Всем людям нужно благоразумие, но особенно облеченным почестями и властью, чтобы, увлекаясь бременем власти, как бы каким стремлением беспорядочных вод, не свергнуться в пропасть.

Святой Иоанн Златоуст

© Соловьев К.С., текст, 2022

© Оформление. ООО Издательство «Эксмо», 2022

Часть первая

Дым был густой и жирный, как наваристая похлебка. Он расползался по полю тяжелыми антрацитовыми волнами, сквозь которые Гримберт видел лишь силуэт вражеского рыцаря, тяжелый и угловатый, точно сложенный из пригнанных друг к другу гранитных булыжников.

Рыцарь двигался встречным курсом и выглядел обманчиво неуклюжим, точно большая механическая кукла, приводимая в действие взведенной пружиной, но Гримберт знал, что эта игрушка может быть смертельно опасной.

Могла бы быть – если бы ею управляла воля, более искушенная в боевых действиях.

Гримберт улыбнулся.

Вражеский рыцарь совершил ошибку, отстрелив на подходе дымовые шашки. Возможно, в этом был бы резон, если бы ему противостоял противник равного класса, но если он полагал, что в силах дымовой завесой помешать «Золотому Туру», то допустил серьезную ошибку – в инфракрасном спектре его собственный корпус выглядел четко очерченным, точно мишень на полигоне. Не промахнется даже слепой пастух из древней дедушкиной аркебузы.

«Золотой Тур», как и его хозяин, тоже ощущал приближение противника. Его вычислительные центры и сенсоры работали в штатном режиме, анализируя бесчисленное множество факторов и преобразуя их в лаконичные строки данных на визоре пилота. Как и полагается боевой машине, устроенной несравненно более сложно, чем человек, «Тур» делал это быстро и бесстрастно, с холодной машинной четкостью, но Гримберту казалось, что он ощущает в гуле разогревающегося реактора зловещую ноту, похожую на скрип выползающего из ножен лезвия.

«Золотой Тур» ждал этого боя. Ждал возможности стряхнуть с себя сонное оцепенение, как сбросил часом ранее брезентовый чехол, реактор его равномерно гудел, напитывая огромное стальное тело энергией. Энергией, которая через несколько секунд обрушится на ковыляющего встречным курсом противника, почти беззвучно вминающего в землю обломки валунов и сметающего небольшие деревца.

Никчемный болван. Своей дымовой завесой он ничего не выгадал, лишь ослепил сам себя. Может, кто-то и простил бы ему эту ошибку, посчитав зазорным ею воспользоваться. Но только не Гримберт.

Дистанция определена. Маневр сближения задан. Баллистические вычислители уже просчитали траекторию выстрела и обозначили ее как несомненно успешную. Едва ли этот бой затянется более чем на несколько минут.

Вражеский рыцарь постепенно увеличивал скорость. Если сперва он едва ковылял, то теперь стремительно двигался курсом на сближение, широко переставляя огромные стальные ноги и расшвыривая вокруг себя комья земли. Он не пытался совершать маневров уклонения, не менял курса, не замирал на месте, чтоб усложнить работу баллистическим вычислителям противника. Он просто приближался по кратчайшему расстоянию – огромный пятиметровый айсберг из бронированной стали, надеющийся сокрушить противника первым же лобовым столкновением.

Гримберт, хладнокровно наблюдавший за ним все это время, лишь презрительно фыркнул.

Чего еще ожидать от рыцарей с Запада с их архаичными представлениями о тактике? Привыкшие уповать не столько на маневр, сколько на сокрушительную мощь своих орудий, они в любом бою стремились резко сократить расстояние до противника, не считаясь с опасностью и не пытаясь хоть сколько-нибудь усовершенствовать те тактические наработки, которыми щеголяли еще их деды. Неудивительно, что это воинство, собранное по нитке со всей империи, с такой оскорбительной легкостью громят за морем сарацины…

Время.

Он заставил «Золотого Тура» шевельнуться, меняя позицию. Доспех отозвался на мысленный приказ мгновенно, без свойственного большим механизмам лязга, с одним лишь только гулом гидравлических сервоприводов. В его движениях была заключена необычайная мягкость, удивительная для стального существа, которое возвышалось над землей по меньшей мере на семь метров и весило почти двести имперских тонн. Может, его доспех и относился к категории сверхтяжелых, но, когда того требовали обстоятельства и воля хозяина, становился подвижным и стремительным, как куница, делаясь проклятием вражеских канониров. И чертовски неприятным сюрпризом для излишне самоуверенных рыцарей.

Шаг вправо. Зарядить орудия бронебойными. Пересчитать баллистическую траекторию.

Где-то в недрах «Тура» загудели орудийные элеваторы, поднимая из боеукладки снаряды. Три секунды – и сыто лязгнули орудийные затворы его двенадцатидюймовых орудий^[1], изготовившись к стрельбе, зашипели, выравнивая давление, противооткатные демпферы.

Наблюдая за приближением противника, Гримберт не испытывал ни волнения, ни страха. Ничего того, что свойственно испытывать человеческому существу, запечатанному в футляр из бронированной стали внутри великана. Связанный с «Золотым Туром» невидимыми канатами нейросвязи, одними только мысленными приказами управляющий многотонной махиной, в этот миг он даже не воспринимал себя человеком. Скорее, невесомой пульсирующей искрой, укрытой в груди доспеха.

«Золотой Тур» был не куклой, которой он управлял. Сейчас он был его собственным телом. Неизъяснимо могущественным, наделенным силой, которая не снилась ни одному живому существу, силой, способной уничтожать города и проламывать скалы.

Если он что-то и ощущал в этот миг, наблюдая за приближением вражеского рыцаря, то только легкий мятный сквознячок, виляющий между тончайшими отростками души и похожий на сладкое опьянение, что приходит с первым глотком вина. Отчасти это ощущение было вызвано эйфорией от нейрокоммутации с доспехом, отчасти даровано возбуждающим коктейлем, впрыснутым в вены заботливым «Туром». Ничего особенного – трехпроцентный раствор флефедрона^[2] с небольшими добавками экгонина^[3], бензедрина и византийского гашиша. Подходящая смесь, чтобы держать себя в тонусе следующие полчаса, изгнав из сознания посторонние мысли и суету.

Многие рыцари, выступая в бой, оглушают себя лошадиными дозами дезоморфина, превращающими пилота в кровожадное, мечущееся внутри бронекапсулы существо, невосприимчивое ни к боли, ни к страху. Но сейчас Гримберт не собирался прибегать к такому сильному средству. Во-первых, бой был уже выигран – еще до того, как незадачливый противник отстрелил дымовые шашки. Во-вторых, половина дезоморфина, который можно приобрести здесь, вдалеке от столицы, синтезируется самоуверенными проходимцами, часто не принадлежащими даже к гильдии провизоров, зачастую прямо в грязных бочках из-под вина. Неудивительно, что оруженосцы, вскрыв рыцарскую бронекапсулу после боя, часто обнаруживают там вместо своего господина агонизирующее человекоподобное существо с разодранной грудью, порванными мышцами и лопнувшими глазами – следствие нечеловеческого приступа бешенства в сочетании с паникой в замкнутом пространстве.

В-третьих… Гримберт почувствовал на губах вкус улыбки, оттененный лунным привкусом флефедрона. В-третьих, он собирался сохранить ясную голову, чтоб в полной мере насладиться этим боем.

* * *

Щелчок радиостанции нарушил этот сладостный транс, охватывающий его в бою, вырвал из душевного сосредоточения, заставив душу встрепенуться на своем месте.

– Мессир… – Шелест помех в эфире мог скрыть свойственный юности тембр, но не озабоченность в голосе. – Позвольте заметить, противник уже в ста туазах^[4] от вас и уже выходит в зону уверенного поражения. Если через двадцать секунд вы не…

Дьявол. Гримберт терпеть не мог, когда кто-то вмешивался в бой. В его бой.

– В ста туазах? – Он скрипнул зубами. – Черт тебя подери, Гунтерих, почему мой кутильер изъясняется как деревенский козопас? Если тебе не терпится испортить мне настроение перед боем, мог бы, по крайней мере, воспользоваться имперской системой мер!

«Зря сорвался», – подумал он мгновением позже. Турин, веками являвший собой восточную крепостную башню франкской империи, никогда не пользовался привилегиями вольного города, однако в наследство от своей бурной истории сохранил собственную систему мер, так не похожую на грубые и строгие имперские обозначения. Редко кто из его рыцарей считал зазорным измерять расстояние в туазах, вержах, перчах или лигах, глупо ждать от оруженосца точности в подобных материях…

– Сто девяносто пять метров, мессир.

Гримберт улыбнулся онемевшими из-за нейрокоммутации с доспехом губами.

Неплохо. Может, Гунтерих и юн, но у него есть все качества, которые необходимы хорошему оруженосцу, а прежде всего – ясная голова. Можно от рождения обладать острым глазом, превосходящим даже баллистические дальномеры, или чертовски развитым тактическим чутьем, но это не сделает тебя хорошим рыцарем. А вот умение легко управлять собственными мыслями…

– Так-то лучше.

– Я лишь хотел сказать, что он подходит к рубежу, на котором его орудия могут представлять опасность для «Тура». Возможно, вам стоит…

– Прибереги свои советы для слепых! – огрызнулся Гримберт. – Или я велю хорошенько тебя выпороть за то, что мешаешь своему сеньору вести бой!

Сто восемьдесят метров.

Радиостанция покорно замолчала, выдав напоследок еще один всплеск помех.

Оценивая показания дальномеров и баллистических вычислителей, Гримберт даже ощутил короткий приступ сожаления. Мальчишка, конечно, нетерпелив, как и полагается мальчишкам, наблюдающим за рыцарским поединком, но, в сущности, он был прав. Как ни глуп был приближающийся в клочьях густого дыма вражеский рыцарь, он представлял собой опасность, которую не стоило недооценивать.

Сто шестьдесят метров.

Недооценка противника погубила больше тщательно просчитанных планов, чем самые непредсказуемые факторы. Гримберт знал это, поэтому старался устранить ее в зачатке. Может, поэтому погрешности в его планах составляли допустимую и крайне незначительную величину.

Сто тридцать метров.

«Пожалуй, надо начинать, – шепнул он мысленно «Золотому Туру». – Невежливо будет заставлять этого самоуверенного кретина ждать излишне долго, иначе он, чего доброго, заскучает. А я не хочу возиться с ним до обеда».

«Свет!» – мысленно приказал он. Секундой позже закрепленные на плечах «Золотого Тура» прожектора обрушили на поле боя поток инфракрасного излучения, пронизывавшего густой дым, словно стилеты – набитую пухом подушку. Теперь Гримберт видел противника не смазанным силуэтом, а огромным пятном желто-красного спектра, от пылающего багрянца до стылого янтаря.

В инфракрасном освещении не было видно сварных швов и герба, зато прочие детали читались отчетливо, как книга. Тяжелая кираса лионского образца, усиленная в районе нагрудника несколькими бронепластинами, наплечники, кажущиеся огромными, как купола собора, и поверх всего – хищно вращающаяся на плечах башня в виде шлема-армета.

И вся эта груда металла размером с трехэтажный дом уверенно перла вперед. Валуны, которые оказывались под ее лапами, лопались или уходили в землю, как марципаны в непропеченное тесто. Орудия беспокойно ворочались в своих спонсонах, пытаясь отыскать цель, недостаточно благоразумную, чтобы убраться подальше. Огнем своих пятидюймовок^[5], смертоносных на близкой дистанции, такой растерзал бы в считаные секунды полк легкой пехоты или даже сотню аркебузиров, но сегодня ему предстояло встретиться с противником другого класса.

Сто двадцать.

Вот-вот выйдет из-под дымовой завесы.

«Доспех, и верно, лионский», – отметил Гримберт почти равнодушно, наблюдая за тем, как стремительно сокращается расстояние между машинами. Устаревший, но определенно не старый. Однако тот, кто занимался его модернизацией, судя по всему, ни черта не смыслил в доспехах подобного типа. Стремясь усилить лобовую броню дополнительными пластинами наваренной стали, он не учел слабую гидравлическую систему, характерную для многих мастеров Лиона. И так несовершенная, оснащенная плунжерами устаревшего образца, эту дополнительную нагрузку она приняла в ущерб динамическим характеристикам, снизив и без того не выдающуюся подвижность. Даже сквозь разделяющее их расстояние было заметно, что стальной великан заметно подволакивал правую ногу, оставляя на земле глубокий перепаханный пунктир.

Как там его зовут? Гримберт заставил «Тура» вывести сигнатуру вражеского рыцаря и едва подавил злой, царапающий губы смешок. «Полуночный Гром»? Чего-то подобного и следовало ожидать. Истина, подтвержденная бесчисленным множеством совпадений, – чем громче название доспеха, тем больше пустого пространства в голове у его владельца.

Тупица. Гримберт осклабился, ощущая, как по зудящим от флефедрона венам бежит клокочущая от предвкушения боя кровь, горячая и густая, как доброе старое вино. Что ж, он в достаточной степени наказал себя, выйдя на бой против «Золотого Тура». Осталось только закончить надлежащим образом этот никчемный ритуал.

– Вперед. – Гримберт не отказал себе в удовольствии произнести это вслух. – Давай проучим этого недоумка.

* * *

«Золотому Туру» не надо было отдавать команду вступить в бой, он чувствовал мысли Гримберта и мгновенно пробудился, отчего легкая дрожь превратилась в грозный механический гул. В этом гуле Гримберт ощутил очень многое. Яростный жар реактора, спрятанного в бронированном торсе, шипение гидравлики в стальных суставах, клекот механических поршней и даже скрип броневых плит.

«Тур» стремился в бой, почти копая землю копытом, точно боевой бык с Туринского герба, он жаждал обжигающей схватки и грохота боя и негодовал оттого, что стоит без дела. Созданный для битвы механизм исполинской мощи, он не знал того, что хорошо знал его хозяин. Очень важно выбрать момент для удара.

Выбравшись из облака дыма, «Полуночный Гром» резко сменил курс. Может, его хозяин был не так и глуп. А может, наконец сообразил, что сближение с «Золотым Туром», доспехом куда более тяжелого класса, не сулит ему ничего доброго. Но если он думал, что этот запоздалый маневр может что-то изменить в схватке, то был еще глупее, чем предполагал Гримберт.

«Тур» шевельнулся ему навстречу, подминая под себя деревца и кочки удивительно мягко для махины весом в четыре тысячи восемь квинталов^[6]. Баллистический вычислитель взял на себя основную работу, исчертив весь окружающий мир мягким кружевом расчетных траекторий. В их безукоризненности Гримберт не сомневался, как и в способности «Тура» мгновенно провести все вычисления.

– Орудие один – огонь!

Внутри многотонной стальной скорлупы выстрел орудий чувствуется ударом под дых, который ощущается даже сквозь мягкое сопротивление амортизирующей сети. Автоматика на мгновенье отключила часть сенсоров, чтоб не оглушить хозяина, но Гримберт все равно содрогнулся, когда двенадцатидюймовый левый ствол «Тура» выдохнул из себя ослепительно яркий язык пламени. Этот грохот наполнил душу упоительным ощущением – будто ударили литавры императорского оркестра, возвещая начало увертюры.

Только это чувство было еще слаще, еще чище.

«Полуночный Гром» содрогнулся от этого попадания. Он не остановился – кинетической энергии удара было недостаточно, чтоб погасить момент инерции его большого стального тела, – но Гримберт видел, как вражеского рыцаря едва не развернуло вокруг своей оси. Еще одно подтверждение тому, что его правая нога плохо держит нагрузку. Кто бы ни сидел в кабине «Полуночного Грома», он совершил ошибку. Не тогда, когда отстрелил дымовые шашки, и не тогда, когда выбрал курс атаки. Ошибка была совершена куда раньше. Самую крупную свою ошибку он совершил, когда решил сойтись в бою с маркграфом Туринским.

– Осторожно, мессир!

«Полуночный Гром», возможно, был не таким уж олухом, по крайней мере, он быстро оправился от попадания. Орудия главного калибра еще молчали, выискивая свою цель, а батареи автоматических пушек уже зашлись металлическим лаем, слепо перепахивая землю, точно титаническим плугом. Направление его баллистический вычислитель определил верно, но опоздал приблизительно на полторы секунды – «Золотой Тур», мягко покачиваясь, уже обходил его с правого фланга, стремительно сокращая дистанцию.

– Орудие два – огонь!

«Полуночный Гром» зашатался, получив с близкой дистанции еще одно попадание, на этот раз прямо в шлем. Гул над полем разнесся такой, будто монахи всего герцогства одновременно ударили в свои колокола. Гримберт не без злорадства увидел черную закопченную отметину на несколько дюймов ниже вражеского армета. Он понадеялся, что этой встряски было достаточно, чтобы рыцарь внутри своей бронекапсулы выблевал свой обед.

Гримберт не позволял «Туру» стоять на месте. Два градуса правее. Два градуса левее. Резкая остановка. Задний ход. Разворот на двадцать семь градусов. Тангаж десять. Выстрел. Обратный разворот. Полный ход.

Есть люди, которые сравнивают поединок рыцарей со схваткой на мечах, есть те, кто считает его танцем. И тех, и тех Гримберт в глубине души считал идиотами, годными лишь чистить графские конюшни. Для него самого поединок был выверенной тактической схемой, прекрасной в своем несимметричном совершенстве. Сложной пространственной формулой, свитой из великого множества показателей, формулой, которая может быть как грозной и запутанной, так и дьявольски изящной.

Три градуса левее. Короткая остановка. Сдвоенный залп.

Маневр уклонения. Резкий разворот вправо – двенадцать градусов.

Пригнуться. Выстрел.

«Полуночный Гром» отчаянно полосовал пространство вокруг себя автоматическими пушками, пытаясь нащупать «Тура», и даже в механическом лязге казенников ощущалось отчаянье. «Уже понял, – с удовлетворением отметил Гримберт, разворачивая тяжелую послушную машину для нового захода. – Уже осознал, с кем связался. Но сдаваться, конечно, не будет. И хорошо».

Схватка быстро превратилась в избиение. Гримберту больше не требовались инфракрасные прожектора, чтобы видеть, как пошатывается «Полуночный Гром» – судя по всему, сотрясения от множественных попаданий было достаточно, чтоб забарахлили гироскопы. А может, стала сдавать и без того перегруженная гидравлическая система. Гримберту не нужны были детали, ему нужна была победа. И он знал, что получит ее.

«Тур» по широкой спирали обходил вражеского рыцаря, обрушивая на него методичные залпы бортовых орудий. Гримберт сознательно не пускал в дело малый калибр и лайтеры, тем унизительнее будет проигрыш для противника. Унижая слугу, унижаешь и его хозяина. Вот почему отчаянный скрежет «Полуночного Грома», тщательно переданный по аудиоканалу «Туром», звучал для Гримберта изысканной музыкой.

На третьей минуте он решил закончить поединок. «Полуночный Гром» уже не выглядел грозным противником, он выглядел шатающимся манекеном, едва удерживающим исполинскую тяжесть на ногах. Шлем-армет и панцирь были покрыты грязной копотью, щегольский герб на грудине превратился в бесформенную металлическую кляксу, из затылка беспомощно торчали обрубки антенн. Гримберт ощутил брезгливость. Не противник. Пора заканчивать затянувшуюся комедию.

Он потребовал у «Тура» ручное управление и потратил две долгие секунды, чтобы тщательно прицелиться. Еще половина секунды потребовалась умному «Туру», чтобы, подчинившись мысленному приказу хозяина, сменить тип снаряда в казеннике. Можно было поручить работу автомату, но Гримберт хотел выстрелить сам. Не из тщеславия. Когда разрабатываешь сложный план, очень важно, чтобы его ключевые детали были безупречны, а каждый фактор – кропотливо просчитан и учтен. В том плане, который он задумал, не должно быть неточностей. Слишком многое поставлено на карту. А все свои планы он воплощал в жизнь безошибочно – и только поэтому был еще жив.

«Тур» выстрелил.

Баллистическая траектория была рассчитана безукоризненно. Гримберт убедился в этом, когда пороховой дым рассеялся. «Полуночный Гром» судорожно вращал стволами своих орудий, пытаясь сохранить равновесие, но этот бой был им уже проигран – вместо его правой ноги пониже тассеты выпирал перекрученный обрубок. Скрежеща всеми своими сочленениями и орошая все вокруг потоками смазки, охлаждающей жидкости и гидравлического масла, рыцарь медленно завалился на бок, вскинув напоследок фонтан грязи. Грозная когда-то машина превратилась в мертвую, распростертую на земле многотонную куклу.