постановления и не выходить за его рамки.

Затем судья попросил меня сказать, какой конкретно договор прикрыт притворным. Имелось в виду, что к прикрытой сделке применяются относящиеся к ней правила.

Суд требовал назвать номер статьи ГК РФ.

Но вопрос был некорректный.

Дело в том, что агентский договор прикрывал договор пользования имуществом. В нем были черты аренды – того ее вида, который предусматривает передачу имущества в пользование без передачи владения. Однако аренда – договор возмездный. А мы ведь имели договор очевидно безвозмездный. Таковым является ссуда. Но ссуда не допускает передачи пользования без владения.

Нельзя было сказать и о том, что договор смешанный: договоры одного типа вообще не могут смешиваться. Нельзя смешать куплю-продажу и дарение (хотя можно куплю-продажу и подряд), нельзя смешать и аренду со ссудой (хотя можно аренду с оказанием услуг) и т. п.

Для прикрытых сделок нормы о видах и типах договоров вообще часто невыполнимы. Может быть прикрыт не только гражданский, но и, скажем, трудовой договор. Прикрытой может быть самая невероятная сделка, квалификация которой по части второй ГК РФ невозможна. Но это и не нужно.

Достаточно убедиться в законности или незаконности договора, что происходит одновременно с выяснением его природы (но не типа).

В данном случае, каким бы ни был прикрытый договор, он все равно являлся договором о распоряжении имуществом, а распоряжение имуществом учреждению запрещена. Вот и все действие п. 2 ст. 170 ГК РФ в нашем деле.

Но суд с этим не согласился, и апелляционное постановление было отменено. Договор был признан незаключенным.

Этот вывод был мотивирован гораздо более обстоятельно, чем это делалось ранее, причем настойчивых, чтобы не сказать – суггестивных, суждений о правильности договора, составлявших основное содержание решения суда первой инстанции, больше не было.

Такой исход я считал выигрышным с того момента, когда мы получили текст решения суда первой инстанции. Нашей задачей, повторюсь, было устранить противоречия в судебном акте и исключить возможность пересмотра данной позиции. Теперь эта задача была выполнена.

Однако представитель ООО «Меридиан», кажется, этого не заметил. Он с плохо скрываемым торжеством сказал, по-видимому, сочувственно: «Ну вот! Все бывает!» – и на крыльях победы устремился по коридору. Хорошо хоть не похлопал при этом меня по плечу.

Немедленно истцом был возобновлен процесс о взыскании 4 млн руб. с Дома музыки. Это дело было приостановлено на год, пока рассматривался иск о признании договора недействительным. В процесс о взыскании убытков я не пошел: его исход был предрешен, и защита Дома музыки против безнадежного теперь уже иска ООО «Меридиан» не таила, конечно, никаких подвохов.

Как мне рассказали юристы Дома музыки, представитель истца (ООО «Меридиан») никак не мог прийти в себя, когда после предельно краткого разбирательства суд в иске отказал, потому что договора нет.

Теперь текст договора могло разорвать и ООО «Меридиан».