Мы специально дали довольно подробную картину событий, предшествовавших рождению нацистской пропаганды как государственного феномена, дабы читатель понимал ситуацию, в которой приходилось работать национал-социалистическим пропагандистам, и какие вызовы времени перед ними стояли. Еще несколько отступлений такого рода нас ждет впереди, а сейчас, как говорится, детали.
Никогда в Германии не было крупного политика и государственного мужа, деятельность которого так сильно нуждалась в пропаганде как средстве поддержки, как это происходило при Гитлере в 1933–1945 годах. Современные ему режимы, в частности, советский и итальянский, уже имели мощный механизм государственной пропаганды. Причем, говоря об Италии, можно даже говорить о засилии в правительстве профессионалов от пропаганды. Многие фашистские «иерархи» Италии эпохи Муссолини пришли из мира журналистики, а потому считали своим долгом руководить всяческими новостями. В 1930 году половина министров и половина членов фашистского Большого Совета были журналистами. Двадцать других итальянских газетчиков стали ведущими дипломатами, а шестьдесят восемь оказались в парламенте (1). Так что это скорее корыстный интерес людей, которые ничем другим толком заниматься не могли, а не продуманная государственная политика.
Но вернемся в Германию. Начнем с того, что превосходным пропагандистом был сам вождь НСДАП Адольф Гитлер. Как уже сказано, еще в начале 1920-х годов он досконально понял значение пропаганды и описал его в книге «Майн Кампф»: «Пропаганда – это содержание и форма идеи, дошедшие до широкой массы, а ее правильность измеряется исключительно по ее реальному успеху» (2). Гитлеровские приемы пропаганды состояли в апеллировании к широким массам, в концентрации на немногих вопросах, в постоянных повторениях одного и того же, в настойчивости и терпении в ожидании результатов: «Успех всякой рекламы – и это одинаково относится к коммерческой, и политической рекламе – заложен только в настойчивом, равномерном и длительном ее применении» (3). А Геббельс добавил: «Надо вечно повторять одно и то же в вечно меняющихся условиях. Народ в основе очень консервативен. Его полностью нужно напитать нашим мировоззрением через постоянное повторение» (4). И он же: «Слишком умная пропаганда тоже не пропаганда».
Позже, на основании анализа наследия Гитлера, Геббельса и других ведущих пропагандистов Третьего рейха теоретик журналистики Э. Дофифат сформулировал принципы нацистской пропаганды. «Принципов приводилось два – оба со ссылкой на «Майн Кампф» Гитлера. Они гласили:
1) гуманность и красота «не могут находить применения в качестве масштаба пропаганды» (слова в кавычках – цитата из «Майн Кампф»);
2) пропаганда «вечно должна адресоваться только массе», из чего следует, что «она не научное поучение».
«Из этого вытекают, констатировал позже диссертант доктора Дофифата, основные законы публицистики:
I основной закон – закон умственного упрощения (простота подачи материала);
II основной закон – закон ограничения материала (его должно быть не много);
III основной закон – закон вдалбливающего повторения (вдалбливая, повторять);
IV основной закон – закон субъективности (представляется лишь одна точка зрения);
V основной закон – закон эмоционального нагнетания (драматизация события)».
При этом объективное выяснение истины квалифицировалось – опять-таки со ссылкой на Гитлера – как «доктринерское простодушие» (5).
И еще – мы сейчас не говорим о коммерческой рекламе, хотя многие приемы обработки массового сознания весьма похожи. Теоретики национал-социализма тоже довольно ясно различали эти понятия. Например, инструкция 1937 года для рекламной группы при Организации национальной экономики гласила: «Термин «пропаганда» применим лишь в политической деятельности. Пропаганда используется политиком, который хочет навязать кому-либо какую-либо идею или подготовить людей к изменению законодательства. Производитель или торговец, желающие продать свой товар, прибегают к рекламе» (6).
Чтобы быть убедительными, новые мировоззренческие установки должны выглядеть как естественная реакция на объективное положение вещей. Геббельс писал: «Лучшая пропаганда – та, которая действует незримо, проникая во все уголки общественной жизни и одновременно оставаясь для общества незаметной» (7), то есть якобы органичной – проистекающей из внутренних потребностей народа.
Интересное наблюдение сделал уже современный французский философ С. Московичи: «Восточный деспотизм отвечает экономической необходимости, ирригации и освоению новых мощностей. Западный же деспотизм отвечает, прежде всего, политической необходимости. Он предполагает захват орудий влияния или внушения, каковыми являются школа, пресса, радио и т. п.» (8). Когда в эпоху распада СССР некоторые советские товарищи по партии сосредоточились на расхищении социалистической собственности, их более умные зарубежные партнеры сконцентрировались на решении других задач. Может, и не громогласных, тихоходных, но значительно более эффективных в дальнейшем использовании – настойчивое проникновение в сферу образования, обработка представителей СМИ, планомерное сотрудничество с творческой интеллигенцией. Постепенно «внешнее подчинение масс уступает внутреннему подчинению масс, видимое господство подменяется духовным, незримым господством, от которого нельзя защититься» (9).
В описываемое нами время в том же ключе рассуждал итальянский мыслитель Антонио Грамши. По его мнению, гегемония в обществе предполагает не просто согласие, но благожелательное (и активное) согласие, при котором граждане желают того же, что необходимо правящему классу. Элита использует «ненасильственное принуждение» (включая массовую или народную культуру) так, чтобы манипулировать подчиненными группами – вроде бы с их согласия, но лишь в интересах крошечной части общества. Позитивно оценивается то, что служит интересам господствующей элиты, и негативно то, что им угрожает. Соответственным образом формируются массовые стереотипы (10).
Современник Антонио Грамши Йозеф Геббельс в своей речи «О пропаганде», произнесенной им на партийном съезде 1934 года, подтвердил ту же самую мысль: «Пропаганда, в конечном итоге, это только средство. Ее цель – привести людей к пониманию, которое поможет им добровольно и без внутреннего сопротивления посвятить себя задачам и целям высшего руководства. Если пропаганда хочет добиться успеха, она должна знать, чего хочет. Она должна держать в уме ясную и твердую цель и искать подходящие средства и способы ее достижения» (11).
Если монарх или рядовой диктатор просто ограничивает свободу слова, то есть лишает оппонентов возможности вводить свою мысль в информационное пространство страны, а население страны – доступа ко всей полноте информации, на основе которой происходит процесс мышления, то нацистский режим активно заполнял информационное пространство ложью. Логическим мышлением современного человека является такое, которое позволяет получить правильный результат только при точных исходных данных. Но если мы вводим в исходные данные заведомо ложную информацию, мы лишаем отдельного человека (а в «идеале» и весь народ) возможности логически (правильно) мыслить.
С живыми существами поступают так, словно они не одушевленные предметы, но всего лишь объекты манипуляции. Когда данный процесс принимает массовый характер, его результатом становится неуклонное и не осознаваемое снижение статуса человека до уровня легко понукаемого быдла. Разумеется, сначала это действует на человека, не входящего в элиту (она – манипулирует плебеями). Сначала таковой «элитой» себя искренне считает интеллигенция. Грамши указывал: «Интеллигенты служат «приказчиками» господствующей группы, используемыми для осуществления функций, подчиненным задачам социальной гегемонии и политического управления» (12). Но интеллигенты, как правило, не понимают, что данная система перемелет и их, этот порядок машинизирует, овеществляет любого человека.
Отстаивая свое индивидуальное мнение, мы принимаем на себя ответственность за его правильность. Поддаваясь общему мнению, мы снимаем с себя ответственность. Поэтому режиму необходимо обеспечить доминирование общего мнения. «Дурные мысли», которые могли закрасться в общественное сознание, подавлялись; обществу постоянно навязывались и внушались «правильные» идеи. Нацисты вполне обоснованно считали, что сломить сопротивление внешних противников – достаточно понятная и сравнительно простая задача по сравнению с той сложной игрой, которую приходилось постоянно вести, чтобы преодолеть сопротивление внутри страны. Здесь игра шла на их собственные головы: «Тиран может подобреть и помягчеть – и ему будут благодарны. Но манипулятор этой возможности лишен – прозревающий человек приходит в ярость» (13). После краха нацистского режима у Гитлера и Геббельса не было иного пути, кроме самоубийства.
Для того чтобы пропаганда не превратилась в пустой звук и не теряла своего воздействия на население, руководители Германии чутко «держали руку на пульсе общества», а массовые пропагандистские кампании не только сопровождали решения правительства, а зачастую предваряли их. Для систематизации подобной работы 13 марта 1933 года в Третьем рейхе было учреждено легендарное Министерство просвещения и пропаганды (как оно сначала называлось). В ответ на возражения скептиков, недоумевавших по поводу такого вызывающе откровенного названия министерства, Геббельс заявил: «Вокруг пропаганды не должно быть ничего тайного. Мы признаем открыто, что хотим влиять на людей. А для этого самый верный способ – пропаганда» (14).
Внешне самый выдающийся пропагандист ХХ века был ниже среднего роста, с крупной головой, острыми чертами лица и большим ртом. «Он обладал едким остроумием и был наделен даром ядовитого сарказма, но, несмотря на это, мог быть совершенно очарователен в общении, если того требовала ситуация, – отмечал в своих мемуарах вице-канцлер Франц фон Папен (15). Уже упомянутый нами Ханфштангль, который хоть и являлся недругом «маленького доктора», также отдавал ему должное: «Геббельс был странным маленьким щуплым типом с косолапой походкой, но у него был прекрасно поставленный голос и огромные карие, как у оленя, умные глаза. Геббельс был дерзким, задушевным и бесконечно увертливым. Он давал Гитлеру всякую информацию, которую тот не мог почерпнуть из своих газет, рассказывал всякие непристойные истории как о врагах, так и о друзьях. Я единственный живой человек сегодня, который видел его без ботинка: его правая нога в носке выглядела как кулак, ужасающе» (16). Гейнц Гудериан в своих «Воспоминаниях солдата» оказался по-военному краток: «Доктор Геббельс был, вне всякого сомнения, одним из умнейших людей из личного окружения Гитлера» (17).
О проекте
О подписке