В качестве основы Пахомий взял текст Епифания, который предстояло дополнить рассказом о второй половине жизни Сергия. Не исключено, что агиограф мог использовать оставшиеся в монастыре подготовительные материалы своего предшественника, которые тот не успел обработать. Но для работы был отведен слишком короткий срок (ее необходимо было закончить к 25 сентября – годовщине смерти преподобного), и Пахомию удалось написать лишь довольно небольшой текст о последних 30 годах Сергия. Однако на фоне обстоятельного повествования Епифания произведение Пахомия, по объему составлявшее лишь четвертую часть епифаньевского, выглядело довольно блекло и скромно. Стремясь избежать этого диссонанса, Пахомий вынужден был кардинально сократить текст своего предшественника. В итоге несоответствие было устранено – если посмотреть на структуру произведения Пахомия, то легко убедиться, что описание первой половины жизни троицкого настоятеля, основную канву которой он позаимствовал у Епифания, по объему примерно совпадает с той частью, которую написал сам Пахомий. Ограниченность отпущенного на работу времени привела также к тому, что в первом варианте своего труда Пахомий не использовал ряд известий о жизни преподобного, которые содержались в уже написанных к тому времени Троицкой и других летописях.

Другая особенность текста Пахомия определялась предстоящей канонизацией Сергия. Главным основанием причисления того или иного подвижника к лику святых во все времена служил дар чудотворений. Неудивительно, что Пахомий наряду с изложением фактов биографии Сергия столь пристальное внимание уделяет этой стороне и включает в текст своего произведения семь соответствующих эпизодов.

Несмотря на то что с задачей по написанию «Жития» Сергия Пахомий в целом справился, преподобный в конце 1430-х гг. так и не был причислен к лику святых. Объяснялось это тем, что официально право причисления к лику святых всегда принадлежало главе Русской церкви. Между тем на Руси в это время митрополита долгое время не было. Рукоположенный в 1437 г. константинопольским патриархом Иосифом на этот пост митрополит Исидор уже через полгода после прибытия на Русь отправился в Италию для участия во Флорентийском соборе, созванном для решения вопроса об объединении Западной и Восточной церквей. Так как первый вариант «Жития» Сергия составлялся в спешке, монастырские власти решились подготовить к возвращению Исидора новое, более полное жизнеописание преподобного. По наблюдениям Б. М. Клосса, Вторая редакция «Жития» была пополнена за счет текста Епифания Премудрого и других источников. Исследователь относит время ее создания к 1437–1440 гг.^[20] Эту датировку можно сузить. Поскольку первая попытка канонизации Сергия в 1439 г. не удалась, следует думать, что Пахомий работал над этой редакцией жизнеописания преподобного на протяжении 1440 г.

Но и на этот раз канонизация основателя Троицкого монастыря не состоялась. Препятствием для нее стали внешние обстоятельства. Митрополит Исидор, возвратившись в Москву в марте 1441 г., уже через три дня по распоряжению Василия Темного был низложен за то, что принял унию. Понятно, что в этих условиях церковной и светской власти было не до прославления Сергия.

Тем не менее троицкий игумен Зиновий не оставлял надежд на успех начатого дела. Соответственно продолжал работать и Пахомий. В преддверии столетия обители, которое приходилось на осень 1445 г. и могло стать весомым поводом для канонизации ее основателя, появилась составленная Пахомием Третья, наиболее полная редакция «Жития» Сергия, полностью соответствовавшая житийным канонам. При работе над ней агиограф, очевидно, учел критику, имевшую место, – сделал уточнения в ранее написанном тексте, добавил пропущенные им эпизоды биографии Сергия, а главное – дополнил свое произведение рассказом об обретении мощей святого и его посмертных чудесах – без их наличия канонизация даже формально не могла быть проведена. Б. М. Клосс относит составление Третьей редакции ко времени «около 1442 г.». Основанием послужило то, что в заключительной похвале Сергию делается акцент на его чудесной способности примирять враждующих «православных царей». Одновременно в тексте самой редакции превозносятся добродетели отца Шемяки – князя Юрия Дмитриевича, подчеркивается его роль в построении в обители каменного Троицкого собора и в то же время не обойден похвалами «благоразумный» и «великодержавный русский царь» Василий Васильевич.^[21] Зная, что именно в эти годы на Руси велась затяжная междоусобная война между великим князем Василием Темным и Дмитрием Шемякой, а в 1442 г. благодаря троицкому игумену Зиновию в обители святого Сергия произошло примирение непримиримых противников, становится понятно, что подобный текст отвечал политической «злобе дня».

Соглашаясь с наблюдениями ученого, все же стоит отнести создание Третьей редакции к периоду не «около 1442 г.», а ко времени после того, как примирились ранее враждовавшие князья. С учетом же предстоявшего юбилея работу Пахомия, вероятно, нужно датировать 1443–1444 гг.

Одновременно Зиновий изыскивает возможность обойти формальности строгих церковных правил. Хотя к этому времени официально утвержденного митрополита на Руси по-прежнему не было, его обязанности исполнял владыка Иона, «нареченный» в митрополиты еще в 30-е гг. XV в., но не утвержденный на этом посту патриархом. Поскольку Троицкий монастырь входил в митрополичью область, управлявшего ею Иону можно было рассматривать не как митрополита, а как епархиального владыку. Таким образом, Иона имел формальное право объявить Сергия святым в пределах митрополичьей области, иными словами, в границах Московского княжества.

Но этому помешали два события, случившиеся в один и тот же год. День в день, ровно за три месяца до предполагавшихся торжеств по поводу юбилея, а именно 7 июля 1445 г., произошел знаменитый Суздальский бой, в результате которого Василий Темный попал в татарский плен (во многом из-за того, как указывает летописец, что к нему не пришел на выручку Шемяка),^[22] и на великокняжеском столе оказался Дмитрий Шемяка. Политическая ситуация коренным образом изменилась, и Пахомий был вынужден приступить к переделке созданного им жизнеописания Сергия, срочно сокращая и обезличивая его. Так возникла следующая, уже Четвертая редакция «Жития», которая, по мнению Б. М. Клосса, была составлена в промежуток между 1443 и 1445 гг.,^[23] а на наш взгляд – в 1445 г. Однако и на этот раз труд агиографа остался невостребованным. Вскоре умирает сам Зиновий, после чего последовала чехарда с назначением троицких игуменов, которые менялись в зависимости от политической ситуации на Руси. Всего за три года в монастыре сменилось три настоятеля. Лишь после поставления игумена Мартиниана (1447–1454) дело канонизации Сергия сдвинулось с мертвой точки. Очевидно, именно в начале игуменства Мартиниана основатель обители был канонизирован в пределах Московской земли. Во всяком случае, из документа 1448 г. явствует, что к этому времени Сергий Радонежский уже вошел в пантеон святых, почитавшихся в Московском княжестве, то есть получил местное почитание в широком смысле этого слова – в пределах Московской земли. Речь идет о докончании Василия Темного и Ивана Андреевича Можайского. Имя Сергия также присутствует среди «всех святых и великих чюдотворець земли нашеа», которые упомянуты в «проклятых грамотах» князя Дмитрия Шемяки великому князю Василию Темному, составленных в начале 1448 г.^[24]

Общегосударственная канонизация Сергия произошла чуть позже – в конце 1448 г. Третья Пахомиевская редакция «Жития» Сергия была дополнена описанием чудес, случившихся у гроба Сергия в 1447 и 1448 гг., последнее из которых датируется 31 мая 1448 г.^[25] Дополнение было сделано не случайно. Из сообщения летописца известно, что 15 декабря этого же года на церковном соборе в митрополиты «всея Руси» был поставлен владыка Иона.^[26] Очевидно, тогда же и была произведена общерусская канонизация Сергия – именно к началу заседаний этого собора и был приурочен рассказ о самых последних по времени чудесах Сергия.

Впоследствии «Житие» Сергия неоднократно перерабатывалось для различных целей другими книжниками. В частности, оно было включено в переработанном виде в летописный свод 1518 г., к которому восходят Вторая Софийская и Львовская летописи. «Житие» преподобного читается также в Никоновской летописи и входит в состав Степенной книги. В середине XVI в. «Житие» Сергия было включено митрополитом Макарием в состав Великих Четьих миней, которые были задуманы как грандиозный свод «всех святых книг, которые в Русской земле обретаются, и с новыми святыми чудотворцы». В XVII в. к работе над «Житием» Сергия обращались такие известные писатели своего времени, как Герман Тулупов, Симон Азарьин, святитель Димитрий Ростовский. В следующем столетии дань этой тематике отдали митрополит Московский и Коломенский Платон (Левшин) и даже сама императрица Екатерина II.^[27] XIX век также внес свой вклад в агиографию преподобного Сергия. Новое «Житие» было составлено митрополитом Московским и Коломенским Филаретом (Дроздовым).^[28] В XX в. агиографией преподобного Сергия занимались архимандрит Никон^[29] и Патриарх Московский и всея Руси Алексий I.^[30] Столь частое появление новых переработок «Жития» во многом объясняется тем, что оно использовалось в церковных службах и читалось в уставном порядке за всенощным бдением в Троице-Сергиевом монастыре (лавре) в канун церковных праздников, связанных с именем преподобного.^[31]

Таким образом, видим, что традиция переработок «Жития» Сергия, начавшись в XV в., продолжалась более пятисот лет – вплоть до середины XX столетия, а в виде дальнейших перепечаток различных вариантов жизнеописания Сергия Радонежского, которые снабжаются соответствующими комментариями издателей, продолжает успешно бытовать и поныне.

Все это привело к тому, что за этими переработками постепенно исчезала реальная фигура троицкого игумена, а сам облик Сергия все более и более приобретал трафаретный, схематичный вид, в соответствии с представлениями и вкусами последующих эпох. Подобное нередко бывает со старыми иконами, когда поверх первоначального изображения в процессе «поновления» пишется новое, хотя и близкое к оригиналу, но все же отличное от прежнего. В результате нескольких таких операций лик святого приобретает новые, нехарактерные для него черты.

То же самое можно сказать и о «Житии» Сергия Радонежского. По словам одного из биографов преподобного,

«этот памятник русской агиографии – один из самых сложных, если не самый сложный среди всех агиографических сочинений русского Средневековья. Представленное огромным количеством списков, что само по себе требует колоссального времени на их перекрестное сличение и установление последовательности различных переделок жизнеописания Сергия, Житие основателя подмосковного Троицкого монастыря изобилует такими подробностями из жизни Сергия, которые исключают одна другую. Так, одни списки Жития утверждают, что у Варфоломея (будущего Сергия) было два брата: старший Стефан и младший Петр; другие списки называют только одного старшего Стефана. Одни списки сообщают, что грамоте Варфоломея научил некий старец, случайно встреченный им в поле, другие местом встречи называют лес… В одних списках указывается, что Варфоломей постригся в монахи 20 лет, другие списки возраст молодого монаха определяют по-иному – 23 года. Одни списки утверждают, что церковь Троицы Сергий строил вместе с братом Стефаном, другие – что Сергий строил церковь один. В одних списках говорится, что Спасо-Андроников монастырь в Москве был основан по инициативе ученика и земляка Сергия, монаха Троице-Сергиева монастыря Андроника, другие – по обету митрополита всея Руси Алексея. Основателем другого московского монастыря – Симоновского – одни списки называют того же митрополита Алексея, другие – Алексея и великого князя Дмитрия и добавляют, что новооснованный монастырь получил особую грамоту константинопольского патриарха Нила. В одних списках рассказывается о том, что Сергий ушел из Троицкого монастыря на Киржач, чтобы найти там уединение, другие причиной ухода называют ссору Сергия со старшим братом Стефаном… Житие Сергия говорит, что Сергий был похоронен в основанной им церкви Троицы, но не сообщает, кто его отпевал, а Похвальное слово Сергию утверждает, что Сергий завещал погрести его вне церковных стен и потребовалось вмешательство митрополита Киприана, чтобы похоронить Сергия внутри церкви, где его отпевал сам Киприан».^[32] Эти несоответствия отмечали уже младшие современники Сергия. Не зря в некоторых списках его «Жития» не упоминается возраст, в котором он умер, если говорится о времени его рождения, и наоборот.^[33]

Чтобы восстановить истинный облик той или иной иконы, реставраторы используют широко известный прием – осторожно смывая позднейшие записи и наслоения, они открывают первоначальный вид изображения. Так же должен действовать и историк. Среди множества списков «Жития» Сергия он должен выбрать древнейшие и тем самым найти первоначальный текст этого памятника, который принадлежит перу Епифания Премудрого.

Однако уже в XIX в. выяснилось, что ни один из наиболее ранних списков «Жития» Сергия не содержит исходного текста, написанного первым биографом троицкого игумена. И хотя в заглавиях некоторых из них и значилось имя Епифания Премудрого, все они дошли до нас в переработке Пахомия Логофета.

Тот факт, что у древнейших списков «Жития» Сергия оказалось два автора, поставил перед исследователем его биографии сложную дилемму выбора исходного источника. Мы не случайно заостряем внимание на этом вопросе. От нашего правильного выбора в конечном счете зависит то, каков будет воссозданный нами портрет основателя Троице-Сергиева монастыря. Особенно наглядно это видно, если сравнить два изображения преподобного, относящиеся к одному и тому же XV в.

Первое из них сохранилось на покрове, изготовленном сразу после «открытия мощей» святого в 1422 г. и положенном на раку Сергия. Вот как характеризует его искусствовед В. В. Нарциссов: «Высокая шапка волос, расчесанных на две стороны, обрамляет узкое скуластое, заметно асимметричное лицо преподобного, образуя своеобразный крутой килевидный очерк лба. Раскосые глаза по-разному ориентированы и близко сдвинуты к переносице. Взгляд обращен непосредственно к зрителю. Нос тонкий, прямой, с ровной плоской спинкой без каплевидного утолщения на конце. Ноздри небольшие, круглые, выделены контуром. Так же подчеркнуто выделены крупные уши. Борода широкая, „лопатой“, но не округлая, а как бы неровно обрезанная снизу, не скрывает крупный волевой подбородок».