Герти померещилось, что в мертвом и невыразительном взгляде второго заместителя на миг мелькнуло что-то сродни удивлению.

– Так точно, – по-солдатски отозвался Герти, но быстро попытался взять нужный тон, непринужденный и спокойный. – Я откомандирован в Новый Бангор из лондонской канцелярии мистера Пиддлза. Возможно, он вам знаком.

– Нет, – безразлично произнес второй заместитель, не меняя выражения лица.

Герти он рассматривал с видом человека, изучающего новый, но, в сущности, ничего интересного собой не представляющий документ.

«Жуткое лицо, – подумал Герти, не зная, что еще сказать. – Демон ледяной пустыни. Абаддон. Такой, пожалуй, проглотит и не заметит…»

– Дело в том, что произошел досадный казус. Я… У меня были украдены бумаги. Я, пожалуй, сам виноват, не проявил должной осторожности. Боюсь, я оказался немного рассеян, за что и поплатился. Проще говоря, я оказался в Новом Бангоре совершенно без документов, удостоверяющих мою личность и цель прибытия. Это очень неудобная ситуация, согласен, но, полагаю, она может разрешиться при вашем участии, на что я со своей стороны чрезвычайно надеюсь.

Мистер Беллигейл сплел пальцы в замок. Мистер Беллигейл поправил на рабочем столе пресс-папье, так чтобы оно лежало идеально ровно, сообразно углам самого стола. Мистер Беллигейл поправил пенсне. Мистер Беллигейл одернул белоснежную манжету. Мистеру Беллигейлу, кажется, было решительно безразлично, о чем говорит человек в его кабинете.

– У вас нет документов, мистер… эм-м-м…

– Уинтерблоссом. Совершенно верно, сэр. У меня нет никаких документов. Украдены.

– Это ужасно.

– Несомненно.

– Человек без документов…

Взгляд мистера Беллигейла скользнул по книжной полке. Удивительно, но во все стороны не посыпались ошметки рассеченной бумаги.

– Это никуда не годится. Есть нечто противоестественное в человеке без документов. Человек без документа как человек без души. Его телесная оболочка ни на что не опирается, ничем не подкреплена. Наверно, вам ужасно неудобно находиться в подобном положении.

– Очень неудобно, – заверил Герти, немного смущенный столь философским оборотом со стороны чиновника.

– Совершенно невозможно человеку в Новом Бангоре находиться без документов. Это совершенно исключено, мистер Ун… Ум…

– Уинтерблоссом. Совершенно с вами согласен.

– Значит, вам нужны документы.

Мистер Беллигейл напоминал Герти школьного учителя, который намеренно смущает ученика, пытаясь поставить его в глупое и неудобное положение и до последнего не открывая спасительной лазейки. Его взгляд разил тщательно высчитанным излучением, выпивающим из тела силы и волю. Герти почувствовал, как медленно плавится. Еще минута в кабинете мистера Беллигейла, и в кресле останется лишь пустой костюм и шляпа, а сам Герти истечет жижей, растает, испарится. В сущности, совершенно верно: тело, не имеющее документа, всего лишь пустая оболочка, необязательная и капризная…

– Возможно, имеет смысл подать запрос из канцелярии в Лондон, – решился наконец Герти. – Тамошний аппарат подтвердит все, сказанное мною.

– Запрос… Это очень долго. К тому же телеграфная связь здесь часто капризна. Это займет не меньше недели. Есть более быстрый и надежный способ установить вашу личность.

– Неужели? Какой? – В груди Герти крохотным птенцом встрепенулась надежда.

– Мистер Лихтбрингт. Он никогда не ошибается.

– Боюсь, я с ним не знаком.

– Зато он знаком со всеми. Сейчас же и спросим его.

Мистер Беллигейл хрустнул длинными бледными пальцами, точно пианист перед началом концерта. Или, с учетом его внешности и манер, точно хладнокровный патологоанатом перед операцией.

– Итак…

Из ящика стола, досадливо скрипнувшего, рукой хозяина кабинета была извлечена небольшая обтянутая кожей коробочка. Что-то вроде школьной готовальни и размером не более бювара. В ней и в самом деле обнаружились измерительные инструменты, крошечные линеечки, циркули, еще какие-то непонятные Герти, но очень тщательно сделанные приборы, мягко отливающие серебром. Ну точь-в-точь хирургический набор, ждущий первого надреза.

Герти не успел даже испугаться.

– Позвольте?

Мистер Беллигейл оказался возле него, обхватил холодными и удивительно сильными руками его голову. Хватка была мягкой, но сопротивляться ей было невозможно, и Герти обмер в кресле.

Однако мистер Беллигейл не спешил проливать кровь.

С величайшим изяществом он стал доставать из коробочки инструменты и тут же пускать их в ход. Маленькими, ювелирно сделанными измерительными приборами он принялся орудовать над головой Герти, измеряя и записывая в блокнот множество параметров. Он измерил расстояние между глаз Герти, потом расстояние от носа до верхней губы, от одной брови до другой. Судя по всему, вычисления были очень сложны. Герти, понаслышке знакомый с системой месье Бертильона^[28], заметил определенное сходство, но сам же отметил, что система мистера Беллигейла куда сложнее.

Когда с головой было покончено, измерению подверглись и руки Герти. Мистер Беллигейл с величайшей тщательностью измерил длины всех фаланг по очереди, ширину ладони и даже размер ногтей. Результаты своих вычислений он записывал каллиграфическим почерком в специальный блокнот. Герти старался не шевелиться, и это получалось у него с трудом. На прикосновение холодных пальцев мистера Беллигейла, пахнувших сиренью, но сиренью какой-то ненастоящей, фальшивой, тело отвечало мелкой дрожью.

– Наверно, это очень сложный метод? – предположил Герти.

– Не из простых.

– Столько параметров…

– Необходимо учесть как можно больше биологических факторов. Это повышает надежность. В мире не существует двух людей с одинаковыми показателями.

– Но… Я никогда прежде не был на острове. И меня не подвергали подобной процедуре. Раз так, не значит ли это, что… уф-ф-ф! – Рука мистера Беллигейла чувствительно сдавила его запястье. – То есть не значит ли это, что моей записи попросту не существует? Соответственно, не с чем сравнивать результат…

– Это будет решать мистер Лихтбрингт.

– Должно быть, он человек выдающихся способностей.

– Будьте уверены. В этом городе нет никого умнее него.

Герти не знал, чувствовать ли себя польщенным. Упоминание таинственного мистера Лихтбрингта показалось ему исполненным какой-то таинственной угрозы. Что это еще за человек, способный узнать Герти, ни разу в жизни его не видев? Судя по фамилии, немец. Спиритуал? Волшебник? Но к чему тогда столь хлопотные измерения?

Наконец мистер Беллигейл выпустил изрядно утомленного и помятого Герти. Действовал он по-прежнему очень ловко и быстро. Он придвинул к себе аппарат, который Герти считал пишущей машинкой, и очень быстро заработал пальцами по клавишам. Звуки из этой пишущей машинки вылетали совсем необычные, подходящие, скорее, какому-нибудь миниатюрному станку. Герти присмотрелся и обнаружил, что печатной машинкой это приспособление отнюдь не являлось. Клавиши у него были самого обычного образца, да и общее устройство тоже имело множество сходных деталей. Однако в этом образце совершенно отсутствовал привычный бумажный лист. Вместо него в механических недрах на специальных зажимах помещался плотный картонный прямоугольник. Молоточки «пишущей машинки» вместо обычных литер несли на конце крохотные резцы разнообразной формы. Ударяя по прямоугольнику, они оставляли на нем чередующиеся отметины, на первый взгляд кажущиеся хаотичным и причудливым узором. «Как будто эту картонку исклевали птицы», – подумал Герти, с интересом наблюдая за действиями мистера Беллигейла. Спрашивать о сути этого процесса он не рискнул. Всякий раз, когда мистер Беллигейл обращал на него свой взгляд, Герти чувствовал, как воздух, сгустившись в плотный комок, застревает у него в глотке.

– Закончено. – Мистер Беллигейл ловко вытащил картонку из аппарата. – Теперь мы проверим, есть ли совпадения в нашей базе данных.

– Это… какой-то род шифра? – осторожно уточнил Герти.

Ему стало жутковато оттого, что вся его жизнь оказалась на картоне в виде странного и немного зловещего узора.

– Шифр? Нет, ничуть. Это мемо-карта.

– Ага, – сказал Герти, ничего не поняв. – Ну конечно.

– Ее предназначение – хранить информацию. На особом машинном языке. Определяя наличие и форму отверстия, специальный считывающий инструмент способен преобразовать литеры и цифры в понятные счислительной машине символы.

Герти вспомнил парикмахера и его металлического болванчика.

– Как у автоматона?

Мистер Беллигейл отчего-то нахмурился.

– Да, – произнес он, – как у автоматона. На этой мемо-карте хранится информация о ваших биологических параметрах. Остается лишь сличить ее с прочими.

Герти посмотрел на кусок картонки с некоторым уважением. О сходстве, разумеется, говорить было излишне: наделенный самым пылким воображением художник и то не распознал бы в этой белиберде чего-то, походящего на человеческий облик. Скорее, это было похоже на результат детской проказы с ножницами. Но все же выглядело внушительно. Возможно, стоит захватить эту картонку на память? Подобрать рамку (какую-нибудь темную, палисандрового дерева) и повесить композицию в гостиной? Надо только подыскать достаточно звучное и интригующее название. Например «Мистер Гилберт Уинтерблоссом глазами автоматона». Да, так пойдет…

– И куда… куда вы поместите эту мемо-карту?

– Отдам ее мистеру Лихтбрингту. Это его работа.

– Должно быть, ему понадобится много времени.

– Не более минуты. Он очень упорен.

И второй раз Герти оказался обманут интерьером этого кабинета. Невзрачная дверка в стене возле письменного стола, которую Герти полагал стенной пепельницей или же отделением для документов, скользнула, повернувшись на петлях и обнажив свое нутро, состоящее из металлических колков, валиков, вращающихся шестерен и прочей хитрой начинки.

– Познакомьтесь с мистером Лихтбрингтом.

– Это… Это…

– Это счислительная машина, – сказал мистер Беллигейл невозмутимо, помещая между вращающихся валиком картонную мемо-карту. – Модели «Лихтбрингт IV». Самая совершенная на острове. Ей известно все и обо всех.

– Она и в самом деле так умна?

– Сорок математических операций в секунду.

Герти не знал, много это или мало, но на всякий случай уважительно кивнул.

– Подумать только! И так мала!

– О, это далеко не весь «Лихтбрингт». Скорее, что-то вроде его уха. Принимающий контур. Сам он настолько велик, что не поместился бы в этом здании, поэтому передача информации идет на расстоянии.

Герти поежился. Неприятно было наблюдать за тем, как картонку по имени «Герти Уинтерблоссом» перетирают механические безразличные зубы. Как будто ее повреждение каким-то образом могло сказаться на нем самом. Внутри его костей зашевелился древний ужас перед колдовством, совершенно, оказывается, не изжитый поколениями предков-прагматиков. Только колдовство в кабинете мистера Беллигейла отдавало машинным маслом…

«Лихтбрингт» вдруг перестал жевать картонку и издал отрывистый звонкий звук. Кажется, этот звук очень понравился мистеру Беллигейлу. Он потер руки. Это выглядело так, словно два больших бледных паука трутся друг о друга в сладострастном брачном танце.

– Кажется, наша машина нашла вас. Отлично. Посмотрим на результат.

– Простите, но я думаю, что это невозможно.

– Да?

– Я прибыл на остров этим утром. Мне кажется, совершенно невозможно предположить, что я уже знаком с этой машиной, поскольку с меня никогда прежде не снимали показания. Как и то, что в Новом Бангоре окажется человек, чье тело идеально соответствует множеству различных факторов…

Мистер Беллигейл его не слушал. Он протянул руку, и прямо в ладонь ему выпрыгнул из какого-то гнезда листок бумаги, судя по всему, еще горячий, как свежевыпеченная лепешка. Глаза мистера Беллигейла замерли в стеклянных окружностях пенсне.

– Что ж, рад известить, что ваша карточка нашлась, мистер Уизерс. Мы можем восстановить ваши документы.

– Что?..

– «Лихтбрингт» установил вашу личность, мистер Уизерс.

Герти растерялся.

– Моя фамилия Уинтерблоссом.

– Здесь написано: полковник Гай Норман Уизерс.

– Но меня зовут Гилберт Натаниэль Уинтерблоссом. И я не полковник, а обычный деловод. Я никогда не состоял на военной службе!

– Вы уверены в этом?

– Еще бы!

– «Лихтбрингт» не ошибается. У него есть три проверочных контура. Совершенно исключено. За восемь лет он не выдал ни единой ошибки, мистер Уизерс.

Под взглядом мистера Беллигейла, подозрительным и испытывающим, Герти вспыхнул.

– Я никакой не Уизерс! Я даже не знаю этого Уизерса!

– В самом деле?

– Ну конечно! В первый раз слышу!

– Но при этом никаких документов у вас, как я понимаю, не имеется.

– Я уже сказал вам, что их украли.

– Вот именно. Согласитесь, очень интересное обстоятельство. И очень неожиданное.

– Я могу согласиться с чем угодно, но только не с тем, что меня зовут Уизерс! – парировал Герти с нервным, царапающим горло смешком. – Уж не думаете ли вы, что я выдаю себя за другое лицо?

Мистер Беллигейл лишь взглянул на него, и Герти понял: думает. Именно так он и считает, этот зловещий человек с тихим голосом и тяжелым взглядом. Он видит Герти насквозь, со всеми его мелкими грешками, наивной ложью и напускной уверенностью. Он видит, что этот малый на самом деле сам Гай Норман Уизерс, пытающийся обмануть государственную машину из каких-то неизвестных, но, без сомнения, зловещих намерений. И он не даст себя провести.

– У вас богатая биография, мистер Уизерс. Могу ли я предположить, что это какой-то особенный ваш трюк?

– Никакой это не трюк! – Герти позволил голосу подняться на пару тонов. Но звучности не получилось, а получился надсаженный гул вроде того, что издают треснувшие медные тарелки, соприкасаясь друг с другом. – Я вовсе не Уизерс! Я Уинтерблоссом! И всегда был им, сколько себя помню. Ваша машина, должно быть, нуждается в ремонте!

– Машины не ошибаются. Им это не позволено, мистер Уизерс. Вам стоило бы это знать. При вашем-то опыте!..

– Посудите сами, зачем мне выдавать себя за кого-то другого? Какой в этом резон?

Мистер Беллигейл не смутился.

– Не знаю, каков резон. Это меня не касается. Однако должен сообщить, что самозванцы в Канцелярии не приветствуются.

Он стоял навытяжку перед Герти, черный, угловатый, тощий, бледный, равнодушно-брезгливый, холодный, выглаженный, самоуверенный, чего-то ждущий…

Во всей этой сцене было что-то надуманное, дикое, предельно-нерациональное и странное. Герти даже показалось, что он вернулся на миг в мир своих детских кошмаров. Что вокруг него классная комната, а перед ним, худой и острый, как старая цапля, стоит учитель арифметики, мистер Ластли, и учительские глаза брезгливо шарят по его беззащитной душе. «Ну что, мистер Уинтерблоссом, извольте ответить классу, когда вас спрашивают. Значит, вы не можете сказать, отчего эти дроби именуются десятичными?» Учительские глаза, эту пару черных жуков, невозможно стряхнуть с себя. Они проникают в малейшие щели и докапываются до правды, причем правда, то ли сама по себе, то ли от их прикосновения, делается отвратительной и гадкой…

Все это морок, дурной сон, наваждение. Герти сжал зубы. Просто какая-то досадная путаница, обернувшаяся полнейшим недоразумением. Посмеяться, и только. Этот мистер Беллигейл, судя по всему, ужасно хищный тип. Такой, пожалуй, может зарезать без ножа. И в движениях его присутствует что-то хищное, резкое. Совершенно жуткий человек. Настоящий убийца. Да, без сомнения. Вот откуда этот блеск в его глазах…

Герти прочистил горло и постарался говорить сдержанно, но с достоинством и предельно официально:

– Мне очевидно, что произошла какая-то ошибка. Чтобы не подвергать себя незаслуженным подозрениям, я бы предпочел разрешить ее к нашему обоюдному удовольствию. Позвольте мне повторить, что я не являюсь полковником Уизерсом, не состою с ним в родстве и вообще с подобным не знаком. Меня зовут Гилберт Уинтерблоссом, я прибыл из Лондона, и на данный момент я, к сожалению, не могу подтвердить свою личность. Возможно, есть способ каким-то образом уладить этот вопрос?

– Такой способ существует, мистер Уизерс. Конечно же.

– И в чем он заключается?

– Я могу отвести вас к своему начальнику, секретарю Шарперу. И вы объясните все ему лично.

– Да, полагаю, это можно считать выходом, – как можно более спокойно сказал Герти.

Внутренне же он возликовал. Кем бы ни был этот мистер Шарпер, столковаться с ним явно будет проще, чем с этим странным типом. Вполне вероятно, это окажется человек рассудительный, способный слушать и здраво рассуждать. Или наоборот, испугался вдруг Герти. Может ли подобный человек существовать и работать в этом здании, где все люди представляют из себя тени, скользящие в ледяной пустоте?

– Пойдемте.

Второе путешествие оказалось не короче первого. Они поднялись по лестнице, столь старой и скрипучей, что она казалась одревеневшим позвоночником какого-нибудь древнего ящера. Миновали невыносимо душную галерею с бархатными портьерами, помни́вшуюся Герти внутренностями гигантского гроба, и проскочили еще с полдюжины кабинетов. Как и на первом этаже, здесь царила тягостная тишина, уплотнившаяся до такой степени, что сам воздух делался липким и сковывал движения. Запах чернил, казавшийся всегда Герти приятным и особенным, здесь отдавал кислотой.

По углам плыли бледные кляксы лиц, все непроницаемые, скорбно-торжественные. Герти старался не встречаться ни с кем из клерков взглядом. Он чувствовал себя крохотным воздушным пузырьком, затянутым вдруг на немыслимую глубину, в черную пасть океана, куда никогда не проникает солнечный свет. Все его естество стремилось вверх, прочь от чудовищного давления, но какая-то сила препятствовала ему. Силу эту, заточенную в старых каменных стенах канцелярии, он ощущал буквально физически.

Причудливее делалась и обстановка. Уродливая старая мебель никуда не исчезла, но в сочетании с ней все чаще встречались предметы, наличие которых в канцелярии объяснить было бы весьма затруднительно. Так, на одном из секретеров Герти заметил гипнотизирующий блеск оружейной стали. Это оказались промасленные полуразборанные автоматические пистолеты. «Что же это такое? – подумал он, отворачиваясь. – Не похоже на канцелярские принадлежности, господа. Отнюдь не похоже. Может, здешние клерки занимаются стрельбой в перерывах между работой?»

Но чем дальше они шли, тем чаще Герти ловил себя на мысли, что ему совершенно не хочется знать, чем они здесь занимаются. Видит Бог, это и так самая странная канцелярия из всех, что ему до сих пор встречались.

Наконец они уперлись в дверь. Ее толстые бронзовые полосы потемнели от времени, табличка же, напротив, была полированной и блестящей. «Лександр Шарпер, секретарь». Не указано ни отдела, ни ведомства. Герти, привыкший к четкому разделению чинов и полномочий, только вздохнул.

– Обождите здесь, – сказал мистер Беллигейл и, бесшумно отворив дверь, скрылся за ней, оставив Герти беспомощно разглядывать странную табличку.

Стоя в прохладной затхлости коридора, Герти решил потратить это время на составление короткой, но убедительной речи, чтоб с первых же слов пронять секретаря и вывести, наконец, всю эту нелепую историю в разумное русло. Это все большая ошибка, заявит он с порога. Да, именно так и стоит сказать. Сразу, только зайдя.

«Произошла большая ошибка, сэр. Видите ли, меня зовут Гилберт Уинтерблоссом, и я совершенно точно никакой не Гай Уизерс. Скорее всего, ваша счислительная машина, ваш герр “Лихтбрингт”, ошибся дырочкой или двумя, следствием чего стало это нелепое и досадное для обеих сторон происшествие. Готов вас заверить своим добрым именем и своей репутацией, достаточно надежной, несмотря на мой возраст, что ничего подобного…»

– Заходите, прошу.

Мистер Беллигейл уже был снаружи и приоткрывал для него дверь. Забыв обо всем на свете, Герти шагнул в проем. Дверь за его спиной мягко клацнула, закрываясь.

Еще толком не сориентировавшись в обстановке, не разглядев хозяина кабинета, Герти прокашлялся и решительно сказал:

– Произошла большая ошибка, сэр!

– Ни словом больше! Умоляю!