Оказавшись на кровати, Андрей снова закурил. Он уставился в черноту потолка и ни о чём не думал. Он знал, что надо выкурить две-три, и сон придёт сам. Условная «ночь», которая разделяла его рабочие дни в газете, проносилась быстро. Но в этот раз его засыпание прервал стук. Вздрогнув, он чуть не выронил на пол дымящийся окурок и сел на краю постели. Стук повторился. Это отличалось от того, как обычно стучала хозяйка. Она колотила злобно, долго, и он прекрасно засыпал под её шипящие ругательства. Сейчас стучали вкрадчиво, вежливо.
Из любопытства он отворил дверь. Перед ним стояла совсем молодая девушка. Она подалась чуть назад, темнота скрыла её фигуру, и он видел только её большие, широко раскрытые глаза – тоже чёрные, как и у всех, кого он тут встречал. Андрей вздохнул и подумал: может, от холода и из его глаз вытекла вся синева, и теперь они так же почернели, сделав его одним из горожан?..
– Вы что-то хотели?
– Мама просила вас не курить, – сказала девушка робко.
– Мама?.. А-а, хозяйка. Хорошо, скажи ей, что это всё. Я уже сплю.
Он хотел закрыть дверь, но почему-то остановился. Что-то странное было в её безотрывном взгляде. В последнюю ночь Лена так же смотрела на него: долгим, «протяжным» взглядом, говорящим больше, чем слова.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Стелла.
– Какое необычное имя.
– Это мама придумала.
– Ясно. А где папа?
Девушка пожала плечами.
– А я Андрей. Не знаю, кто придумал.
– Хорошо. Спокойной ночи. Не курите, пожалуйста.
Она отвернулась и пропала в темноте. Почудилось, что в последний миг, за секунду до того, как девушку поглотила коридорная темнота, он заметил её улыбку. Андрей сделал шаг и пошарил руками. Слепая глупая фантазия, что он нащупает её тело и обхватит его, поселила в его висках приятный голодный жар. Страсть возвращалась к нему постепенно – через долгие световые года памяти, но такие вещи, оказалось, легче вспоминаются, чем работа или коллеги.
Однако её не было, Андрей вернулся в комнату ни с чем. Просидев недолго на краю постели, он почувствовал жажду и отправился на кухню. Он пил холодную, отдающую металлом воду из-под крана, пока тело не остыло настолько, чтобы вернуться в комнату. Оказывается, он чертовски соскучился по обычной живой женщине. Андрей с трудом уснул. Вместо курева всю ночь и всё утро ему нестерпимо хотелось пить.
На работе, уже незадолго до обеда, он получил приглашение редактора зайти. Был час дня, как раз то время, когда над городком пробивался ломкий день. Впрочем, в редакторском кабинете, как и накануне, царили плотные сумерки.
Редактор выдавил из себя улыбку и вкрадчивым голосом пригласил присесть, попросил поделиться соображениями.
– Соображениями?
– Ну, вы же ходили на выставку, – почти ласково подсказал редактор. – Общались с друзьями, разве нет?
– Вы что, преследуете меня?
– Нет, но вот незадача: я вчера тоже был в музее. Очень понравился Костромской – на мой взгляд, лучший российский модернист сейчас, хоть и живёт зачем-то в Бельгии, а вам?
Андрей с недоверием посмотрел на редактора: неужто он действительно хочет услышать его соображения об искусстве?
– Ну, там был один экспонат: зеркальная сфера, по мне, так очень талантливо, много смыслов одновременно можно найти…
– Остроумно. А по теме?
– По теме?
– Что с нашими гостями? – холодно спросил редактор, давая понять, что время прелюдий окончено.
Андрей потерял дар речи и вжался в стул. Почувствовал сухость во рту и следом за ней тошноту. Ощутил себя участником одной из тех сценок, где дети выходят, чтобы прочитать перед классом стишок или сыграть в спектакле, и вдруг забывают текст. Сейчас два выхода: сбежать или импровизировать. Подумав, что маленькая ложь навредить никому не сможет, Андрей подключил всё своё воображение и стал пересказывать несуществовавший разговор с Петей и Олесей.
Он говорил и видел, что редактор чувствует его возбуждённо-отчаянное состояние. По остекленевшему взгляду Сергея Владимировича трудно было понять, нравится ли ему услышанное. Когда Андрей кончил свой рассказ, то почувствовал на висках капли пота. Смахнул их дрожащей от возбуждения рукой и виновато опустил взгляд, впившись потными ладонями себе в колени. В тишине они провели пару минут, редактор продолжал цепко следить за каждым его движением, будто ждал продолжения.
– И что же, всё? – с удивлением спросил он.
– Да, всё.
– Интересная история… – Редактор откинулся в кресле, свёл пальцы в замок и широко улыбнулся. Теперь он словно насытился и переваривал. Андрей молчал. «Что тут интересного?» – подумал он, но начал верить, что его историю купили.
– Получается, этот Пётр спит и видит, как бы вернуться в Москву, и вся эта идея с эвакуацией ему не нравится, так?
– Да.
– А жена его не против остаться, так?
– Ну да.
– Странновато… Вы сами женаты?
– Нет, – Андрей понял, что его могут раскусить, но почему-то уже не испугался. Весь страх вышел из него вместе с доносом.
– И как вы думаете, что привело их к такому разладу?
– У них нет разлада. Просто ему меньше нравятся эвакуация и городок, а ей тут нормально.
– Это я услышал. Я просто пытаюсь понять, как так вышло, что члены семьи так по-разному относятся к одним и тем же обстоятельствам. Ведь, в конце концов, их никто не принуждал приехать.
– Я слышал, сейчас с этим строже и многих вывозят чуть ли не насильно…
– Нет, вы слышали неправильно, – редактор перестал улыбаться. – Значит, так. Мне сдаётся, вы с чего-то взяли, что я жду доносов на ваших соседей и друзей любой ценой. Наверное, вы думаете, будто я какой-то жандарм. Вы понимаете, что от ваших рассказов судьба этих людей может измениться, а может и не измениться, и не нам с вами это решать?
Андрей кивнул.
– Тогда, я думаю, вам стоит быть осторожнее со словами. Они могут иметь последствия.
– Я всегда хотел, чтобы мои слова имели последствия, – сказал Андрей и почувствовал, что это говорит старый, оставленный на московском вокзале Андрей. – Для этого я и стал тем, кто я есть. Собой.
– Ясно…
– И кстати, это не работало там. Не было никакой разницы от того, о чём и как мы писали. Ничего не менялось. Всем было наплевать. Я просто надеялся, что наш городок – это другое место.
– Оно может стать таким, – задумчиво согласился редактор, – лучшим.
Андрей удивлённо прислушался к собственному голосу: звонкий, уверенный, не пасующий, – такого себя он бы захотел вызволить из плена прошлого.
– Тем не менее я бы предпочёл, чтобы вы приносили мне правду, – сухо сказал редактор. – А за ней надо охотиться дольше, чем один вечер. Хорошо, Андрей?
– Хорошо.
Он вернулся на свое место. Мерзкое чувство стыда пронизало его от макушки до копчика, пропитало горьким, жгучим разочарованием, он хотел вымарать, стереть последние сутки из памяти, особенно ту часть, что провёл у редактора. Оставшиеся два текста дались с особенным трудом.
Когда наступили выходные, Андрей отправился на прогулку. Он шёл по городку и собирал урожай давно скопившейся ненависти к этому месту. Он представлял себе, как улица за улицей, дом за домом – всё здесь погружается в огонь. Когда он слышал слово «угроза» – эфемерное, размазанное по волнам бесконечно лившихся из всех экранов новостей – то почему-то представлял именно пламя. Оно надвигалось со всех сторон: столпы огня тянулись с вражеской суши, из-под обманчиво мирных морских глубин и даже из космоса.
И теперь он хотел бы сам нести пламя, раздувать его, но их всех согнали сюда, на север, под бесконечную полярную ночь, чтобы они ничего не смогли совершить! Ничего значимого! И здесь они пропадут в безвестности, затянутые в небытие собственной слабостью. От бессилия Андрей схватился за голову, встав прямо посреди улицы, и попытался удержать разбегавшиеся во все стороны мысли.
Он почувствовал лёгкое прикосновение и обернулся. Это была хозяйская дочь. Она смотрела на него с удивлением.
– Стелла, да? – сказал он.
Девушка кивнула. Андрей был рад её видеть. Улицы и дома скоро потухнут, снова воцарится тишина, а вялые сумерки начнут разъедать свет.
– Что ты тут делаешь?
– Иду за продуктами. Увидела, как вы за голову схватились. Надеюсь, вы в порядке?
Андрей не сразу осознал, что вопрос подразумевает его здоровье, и промолчал. Не дождавшись его реакции, девушка продолжила:
– Вы что-нибудь едите? Или только курите вместо еды?
При слабом полуденном свете городка её лицо и голос казались другими. Он увидел, что на свету её глаза тёмно-серые, немного безжизненные. Они куда больше подходили вечно дремлющему вялому городку, заваленному снегом, чем чернота.
– Я ем, – ответил он. – Пойти с тобой?
– Как хотите.
Она пожала плечами и зашагала дальше. Постояв немного на месте, Андрей поплёлся следом. Действительно, давненько он ничего себе не покупал.
Улицы были совершенно пустынны. В магазине он взял «Северные» и шоколадный батончик. Стелла долго и вдумчиво выбирала крупы, хлеб, поэтому он вышел на мороз и закурил. Шоколад быстро замёрз и давался с трудом. Он казался Андрею безвкусным, и, когда Стелла наконец появилась, он предложил:
– Давай зайдём в кафе, я что-то проголодался по-настоящему.
– У меня денег нет, – весело ответила девушка.
– Это ничего – у меня, похоже, полно. Я угощаю.
Действительно, Андрей нашёл у себя солидную пачку купюр: столько денег в городке было сложно потратить даже за неделю. Они пришли в пустое кафе и заказали завтрак.
– Стелла, расскажи что-нибудь о себе.
– Что?
– Что-нибудь необычное.
– Ну, иногда мне кажется, что я в театральной пьесе, – немного подумав, сообщила Стелла.
– В смысле?
– Что я играю роль, а большинство людей вокруг – это такая массовка, просто большая толпа, из которой один-два человека должны что-то выкрикнуть, другой должен принести блюдо, а третий – опустить занавес, когда я умру.
– А почему ты думаешь, что умрёшь?
– Потому что мы явно в драме, – со смехом ответила она и отвернулась к окну.
Андрей смотрел на изгиб её шеи и понимал, что уже не может вызвать в памяти образ Лены. Она превращалась в ничего не значащее, пустое имя, а Стелла, юная и непонятная, явно чужая сказка, была реальностью.
Появилась официантка, молча поставила перед ними поднос, разложила блюда и ушла. На её лице не проявилось недовольства или неприветливости, однако она исполнила ритуал, не проронив ни слова, ни разу не взглянув на посетителей. Действительно, сыграла роль и удалилась в закулисье.
– Было бы слишком прекрасно, если бы люди в самом деле были актёрами и если б были зрители, перед которыми разыгрывается всё это, – сказал Андрей.
Стелла с аппетитом ела, поглядывая на него с детской непосредственностью. Впрочем, он продолжал чувствовать что-то ненастоящее и всё готовился, что разговор и это чуть ощутимое прикосновение под столом окажутся миражом посреди полуденной белой пустоты. В тепле её щеки зардели ярко. Андрей почти отогнал от себя чувство отвращения к самому себе. Она ела блинчики, её взгляд светлел, становился неподвижным от простого счастья сытости.
О проекте
О подписке