Надпись на фотографии: «Дорогой жене и другу на память. Костя. 3 ноября 1942 года»
Генерал Малинин своей настойчивостью спас прадеду если не жизнь, то честь. Если бы он не настоял на том, чтобы Рокоссовский, получивший устное распоряжение, потребовал письменный приказ комфронта о выходе со штабом из наметившегося окружения, если бы не проследил, чтобы командарм взял этот приказ с собой, возможно, дело кончилось бы военным трибуналом. И, конечно, какое счастье, что был этот приказ Конева – необъяснимый и тогда, и сейчас, – который спас от окружения штаб 16-й армии, внесший позже огромный вклад в исход войны.
Военкор, писатель Александр Бек, приезжавший в армию Рокоссовского, когда она сражалась на Волоколамском направлении, написал о командующем и его соратниках очерк «Штрихи», в котором привел такой разговор с командующим:
«Пели „Стеньку Разина“. Подошла строфа: Чтобы не было раздора Между вольными людьми…
– Святые слова! – сказал Рокоссовский.
– Почему святые? – спросил я.
– Потому что на войне все совершает коллектив.
– А командующий?
– Командующий всегда должен это помнить. И подбирать коллектив, подбирать людей. И давать им развернуться.
– А сам?
– Сам может оставаться незаметным. Но видеть все. И быть большим психологом.»
Штаб Рокоссовского был известен своей слаженной работой и тем, что переходя с фронта на фронт, командующий всегда брал с собой «своих»: начштаба Малинина, командующего артиллерией Казакова, начальника бронетанковых войск Орла, начальника тыла Антипенко и др. И лишь один раз уже на финальном этапе войны он изменил этой традиции. Когда Сталин сообщил прадеду, что его переводят с нацеленного на Берлин 1-го Белорусского фронта на 2-й Белорусский, он, зная об этой «слабости» Рокоссовского, сам предложил ему взять друзей с собой на новое место службы. Но прадед отказался, поскольку брать Берлин было их общей мечтой, и он не мог лишить их возможности ее исполнить. Прощаясь с друзьями на вечере, посвященном Дню Артиллерии 19 ноября 1944 года, Рокоссовский с трудом сдерживал слезы. За годы войны его штаб не только сработался, но и сроднился, это была настоящая фронтовая дружба на всю жизнь.
Бабушка говорила, что прадед ценил мужскую дружбу, считал ее одним из самых высоких проявлений человеческого духа. «Помню, как однажды отец вернулся домой очень расстроенный и заперся у себя в кабинете. Я хотела расспросить его, но мама не разрешила. – Его фронтовой товарищ попал в беду, – сказала она мне.
Через несколько дней папа, знавший того человека много лет и поэтому уверенный в его невиновности, добился приема в самых высоких инстанциях. Только личное поручительство отца спасло этого человека от беды», – вспоминала она.
Общая обстановка на Западном фронте к 14 октября оказалась очень тяжелой. Враг двигался на Москву. Потребовались титанические усилия партии, правительства и Верховного Главнокомандования для ликвидации нависшей над столицей нашей Родины угрозы. Руководимый партией советский народ доказал еще раз, на что он способен в минуты опасности. Все было сделано, чтобы преградить дорогу вражеским войскам. Ставка срочно направляла на боевые рубежи отдельные части из района Москвы, спешно перебрасывались дивизии с других фронтов, из Средней Азии и с Дальнего Востока.
Мы понимали, что и от нас командование фронта ждет полной отдачи сил.
Все, что мы увидели в Волоколамске, напоминало мне обстановку, в которой уже пришлось воевать в июле на ярцевском рубеже. Но тогда я прибыл на угрожаемый участок только с горсткой незнакомых офицеров, даже без средств связи. А сейчас, в октябре, командующий армией имел хорошо сколоченный штаб, оснащенный всеми необходимыми средствами, способный быстро установить связь и наладить управление. Личный состав штаба прошел уже суровую школу войны в весьма сложных условиях. Люди сработались, знали и понимали друг друга, как говорится, с полуслова. Мы с Лобачевым, Казаковым, Орлом большую часть суток проводили в войсках, на переднем крае нашей растянутой линии обороны, знакомясь с местностью, изучая, насколько возможно в столь короткий срок, дивизии и людей. Я знал, что начальник штаба и его подчиненные ни минуты не теряют зря.
Коллектив политического отдела, возглавляемый Д. Ф. Романовым, не уступал штабному. Он состоял из крепких и закаленных большевиков, способных мобилизовать партийные и комсомольские организации на любое большое дело, воодушевить людей на подвиг.
Все это сыграло огромную роль в решении той сложной и ответственной задачи, которая была перед нами поставлена.
Развернув командный пункт в Волоколамске, мы немедленно разослали группы офицеров штаба и политотдела по всем направлениям для розыска войск, имевшихся в этом районе, и для перехвата прорывавшихся из окружения частей, групп и одиночек.
Первым в район севернее Волоколамска вышел 3-й кавалерийский корпус под командованием Л. М. Доватора. Он поступил в оперативное подчинение 16-й армии. Корпус состоял из двух кавалерийских дивизий – 50-й генерала И. А. Плиева и 53-й комбрига К. С. Мельника.
До прибытия к нам кавалеристы участвовали в боях на реке Межа и, получив приказ о выходе во фронтовой резерв для пополнения, двинулись на станцию Осуга (30 км южнее Ржева). Но выяснилось, что пути дальнейшего движения перехвачены моторизованными и танковыми частями противника. Дивизии генерала Доватора оказались во вражеском тылу. Стали пробиваться из окружения. И вот к 13 октября вырвались в район Волоколамска.
3-й кавкорпус, правда сильно поредевший, был в то время внушительной силой. Его бойцы и командиры неоднократно участвовали в боях, как говорится, понюхали пороху. Командный и политический состав приобрел уже боевой опыт и знал, на что способны воины-кавалеристы, изучил сильные и слабые стороны противника.
Особенно ценной в тех условиях была высокая подвижность корпуса, позволявшая использовать его для маневра на угрожаемых направлениях, конечно, с соответствующими средствами усиления, без которых конники не смогли бы бороться с вражескими танками.
Хорошее впечатление произвел на меня командир корпуса Лев Михайлович Доватор, о котором я уже слышал от маршала Тимошенко. Он был молод, жизнерадостен, вдумчив. Видимо, хорошо знал свое дело. Уже одно то, что ему удалось вывести корпус из окружения боеспособным, говорило о талантливости и мужестве генерала.
Можно было не сомневаться, что задача, возлагаемая на корпус, будет выполнена умело. А она была очень сложной – организовать оборону на широком фронте севернее Волоколамска вплоть до Волжского водохранилища.
Левее кавалеристов расположился сводный курсантский полк, созданный на базе Военного училища имени Верховного Совета РСФСР, под командованием полковника С. И. Младенцева и комиссара А. Е. Славкина. Этот полк из Солнечногорска был переброшен по тревоге под Волоколамск, где и приступил к организации обороны по восточному берегу реки Лама.
Алексей Андреевич Лобачев, узнав, что к нам пришли кремлевские курсанты, весь преобразился от нахлынувших чувств, и я не мог не послать его к ним. Наш член Военного совета гордился тем, что его боевая юность началась в стенах кремлевской военной школы. С какой радостью он рассказывал, что в 21-м году стоял часовым на посту № 27 – у квартиры Владимира Ильича Ленина!
Возвратившись, Лобачев рассказал, что настроение у курсантов бодрое, боевое.
– Хороший, надежный полк!
И на самом деле в первых же боях полк Младенцева показал, что способен на многое.
На левом фланге, прикрывая Волоколамск с запада и юго-запада до реки Руза, стояла 316-я стрелковая дивизия, прибывшая из фронтового резерва. Командовал ею генерал И. В. Панфилов, а комиссаром был С. А. Егоров. Такую полнокровную стрелковую дивизию – и по численности, и по обеспечению – мы давно не видели. Командиры подобрались крепкие, а политработники были выдвинуты из партийного и советского актива Казахской CСP. При формировании дивизии большая помощь ей была оказана со стороны Центрального комитета Коммунистической партии Казахстана.
Уже 14 октября я встретился с генералом Панфиловым на его командном пункте, и мы обсудили основные вопросы, касавшиеся действий его соединения. Беседа с Иваном Васильевичем оставила глубокое впечатление. Я увидел, что имею дело с командиром разумным, обладающим серьезными знаниями и богатым практическим опытом. Его предложения были хорошо обоснованы.
Простое открытое лицо, некоторая даже застенчивость вначале. Вместе с тем чувствовались кипучая энергия и способность проявить железную волю и настойчивость в нужный момент. О своих подчиненных генерал отзывался уважительно, видно было, что он хорошо знает каждого из них.
Бывает, человека сразу не поймешь – на что он способен, каковы его возможности. Генерал Панфилов был мне понятен и симпатичен, я как-то сразу уверился в нем – и не ошибся.
Изучение характера подчиненных командиров – необходимейшая сторона подготовки к бою. Почему? Потому что в этих характерах – тоже резервы командующего. Это дело кропотливое, а у нас тогда времени было в обрез.
Понравилось мне и спокойное остроумие генерала. Оценивая участок от Болычева к реке Руза, где стоял один из его полков, он сказал:
– Да, здесь мы сели на колышки.
Меткая характеристика так называемой «укрепленной полосы» – вместо оборонительных сооружений там оказались только колышки, их обозначавшие: строители больше ничего не успели сделать.
Принимаем все меры, чтобы до начала вражеского наступления подготовить хотя бы укрепления полевого типа.
Исходя из оценки местности, мы считали, что, вероятнее всего, свой главный удар противник обрушит на левый фланг 316-й дивизии. Этому участку и командование армии, и сам И. В. Панфилов уделяли наибольшее внимание, заботясь прежде всего о глубокой противотанковой обороне.
Командиры штаба армии и служб передавали войскам опыт, приобретенный в минувших боях, помогали словом и делом.
В каждом бою противник использовал главным образом свое подавляющее преимущество в танках. Этого нам опять следовало ожидать. Для противодействия танкам наметили бросить всю нашу артиллерию. Но ее у нас явно недоставало. Поэтому заранее предусматривался широкий маневр как траекториями, так и колесами. Спланировали перегруппировку артиллерии на угрожаемые участки, определили и изучили маршруты движения. Василий Иванович Казаков и его офицеры помогали командирам дивизий и артиллерийским начальникам организовать использование артиллерии всех видов, вплоть до зенитной и «катюш», для борьбы с танками, откуда бы те ни появились.
Каждой батарее и отдельному орудию, придаваемым пехоте или спешенной кавалерии для борьбы с танками, обязательно выделялись соответствующие стрелковые подразделения для прикрытия от немецких автоматчиков. Подчинялись эти подразделения командиру батареи или орудия, которые они прикрывали. Это мероприятие 16-я армия ввела у себя, учитывая опыт боев, и оно себя оправдало.
Помимо того, были созданы подвижные отряды саперов с минами и подрывными зарядами. Посадили эти отряды на машины и на повозки. Задача – в процессе боя перехватывать танкоопасные направления, преграждать путь танкам в глубину нашей обороны.
На стыках и в промежутках между полками были отрыты и заминированы противотанковые рвы. В частности, 1075-й полк панфиловской дивизии свой левый фланг прикрывал 4-километровым рвом, поставив там 4 тысячи мин.
Оборонительные работы развернулись по всей полосе обороны 16-й армии, протяженность которой была почти 100 км.
Наряду с усовершенствованием обороны проводилась большая работа по укреплению политико-морального состояния бойцов. Она направлялась на то, чтобы все прониклись решимостью отстаивать занимаемый рубеж, не допуская мысли об отходе. И надо сказать, сделано в этом смысле было немало.
Сознание того, что на нас возложена задача защищать подступы к Москве, удесятеряло наши силы. Воины клялись сделать все, чтобы разбить врага.
Всем нашим бойцам было известно, как самоотверженно трудятся московские рабочие и работницы. Не зная отдыха, они превратили столицу в арсенал, снабжавший фронт оружием и боеприпасами. Москвичи – и это мы видели! – самозабвенно возводили противотанковые препятствия, ставили надолбы… Связь с рабочими коллективами столичных заводов не прекращалась даже в эти напряженные и до предела загруженные дни. Слово «Москва» заключало для каждого из нас – от большого начальника до рядового бойца – очень многое: все, за что боролись, в чем преуспели, создав рабоче-крестьянское государство.
Большую помощь 16-й армии на волоколамском направлении оказала партийная организация столицы. Ее заботами в октябре 41-го года из москвичей-добровольцев были созданы десятки истребительных рот и батальонов; они вливались в армию, усиливали ее поредевшие в непрерывных боях части.
Помню как сейчас: позвонил мне по ВЧ начальник московской милиции В. Н. Романченко:
– Не пригодится ли отряд милиции для действий на фронте?
– Будем очень рады ему.
Вскоре в Волоколамск прибыл прекрасно экипированный, внушительный отряд, сформированный из добровольцев – работников столичной милиции. Его мы использовали для действий в тылу врага, и он на протяжении длительного времени оказывал нам неоценимые услуги.
Нашим соседом была 30-я армия генерала В. А. Хоменко. Войска ее под давлением противника отходили севернее Московского моря. К началу боев связь с ней не была установлена. Слева, юго-восточнее Болычева, нашим соседом была 5-я армия, которой вначале командовал генерал Д. Д. Лелюшенко, а затем генерал Л. А. Говоров. С этой армией связь поддерживалась регулярно.
Малочисленность войск заставила нас выделить все соединения в первый эшелон, и каждое из них занимало оборону на широком фронте.
В резерве мы имели стрелковый полк 126-й дивизии. Он организованно вышел из окружения. Мы рассчитывали развернуть его в полнокровное соединение, пополняя с нашего сборного пункта. И еще была выведена в резерв для пополнения 18-я стрелковая ополченская дивизия. Разумеется, они держались наготове.
Армия получила на усиление два истребительно-противотанковых артиллерийских полка, два пушечных полка, два дивизиона московского артучилища, два полка и три дивизиона «катюш». По тому времени артиллерии у нас было много. Но учтите 100-километровый фронт обороны!..
Утром 16 октября противник нанес удар танковыми и моторизованными соединениями на левом фланге нашей армии – как раз там, где мы предполагали и где с особенной тщательностью готовились его встретить.
Только на этом участке враг сосредоточил четыре дивизии – две пехотные и две танковые. Главный удар пришелся по 316-й дивизии Панфилова, передний край которой проходил в 12–15 км от Волоколамского шоссе.
Завязались тяжелые оборонительные бои. Гитлеровцы вводили в бой сильные группы по 30–50 танков, сопровождаемые густыми цепями пехоты и поддерживаемые артиллерийским огнем и бомбардировкой с воздуха.
Встретив хорошо организованное сопротивление наших войск, противник отходил, но потом снова начинал атаки. Большие потери вынуждали врага вводить в бой новые и новые силы.
Сражение разгоралось на всем фронте обороны 16-й армии.
17 октября был атакован корпус Доватора севернее Волоколамска. В этот же день в районе Болычева на стыке с 5-й армией немцы бросили на полк 316-й дивизии до 100 танков. Им удалось овладеть двумя населенными пунктами.
Пытаясь развить успех в глубину, немцы еще больше усилили натиск, но были встречены стянутой сюда с других участков артиллерией и, понеся большие потери в танках, отброшены назад.
Не продвинулись они и на рубежах, занимаемых спешенной конницей. Здесь тоже все атаки удалось отбить.
18 октября противник, стремясь во что бы то ни стало добиться успеха, ввел против 316-й стрелковой дивизии сотни полторы танков и полк мотопехоты в направлении Игнатково, Жилино, Осташово. Навстречу этой стальной лавине была выдвинута противотанковая артиллерия, пушечные батареи и «катюши».
Но вот еще около сотни вражеских танков появилось в районе Жилина, на южном берегу Рузы. Пришлось мне использовать ближайшие, а затем и все армейские артиллерийские резервы. Маневр артиллерией спас положение.
В результате двухдневного боя – 18 и 19 октября – гитлеровцы незначительно потеснили части дивизии Панфилова. Но враг понес такие потери в танках и живой силе, что вынужден был прекратить атаки.
О проекте
О подписке