И еще: «Согласно поздним описаниям его преступлений, сам Жиль описывал ритуалы, которые ждали его жертв: сначала их раздевали, затыкали рот кляпом. Жиль ощупывал их, осматривал, удовлетворял свою похоть, а потом наносил удары кинжалом, расчленяя тела на части. Иногда он вскрывал живот, принюхивался к внутренностям, руками расширял рану и садился в неё. Купаясь в тёплой кашице, он поглядывал через плечо, стараясь не пропустить последний спазм своей жертвы. Он заявил позже, что “ничто не доставляло такой радости, как человеческие муки, слезы, страх и кровь”».

Примечание: разместить на форуме любителей фильма «Сумерки».

Эржебет Батори. XVI век. Венгерская «Салтычиха». Ванны из крови молодых девушек для омоложения. Из протокола следствия:

«…было видно, что они все черны как уголь, потому что кровь запеклась на их телах. Всегда было четыре или пять обнаженных девушек, и слуги, вязавшие хворост во дворе, видели, в каком они состоянии. Эржебет обычно обжигала девушкам щеки, грудь и другие части тела, наобум тыча раскаленной кочергой. Время от времени собственными руками открывала им рот так резко, что его углы разрывались. Графиня вгоняла им под ногти иголки, приговаривая: «Маленькая сучка, если ей больно, она сама может их вытащить!» Пол ее спальни приходилось посыпать золой, иначе графиня не могла пройти через широкие потоки крови к своей постели».

Катрин Ла Вуазьен. XVII век, Париж. Производила подпольные аборты (в ее саду в Сен-Жермене было найдено 2500 закопанных детских трупиков и неразвившихся эмбрионов), торговала любовными эликсирами и ядами. Ее сообщник (наставник?) аббат Гибур поклонялся дьяволу, целых два десятилетия практиковал черные мессы, используя для этого заброшенную церковь Сен-Марсель. Во время черных месс Гибур неоднократно убивал детей, которых покупал у обитателей нищенских кварталов Парижа за 5–6 ливров. Алтарем для мессы служил живот обнаженной женщины. Аббат Гибур добавлял младенческую кровь в облатки для совершения сатанинской мессы. Согласно рецептам черномагических инкунабул, ее использовали и для омоложения богатых клиентов. Гибур брал с них по сто тысяч ливров.

Монтегю Саммерс, исследователь феномена вампиризма. XIX век.

В особую категорию вампиров Саммерс включил 14-летнюю девочку из Франции, которая любила пить кровь из свежих ран, а также итальянского бандита Гаэтано Мамоне, у которого имелась «прекрасная привычка припадать губами к ранам своих несчастных пленников», и бесчисленных каннибалов всех времен и народов. Сюда же он относил и тех, кто питал аналогичное пристрастие к трупам, а не к живым людям. «Вампиризм представляется в более ярком свете, это вообще какое-либо осквернение трупов, и нет преступления более ужасного и отталкивающего».

Герметическое Братство Луксора.

«Эти маги также используют кровь (чей запах привлекает психических сущностей), желчь (будучи сожженной, она вызывает галлюцинации), кости (кремация и использование пепла), а также жидкости, выделяющиеся из трупов в первые часы после смерти. Это – избыточная физико-сексуально-химическая субстанция, которую душа не успела потратить во время жизни».

Орден Рубиновой Розы и Золотого Креста Самуэля Мазерса, основанный в 1898 году, в ритуалах которого использовались знания, почерпнутые в «Книге священной магии Абра Мелина», 1458 года издания. Мазерс был осужден в 1911 году за убийство, а точнее, за то что «совершил акт вампиризма с целью продления жизни». Вампиризм Мазерса и его последователей основывался на каббалистических представлениях: жизнь как бы растворена в крови, которая обладает многими магическими свойствами.

Цепи Мириам, Джулиано Кремерц. Кровавые ритуалы с целью сознательного контакта с нечеловеческими сущностями, снабжающими адептов экстраординарными возможностями – в том числе и бессмертием в подлунном мире.

И еще сотни страниц: снова тайные общества, античные мистерии, упыри, поднимающиеся из могил в глухих деревнях, каббалистические знания, кровавые безумцы викторианской эпохи, пьющие кровь и разрывающие плоть своих жертв среди железа и смога наступающего нового времени. Но ни следа системы, которая оправдала бы изъятие из тела жертвы еще и почек с селезенкой. Ни одной зацепки, которая могла бы указать на то, что неизвестный потрошитель из петербургских дворов следовал какой-то определенной методике, а не был и в самом деле просто безумцем, чей разум не выдержал вот таких же прогулок по кладбищу древних знаний.

Кроме большого блокнота Moleskin, куда я записываю свои заметки о прочитанном, у меня есть еще один, маленький, с логотипом односолодового виски – подарок Марины. Туда я выписываю все имена с библиотечных карточек взятых мною книг: даже если мне не удастся найти оккультные мотивы, которыми руководствовался убийца, то по крайней мере у меня будут данные всех тех, кто предметно интересовался вампиризмом и кровавыми мистериями прошлого и настоящего. Мне пришлось применить все свое обаяние, чтобы убедить милейшую заведующую читальным залом редких книг в том, что мне просто необходимо знать своих коллег, работающих по той же теме, – конечно, исключительно для консультаций и обмена опытом. Теперь маленький блокнот тоже заполнен до половины, и позже я составлю список тех фамилий, которые встречаются чаще всего. Впрочем, я сомневаюсь, что кто-то из этих людей окажется двухметровым гигантом с кривым тесаком в руках.

Я смотрю на лежащую передо мной стопку книг. Иоганн Цопфеус, «Рассуждение о вампирах подчиненных», прекрасное издание Галле 1733 года. Хорст, «Сочинения и гипотезы по поводу вампиров». Филипп Рор и его объемный «De Masticatione Mortuorum» 1679 года. Иоганн Харенберг, Джузеппе Даванцатти, Огюстен Кальме – все книги изданы не позже XVIII века. Отдельно лежат несколько страниц «Некрофилии»

Брауна – доклад, сделанный в 1874 году на ежеквартальном собрании медико-психологической ассоциации в Глазго, и книга Михеля Ранффта с романтическим названием «Трактат о мертвецах, жующих снедь в своих могилах», изданная в Лейпциге в 1734 году. Все это уже пора вернуть, но вот что читать дальше?

Я вздыхаю, собираю книги и иду к столу заведующей читальным залом.

– Как ваши успехи? Нашли то, что искали? – Татьяна Ивановна, кандидат искусствоведения, интеллигентнейшая пожилая дама, смотрит на меня через отсвечивающие синевой стекла очков в тонкой золотой оправе.

– Увы, – отвечаю я. – Сегодня тоже безуспешно. Прискорбно это признавать, но, возможно, я исходил из ложных предпосылок еще в самом начале своей работы.

– Какая жалость, – говорит Татьяна Ивановна, покачивая седыми кудряшками. – А напомните мне, Родион Александрович, какая тема статьи?

– «Символика и метафизическое значение органов человеческого тела в контексте оккультных традиций и эзотерических культов», – без запинки произношу я. – Для университетского сборника.

Татьяна Ивановна принимает у меня книги, делает пометки в формулярах, но я вижу, что она задумалась и терпеливо стою рядом, ожидая, когда она снова со мной заговорит. Я понимаю, что она грамотный, сильный специалист, опытный библиограф, и как профессионалу ей самой интересно, чтобы мои поиски завершились хоть каким-то положительным результатом.

– А знаете, что, – Татьяна Ивановна поднимает на меня взгляд своих голубых глаз, – возьмите-ка «Проблемы мистицизма и мистической символики» Зильберера. У нас есть его неплохое венское издание 1914 года. Если уж вы упомянули про символику, то Зильберер – самое то. А там, может быть, и еще какой-то кончик покажется, за который сможете потянуть. Принести вам?..

Впереди замаячила если не надежда, то во всяком случае возможность для продолжения поисков.

– Спасибо огромное, – сказал я искренне. – Конечно, я возьму.

«Кончик», о котором говорила Татьяна Ивановна, показался уже через полчаса быстрого чтения. Я чуть не застонал от очевидности открывшегося направления дальнейших изысканий, тут же мысленно отругав себя за ограниченность и узость мышления. Впрочем, это просто сказалось долгое отсутствие практики аналитической работы. Подобных интеллектуальных нагрузок я не давал себе уже года три, а о научных или литературных опытах и вовсе забыл лет на пятнадцать. И вот теперь отвыкший от такой деятельности мозг работал, как заржавленный механизм, и, конечно, был просто не в состоянии быстро открыть доступ к забытым знаниям, когда-то сваленным в дальних пыльных углах памяти. Прекрасный Герберт Зильберер со своей «Мистической символикой» осветил эти углы ярким светом и стряхнул пыль.

Усталость и гул в голове отступили. Я встал и снова направился к столу.

– Ну и как? – с любопытством спросила Татьяна Ивановна.

– Вы были правы, – улыбаюсь я. – Но боюсь, что теперь мне снова придется вас побеспокоить большим перечнем литературы.

– Я готова, – Татьяна Ивановна явно включилась в азарт поисков следов знаний, едва заметных в тонком прахе времен. Она не знает, что на самом деле мы с ней сейчас идем по другому следу – кровавому и грязному, отпечатавшемуся вполне отчетливо на мокром асфальте дворов-колодцев.

– Мне нужен Альберт Великий и Роджер Бэкон, – говорю я. – Что-нибудь базовое. К ним давайте добавим что-то по герменевтике и еще по алхимии: на ваш выбор, но обязательно с акцентом на прикладном значении алхимической символики. Сможете подобрать?..

– Разумеется. – И с улыбкой победителя Татьяна Ивановна исчезает за дверью хранилища.

Через некоторое время она возвращается, снова выходит и опять возвращается, каждый раз неся в руках высокие стопки книг. Она выкладывает их передо мной, называя каждую с гордостью королевы, представляющей цвет и гордость своей гвардии.

– Итак, принимайте. Сначала классика: Альберт Великий, «Чудесные тайны натуральной магии», лионское издание 1786 года, и Роджер Бэкон, «Опус тертиум», сравнительно новое издание, но все равно замечательное – Лондон, 1859 год. Дальше: Джамбаттиста делла Порта, три книги: «О небесной физиогномии», «О человеческой физиогномии» и «Натуральная магия», 1616, 1650 и 1651 годы соответственно. Так, вот еще Корнелий Агриппа фон Неттесгейм, «Оккультная философия в трех книгах». Арнальдо де Виланова, «Зеркало алхимии», Блез де Виженер, «Трактат об огне и соли» и Освальд Кроллий, «Королевская химия». К этому еще Раймонд Луллий, «О тайнах природы, или Квинтэссенция», очень редкое венецианское издание 1542 года, и классика: Парацельс, «Трактат о трех первоэлементах». И то, что вы просили по герменевтике: «Герметический музей», Лейпциг, 1749 год, Никола Ленгле-Дюфренуа, «История герметической философии», и Генрих Кунрат – автор небесспорный, но все же будет полезно посмотреть вот это: «Амфитеатр вечной мудрости». Ну и вот вам в дополнение работы Яна Баптиста ван Гельмонта и Роберта Фладда.

Татьяна Ивановна снова улыбнулась.

– Думаю, тут вам удастся кое-то найти. Только вот мы закрываемся через три часа, но я, конечно же, могу отложить все книги на завтра.

Я изображаю самую обаятельную из всех своих улыбок, понижаю голос и говорю:

– Татьяна Ивановна, а вы не очень торопитесь сегодня домой?..

Через пять часов мой блокнот уже полностью закончился и слегка распух от исписанных желтоватых страниц. Голова отказывалась работать и напоминала фильтр, через который сегодня сначала пропустили черные кровавые потоки информации о вампиризме, а потом – целые декалитры алхимических эликсиров, алкагеста, щелочи, соли и серы. В этом фильтре застряли обрывки понятий, магических символов и терминов пополам с богословскими выкладками, теургическими постулатами и мелкими зеленоватыми камешками из «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста. Долгое отсутствие языковой практики тоже сказывалось не лучшим образом: если тексты на английском, немецком и французском давались сравнительно легко, то итальянский язык уже вызывал затруднения, а сквозь латынь и вовсе приходилось продираться с большим трудом, и в результате я улавливал только общий смысл написанного, не вдаваясь в детали. Татьяна Ивановна терпеливо сидела с книжкой за своим столом и время от времени с интересом посматривала на меня. Желтоватый свет двух наших настольных ламп рассеивал полумрак опустевшего читального зала и не пускал сюда внешнюю влажную тьму, навалившуюся на оконные стекла.

Наконец я отложил в сторону последнюю книгу с ощущением, что если прочитаю еще несколько строк, то просто сойду с ума. Впрочем, в дальнейшем чтении уже не было необходимости. Теперь я точно знал, откуда почерпнул свои убеждения кошмарный ночной потрошитель. Я еще раз пробежал глазами свои последние записи, с многочисленными подчеркиваниями и окруженные множеством восклицательных знаков:

Корнелий Агриппа фон Неттесгейм:

«Следуя словам своего первого учителя, Гермеса Трижды Величайшего, они (алхимики) во всех своих изысканиях опирались на его слова о том, что “то, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу. И всё это только для того, чтобы свершить чудо одного-единственного”. Еще дальше пошел неизвестный нам адепт алхимического делания, уподобивший в своем “Rubeus vinculum” некоторые человеческие органы основным мировым стихиям: сердце – огню, почки – воде и воздуху и селезенку – земле».

Джамбаттиста делла Порта:

«И чтобы не упрекнули меня в безосновательности моих умозаключений, сошлюсь на мнение тех, кто безусловно в больше степени, нежели я, преуспел в изучении тайн связи видимого и незримого миров, устанавливая эти связи через постижение символического значения органов человеческого тела. Так, в известном многим трактате “Rubeus vinculum” указано на то, что стихии материальной природы, каковы суть огонь, вода, воздух и земля, воплощаются в человеческом сердце, почках и селезенке».

Освальд Кроллий:

«Связи эти, между анатомиями макрокосма и микрокосма, которые мы именуем большим и меньшим миром, давно установлены, как и то, что в полноте своей меньший мир воплотился в человеческом теле. В “Rubeus vinculum” убедительно показано, что как огонь, вода, воздух и земля отражены в сере, ртути и соли меньшего мира, так дух, душа и тело отражены в сердце, почках и селезенке человека. И так каждый элемент триады соответствует другому в иной триаде: сера – дух – огонь – сердце, ртуть – душа – вода и воздух – почки, соль – тело – земля – селезенка. И в этом балансе все первоэлементы, стихии и органы связаны и гармоничны».

Блез де Виженер:

«Некоторые же, например автор небезызвестного «Rubeus vinculum», полагали, что следует разделять неживую и живую природу, используя соль, серу и ртуть для трансмутации металлов, а сердце, почки и селезенку человека для получения иного, но столь же совершенного эликсира для преображения человеческого существа. Обе же эти трансмутации суть одно, и эликсир, полученный из человеческих органов, столь же является по духовной своей сути философским камнем, как и тот, что получен при помощи первоэлементов, но первый из них именуется, во избежание путаницы, ассиратумом».

Парацельс:

«Иные безответственные и самоуверенные выскочки и вовсе говорят, что можно разделять природу одушевленную и неодушевленную, а значит, разделять и природу трансмутации. Доходит до того даже, что в печально известном “Rubeus vinculum” безвестный автор рекомендует использовать органы человека – сердце, почки и селезенку – для приготовления эликсира, да еще и делать это в новолуние, уподобляясь язычникам, приносящим жертвы своим нечестивым богам и рабски зависящим от фаз небесного светила. От язычников переняли и название получающегося снадобья – ассиратум, которое было принято в языческом Риме для названия напитка из вина и жертвенной крови, а теперь предлагается ищущим, как имя для эликсира».

Ян Баптист ван Гельмонт:

«Этот эликсир, именуемый ассиратум, благословеннейший и наисовершеннейший изо всех; тайна его изготовления превосходит человеческое разумение, и один лишь Бог может открыть ее избранному. Употребление его исцеляет всякий без исключения недуг и возводит тело человеческое к такому совершенству, что оно вовсе перестает испытывать болезни и открывает пред собой двери бессмертия, словно пронизанное благодатью Божественных энергий».

Я закрываю блокнот и кладу руку на стопку книг.

– Спасибо, джентльмены, – шепотом говорю я. – Мы славно поработали сегодня.

Мне чертовски хочется выпить, и сегодня вечером я, пожалуй, уступлю этому желанию. Я ловлю себе на мысли, что неплохо бы было выпить в компании, в которой я провел последние два дня, и пригласить с собой Корнелия Неттесгейма, делла Порту, Освальда Кроллия, де Виженера, ван Гельмонта и даже старого брюзгу Парацельса. Кажется, что я не просто читал книги, на страницах которых остались их мысли, мнения, и раздумья, а прожил с ними вместе как минимум полгода, наполненных совместными трудами, – и вот теперь эти труды мы успешно завершили. Конечно, нужно выпить. Всем вместе.

Я встаю со стула, чувствуя, что меня немного покачивает от усталости, и собираю тяжелые старые тома. Татьяна Ивановна заметила мое движение, отложила в сторону свою книжку и смотрит на меня выжидающе, незаметно кинув взгляд на наручные часы. Но у меня остался еще один вопрос.

«Rubeus vinculum». В переводе с латыни «Красные цепи». Книга, в которой, судя по всему, объяснены причины, дающие основания к тому, чтобы вырезать у людей сердца, почки и селезенки, сливать кровь и делать это непременно в новолуние. Книга, хранящая тайну приготовления ассиратума – философского камня, панацеи, эликсира алхимиков, созданного не из соли и серы, а из крови и плоти.

Я отдаю книги, одну за одной, рассыпаюсь в благодарностях за помощь, а Татьяна Ивановна принимает их с тем, чтобы снова отправить в хранилище, туда, где их еще очень, очень долго никто не потревожит, словно ветеранов давно забытых войн, которых вдруг собрали вместе, чтобы послушать рассказы о былых подвигах, а потом вновь отправляют в сонное существование стариковских приютов.

– Победа? – спрашивает Татьяна Ивановна. – Нашли все, что искали?

– Практически да, – отвечаю я. – Осталась еще только одна книга…

Заметив испуганное выражение, промелькнувшее у нее на лице, я быстро добавляю:

– Нет-нет, не сегодня, конечно. Просто скажите, есть ли она у вас, а я уже завтра приду. Буквально одна книга. «Rubeus vinculum». «Красные цепи».

Татьяна Ивановна качает головой, как мне кажется, несколько разочарованно.

– Увы, тут я не смогу вам помочь. В нашем зале ее точно нет.

Заведующая залом редких книг не может мне помочь. Перед моим мысленным взором мгновенно возникает образ древнего, пыльного рукописного фолианта, хранящегося в единственном экземпляре в недрах какой-нибудь ватиканской библиотеки, в которую мне не помогут попасть ни навыки коммуникации, ни поддельные документы.

– А где она есть? – выдавливаю я. Вся усталость прошедших двух дней как будто вновь разом навалилась на меня.

Татьяна Ивановна пожала плечами.

– Видите ли, «Красные цепи» не являются библиографическим раритетом. Книжка, конечно, не самая известная и распространенная, но, если мне не изменяет память, последний раз она издавалась на русском языке примерно в начале девяностых, то есть лет двадцать назад. Думаю, что вы без труда найдете ее в общем читальном зале.

Татьяна Ивановна погасила лампу, взяла ключи и посмотрела на меня:

– Удивительно. Столько труда, и… Из всех книг, которые вы запрашивали за последние дни, только «Красные цепи» не является редкой. И насколько я могу судить, не представляет никакой ценности.