Разведчики наметили себе места для ночной отсидки, потом, в сумерках, бесшумно прокрались к ним и затаились. До атаки на конвой к зданию тихо и неспеша, но выдавая себя шуршанием одежды и сопением, подошёл вот этот бородатый мужик. Они начали его мягко крутить, но он воспротивился и порвал на себе одежду. Может, с ним был кто-то ещё, но после шума затаился. Разведчики не стали никого искать, а быстро отступили по еще засветло намеченному пути. Вскоре они услыхали стрельбу на станции, собачий вой, увидели сполохи прожекторов и решили пересидеть суматоху на крыше какого-то здания. Когда переполох стих, выждав с полчаса, двинулись к вокзалу. И вот, доставили языка.

– Молодцы! – Набоков пожал ему руку и приказал: – Контрразведку позови.

Терпеливо дожидавшийся окончания разговора Гилёв сообщил ему, что для задержанного уже подготовлено камера в комендантском вагоне, наручники и ножные кандалы.

Бородатый засопел так, что верхняя губа прилипла к носу. Он нагнул голову, как бы съёживаясь в клубок, защищая себя, и искоса посмотрел на Гилёва. Руслан же сел на диван напротив и нахмурился. Он привык добывать информацию, но быстрыми и жёсткими методами. Сейчас ситуация к такому поведению, видимо, не располагала. Бородатый был первым человеком, встреченным за Уралом. Набоков подумал, что возможно, он член местной общины. И хотя уже есть пострадавшие, но никто не погиб. И может быть, удастся найти с аборигенами общий язык, заключить союз. А говорит с ним пусть профессионал в таких делах, как добывание сведений.

Начальник группы контрразведки Татьяна Сергеевна Львова прибыла с одним из своих оперативников, мрачным, медведеподобным Алексеем Пруткиным. Тот принёс с собой сумку с инструментами. Львова, высокая, стройная, с профессионально поставленным давящим взглядом, от которого непривычному человеку хотелось залезть под стол или просто убежать, глянула на аборигена, и подсела к Набокову.

– Вы бы отпустили парней, – она кивнула в сторону Гилёва и разведчиков.

– А и правда, – Руслан повернулся к ним и разрешил отдыхать.

Львова, не обращая внимания на бородатого, завела разговор о сегодняшнем обеде. Оказывается, она не успела перекусить, так как моталась по городу, а порцию на камбузе не оставили. Пришлось временно вставать на довольствие к артиллеристам. Набоков сочувственно качал головой. Он понимал, что этот разговор не для него, а для задержанного. Тот сейчас вслушивается в каждое слово и гадает, что с ним будет. Ведь при допросе главное приковать внимание хранителя информации, заставить его напрячься, раскачать его эмоции. От напряжения он неизбежно начнёт ошибаться. Пойдут нестыковки, а ими можно его укорять, обвинять во лжи. От этого допрашиваемый ещё больше разволнуется, раскраснеется, и станет ещё хуже соображать. И поневоле проговорится. Лишь бы не замыкался, не молчал. Но для оживления разговора есть Лёша Пруткин.

Львова вновь глянула на бородатого. Тот успокоился, слушая обеденные разговоры, и шмыгал носом. А так нельзя. Надо ему волноваться.

– Лёша, что ты стоишь? – удивилась Татьяна Сергеевна. – Доставай приборы. Время позднее, спать пора. Быстро его изрежешь и всё. Завтра же рано вставать.

Подручный молча достал из баула разрисованную фиолетовыми цветочками клеёнку, расстелил её на столе. Вынул клещи с крючками на ручках, посмотрел на аборигена, на клещи, убрал их обратно.

– Он же обмочит тут всё, – Лёша повернулся к Набокову, бесстрастно наблюдавшему за ситуацией. – Давайте его на путях разрежем.

Руслан сделал вид, что думает. Меж тем из сумки появились блестящие тонкие ножи с прямыми и изогнутыми лезвиями, какие-то коробочки, внутри которых позвякивал металл, молоток, странно выгнутые пинцеты, шприцы, спиртовка и прочий инструмент контрразведки.

– Тебе иголки под ногти какие загонять? – неожиданно громким чистым голосом спросила Львова

– А? Что? – бородатый как очнулся и откинулся назад, подальше от страшных железяк. – Какие ногти? Вы что? Что вам надо?

– Иголки под ногти тебе раскалённые или холодные? – уточнила Львова. – Горячие больнее, но зато пальцы быстрее немеют.

Лёша загремел коробочками и не спеша разжёг спиртовку. Абориген тяжело задышал, не отрывая взгляда от синего язычка пламени.

– Кто ты такой? – Львова дёрнула его за бороду. – Хочешь жить? Жить хочешь?

– Да, да, – забормотал тот. – Я хочу.

– Если хочешь, говори. Как тебя зовут!!?

– Саша. Саша с Уралмаша, – бородатый глубоко вздохнул. – Я тут живу. Вас мы за бандитов приняли.

Ещё зимой на вокзал прикатили два небольших поезда. К одному была прицеплена бронированная дрезина. С них сошли вооружённые люди и начали рыскать по городу. Но собачьи патрули их вовремя заметили и предупредили своих вожатых.

– Как это предупредили? – уточнил Набоков. – Они говорящие, что ли?

– Да нет, нет, – пленник замялся, подыскивая слова. – Девчонки могут с ними общаться, командовать, руководить в общем. Они как-то разговаривают между собой.

– А коршунов тоже девчонки наводят? – Руслан пристально посмотрел на него. – Ну-ка, расскажи.

Собеседник закряхтел, заёрзал на кресле. Лёша брякнул своими железками.

– Нет, коршунами парни заведуют, – бородатый на секунду прикусил нижнюю губу и продолжил: – Там, у нас есть такие, после ужасов народились. И девчонки, и парнишки. Они могут с животными очень хорошо понимать друг друга. Я не разбираюсь в этом. Я так-то, только школу закончил, когда это случилось. Один остался, вообще. Кругом покойники. Я в супермаркете жил, там консервы были, рыбные, сайра и шпроты. Эх, сейчас вспомнить страшно.

– Потом мемуары свои диктовать будешь, Саша с Уралмаша, – резко сказала Львова. – Сколько народу в Екатеринбурге живёт, чем занимаются?

Со слов аборигена в городе обитало около десяти тысяч человек. В основном, на окраинах, у своих огородов. Старшим по Екатеринбургу выбрали лет пятнадцать назад Юрия Михайловича Неймана, бывшего адвоката, из военных прокуроров. Он до сих пор и командует. Порядок есть. В этом году собирались экспедиции отправить в Тюмень, в Пермь, Челябинск, Нижний Тагил. Нейман хотел торговлю открыть, общаться с соседями, если те найдутся. А тут эти на поездах налетели. К ним на встречу трое поехали, поговорить, узнать, что к чему, кто такие. А они пальбу открыли, двоих ранили. Хорошо, что собаки на подстраховке были. Кинулись на бандитов, порвали их немного. Переговорщики на санях умчались.

– Лошади у нас хорошие, – бородатый улыбнулся. – Я сам тройку подбирал.

Хотели сами атаковать этих приехавших, но они быстро на поезда свои сели и уехали. После этого на телебашне, около которой его и скрутили разведчики, стали наблюдателей выставлять. Сегодня утром увидали много составов. Решили, что бандиты вернулись мстить. Послали на разведку коршунов и собак. Получили сведения, что много оружия, пушки есть.

– А у нас и самих гаубица имеется, – многозначительно произнес Саша с Уралмаша. – Только стрелять никто не умеет толком. Её давным-давно к цирку приволокли, смазывали постоянно. Снаряды, чтобы не промокли, в метро рядом положили. А сегодня и бахнули. Только не попали. Хотя, когда дым увидели, обрадовались, думали, загорелось что-то.

– А почему у вас стрелять некому? – Набоков откинулся на спинку дивана.

– Так военных-то никого не осталось, – пояснил бородатый. – Только сам Нейман, но он прокурором был, да и то, за взятки выгнали, говорят.

– Во как, – Руслан задумался на минутку. Потом встал, достал из заднего кармана брюк маленький складной ножичек и развернув за плечо пленника, разрезал верёвки на его руках.

– Значит, так, Саша с Уралмаша, – комендант конвоя помолчал. – Сейчас или как солнце встанет, пойдёшь к своим. Скажешь, что завтра, точнее, уже сегодня, в три часа дня, на мосту через речку вашу мы будем ждать ваших переговорщиков.

– Какую речку? – удивился бородатый.

– Там, где дом красивый и народ раньше гулял. Понял?

– А, так это Плотинка.

– Вот и хорошо, что понял. Есть хочешь?

– Да. Очень хочу. И по нужде очень хочу.

Когда бородатого увели на камбуз, Львова поинтересовалась у Руслана, откуда он знает про Плотинку и красивый дом.

– Меня ещё пацаном возили сюда, – вздохнул Набоков. – В аквапарк. Так здорово там было. Только его и помню, да здание это красивое. Очень мне понравилось тогда. Ну, что, Татьяна Сергеевна, пойдём спать? Завтра много дел у тебя, и у меня. Давай, настропали своих парней. Утром в девять жду к себе, с мыслями, с умными решениями и замечательными предложениями.

– Есть, – сухо ответила Львова и ушла.

Из документов по конвою

«Определить медико-санитарную часть конвоя в составе трёх терапевтов, двух хирургов, одного стоматолога, одного санитарного врача, пяти фельдшеров, семи медработников. Главным врачом конвоя назначить Татаринова Игоря Рышардовича… иметь к началу экспедиции не менее 300 многоразовых шприцов в наборе, 10000 упаковок одноразовых шприцов… »

«…утвердить штат фармацевтической службы из расчёта три провизора и одного фармацевта для медико-санитарной части, двух провизоров и одного фармацевта для ветеринарной службы конвоя…»

«…подготовить запасы воды из расчёта на одного человека в сутки, питьевой воды не менее двадцати литров… Подготовить для нужд конвоя два хлоратора и две бактерицидные установки для обеззараживания воды…»

«…сапёрной службе конвоя получить на складах инженерного центра мин типа ТМ-57 – 152 штук, ОЗМ – 1314 штук, МОН-50 –1 840 штук, тротила – двадцать тонн, пластита – четыре тонны… колючей проволоки – десять тонн, МЗП – десять тонн, лопат больших сапёрных – 200 штук, лопат малых – 300 штук, топоров больших – 200 штук, топоров малых – 200 штук, ножниц по металлу – 40 пар…»

« … обязанность ведения журнала боевых действий вменить начальнику штаба конвоя или лицу, его замещающему…»

«… цистерну со спиртом передать в ведение медико-санитарной части. Включить её в состав медицинского поезда. Использовать спирт только с разрешения главного врача конвоя…»

«Разъясняю в последний раз, что ветеринарный состав эшелона «Чёрный Бык» подчиняется начальнику эшелона Иреку Фаридовичу Галимову…»

«Установить сроки ношения рабочей одежды для артиллеристов бронепоездов «Урал», «Кама», «Фантомас», «Мортира», сапёрам, инженерам поезда «Киянка» шесть месяцев…»

«… включить дополнительно в норму питания для экипажа поезда учёных «Головастик» сахар из расчёта тридцать грамм на человека в сутки дополнительно…»

«Начальникам поездов «Крупа» отпускать провизию только на основании требований установленной формы. Продукты, полученные как подарок, обмен или добытые самостоятельно в пути, оприходовать по акту…»

«Командирам и начальникам поездов подавать рапорта о движении личного состава, состоянию вооружения, техники, материальных запасов ежедневно до 20.00 начальнику штаба Сибирской Экспедиции…»

«…на одну верховую лошадь иметь 24 подковы, 72 шипа, гвоздей подковных 1,6 килограмма из расчёта на год. Ключ для ввинчивания шипов один на вагон с лошадьми. Седло верховое или вьючное одно на год…»

«Утвердить флагом конвоя Сибирской Экспедиции батальонный флаг русской армии: три горизонтальные полосы, верхняя – белая, средняя – оранжевая, нижняя – чёрная. Иметь флаг в каждом поезде конвоя»

Транспозиция

– Так надо ведь наблюдать с высокого здания, я про это знаю, я же военный, хоть и прокурор, – мэр Екатеринбурга Нейман пожал плечами. – Вот я и отправил Сашу посмотреть. У него с собой карандаш и тетрадка были, чтобы записывать.

Набоков покачал головой. Вместо ожидаемого здесь председателем Высшего Совета мощного союза уцелевших перед комендантом Сибирской Экспедиции была обыкновенная нерадостная картина. В Екатеринбурге сейчас проживало около десяти тысяч человек. Большинство на окраинах, у своих огородов. Жили бедно, можно сказать, существовали. Но это не его забота. Завтра Нейман с двумя наиболее уважаемыми горожанами отправится в Казань на одном из «Фантомасов». Пускай договариваются с президентом и другими начальниками. Главное сделано – екатеринбуржцы с большой охотой согласились присоединиться к Евразии. После февральского налёта, сильно перепугавшего их, они готовы были даже уехать отсюда.

Но Набокова, Никитина и Гилёва очень заинтересовали собаки, управляемые на расстоянии.

– Это случайно выяснилось, – Нейман наслаждался коньяком, как минимум сорокалетней выдержки. – У нас, что вполне естественно, несмотря ни на что, стали рождаться дети после катастрофы. И лет через пять-шесть заметили, что некоторые девочки разговаривают с собаками. А их, знаете, много развелось. Собак, я имею в виду.

Набоков кивнул. Одичавшие собаки, объевшись мертвечины, не боялись никого и ничего. Огромными стаями они заселили вымершие города и битвы с ними шли опасные, часто не на жизнь, а на смерть. Одна осада Ижевска чего стоила, вспомнить жутко.

– Мы, конечно, оборонялись от них, и побаивались, – Нейман с удовольствием просмаковал глоток коньяку. – А девочки смогли как-то договориться с ними. Это было поразительно. Причём, они могли общаться даже с теми из них, кого видели впервые. Понимаете? Не только те животные, что жили рядом, а приблудные. И тогда мы стали жить, не опасаясь собак. Они уходили, приходили. И как говорили девочки, можно было видеть их глазами. А что мне оставалось делать? И мне, и другим? Мы верили.

– А коршуны? – вошёл в разговор Никитин.

– А это мальчики, – Нейман поерзал в мягком кресле. – Наши мальчики, также родившиеся после катастрофы, могли говорить с птицами. Не со всеми, нет, что вы, не со всеми. Насколько я знаю, с коршунами, и с воронами.

– Вы не пытались их изучать? – Набоков налил себе в стакан брусничного чаю. – Почему так получилось, что стало причиной?

– Безусловно, – раскрасневшийся Нейман кивнул. – Конечно. У нас есть два таких, как бы, анахорета, что ли. Вот они ведут записи, дети с ними общаются. Хотя. Какие это сейчас дети. Они сами уже взрослые и у самих малыши появляются. Но единственное, что удалось выяснить, так это, это…

Нейман задумался, вспоминая.

– Транспозиция, – медленно выговорил он учёное слово. – Случайно узнали. У всех, и мальчиков, и девочек, тех, кто может общаться с животными, зеркально расположены органы. То есть сердце не слева, а справа. А печень, наоборот, не справа, а слева. Ну, и так далее. У нас примерно половина детей таких родилась и кстати, продолжают рождаться. Так вот, у многих из них такая способность проявилась.

Набоков, Никитин, Гилёв и сидевшая чуть в сторонке Львова переглянулись. Такие специалисты очень бы пригодились в походе на восток. Пусть в их способностях разбираются учёные, а командирам нужны их возможности.

– Вы тут отдыхайте, – Набоков поднялся. – А нам надо распоряжения по эшелонам отдать. Из-за встречи с вами мы задержимся здесь на неделю. Так что необходимо изменения в боевой распорядок службы внести.

– Конечно, конечно, не беспокойтесь, – Нейман ласково поглядел на две, ещё не початые бутылки с коньяком. – Я тут посижу, вас подожду. Всего хорошего вам. Командуйте на здоровье. А можно ещё сыра, лимончика и рыбки копчёной? Давненько я осетров не пробовал. Распорядитесь? Благодарю вас.

Пельмени всегда хорошо

После окончания утреннего осмотра сорока лошадей и пяти коров, помощник ветеринара Манжура пришёл в гости к Якову Седых. Старшина позвал поесть пельменей, налепленных собственноручно.

Лошадиный медик немного запутался в двухэтажных одинаковых купейных вагонах «Спальников», стоявших посреди конвоя. Подсказал ему дорогу к пельменям куривший на улице стрелок.

– Ты чего тут бродишь, ветеринар? – поинтересовался он. – Кобыла убежала?

– Да нет, – усмехнулся Манжура. – Седых ищу. Что-то запамятовал, где он проживает.

– Так он во втором «Спальнике», – стрелок махнул рукой направо. – Там весь ваш эскадрон обитает.

– Спасибо, – Манжура пошагал, куда указали.

В купе старшины сидели неразлучные пистолетчики и Сабиров. Хозяина не было.

– Пельмени свои варит, – пояснил Саня Орлов. – Садись, что стоишь. Чего это у тебя в сумке?

– Подарочек, – Никола вытащил из брезентовой авоськи литровую флягу и аккуратно положил её на столик. Осмотрелся: – Неплохо живёт пехота. Это у вас у каждого по купе?

Юсеф кивнул.

На двух верхних полках у Седых было свалено всё имущество – спальник, куртка, пакеты с чистым бельём, РПГ, два «Шмеля», какие-то фанерные коробки. На стенках купе висели бинокль, разгрузка, серо-зелёная кепка.

– Удобно, когда места много, – Манжура присел. – У меня меньше места, да мне и не надо.

– Мы тут вспоминали, кто где был, когда катастрофа случилась, – прогудел Сабиров. – Ты-то помнишь, Никола?

Тот вздохнул.

– У меня всё как отрезало, – он провёл рукой по голове. – Ничего нет в памяти. А ты где был?

– Мне тогда шестнадцать лет исполнилось, – Сабиров вздохнул, откинулся на стенку купе и прикрыл глаза. – В школе на уроке отпросился в туалет. Руки стал мыть, и тут качнуло меня, в голове что-то как проскребло. Думаю, что это такое? Грохот какой-то вдруг пошёл, звон стекольный. Выбежал в коридор. Дверь в класс, что рядом, открыта. Я туда глянул и остолбенел. Все лежат, кто на полу, кто на столах. Кровь везде. Стекло в окне выбито. Кругом осколки, обломки мелкие какие-то. Думал, война началась, бомбят нас. Потом уж понял, что не война, а хуже…

– Это от телефонов переносных, – Юсеф потёр подбородок. – Я сам их не видал, мне в детском саде и школе говорили.

– Мобильные, точнее, сотовые телефоны, – поправил его Сабиров. – Они взорвались все одновременно. Вообще всё взорвалось – компьютеры, телевизоры, печки микроволновые. Вся электроника бабахнула в один миг.

– А почему? – Манжура перевёл взгляд с висевших на стенке карманных часов на Сабирова. – Почему вся техника эта взорвалась?

– Никто не знает, – улыбнулся Саня Орлов. – Нам вот с Юсефом объясняли, что может буря космическая пронеслась над Землёй, может ещё что.

– Да, наверно, – задумался Сабиров. – Не зря ведь магнитные полюса сдвинулись. Как мне говорили учёные наши, сейчас Северный полюс магнитный где-то в Америке, а Южный в морях далёких. Компасы пришлось по-новому делать. Так проще, чем карты перерисовывать, ведь от катастрофы меридианы всякие сдвинулись, перепутались.

– Нам говорили, что только в детских садах мало кто пострадал, – Юсеф снова потёр подбородок. – Но выжили всё равно не все. Пока уцелевшие в чём-то разобрались, пока до детских садов дошли. Саня вон, говорили, от обезвоживания погибал, когда его нашли. А кто наши родители, как они нас звали, так неизвестно и осталось.

– Открыть дверь, пистолетчики-разведчики! – проорал, появляясь в дверях, Седых. В руках он держал большущий эмалированный тазик, с горкой заваленный парящими пельменями.

– Не ори, а заходи скорей, – Сабиров принял у него таз и поставил на столик. – Доставай кружки, Никола что-то там принёс.

– Коктейль ветеринара «Мечта старого мерина»? – весело посмотрел на Манжуру Седых.

– Нет, – засмеялся тот. – Просто разведённый спирт.

– Ах, как жалко, – старшина, привстав, вытащил с верхней полки кожаный несессер. В нём хранились изящные серебряные рюмочки и великолепные серебряные же ножи, вилки и ложечки. – Неужели этот старинный питьевой набор познакомится сегодня с пойлом простолюдинов вместо изысканных вин и коньяков?

– А куда он денется? – Сабиров вручил каждому по вилке. – По три пельменя скушаем, рюмочку выпьем. Приступим, господа. Вкусно.

Выпили, поморщились от горьковатого привкуса спирта, ударившего в нос, заели горячими пельменями.

– Будет время, я вас башкирскими котлетами угощу или казанским жарким, – здоровенный Сабиров расстегнул пуговицы на рубашке, стало жарко богатырю.

– Ну-ка, расскажи, – Седых никогда не пропускал случая узнать новости кулинарии, считая её самой важной в мире наукой. – Случай подвернётся, сделаем.