У Казуко были коротко стриженые чёрные волосы и длинная тонкая косичка, спускавшаяся по левому виску почти до груди и перевязанная голубой ленточкой. Такой же голубой, как её сказочные глаза.

За спиной девушки на широком ремешке висел изящный арбалет не совсем обычной конструкции. По сути это были три арбалета в одном, с тремя короткими луками, тремя тетивами и общим спусковым механизмом и прикладом. Нетяжёлый, но, как свидетельствовали два трупа с пробитыми дротиками шеями, мощный.

Дротики она, кстати, поспешила вытащить, вытереть о траву и сунуть в бамбуковый колчан на поясе.

– Нам пора уходить, – сказал он. – Скоро здесь появятся люди даймё¹⁶. Будет нехорошо, если они нас обнаружат.

Казуко кивнула и на прощанье обшарила куртки своих жертв, не найдя ничего достойного.

Они стали взбираться по склону горы, стараясь ни за что не хвататься, чтобы не оставлять после себя следов в виде сломанных веток.

Заслышав снизу голоса, остановились и присели за кустами папоротника.

На тропе, которую они только что покинули, уже появились три всадника. Двое спешились и теперь обследовали трупы. Третий отдавал распоряжения, размахивая боевым веером.

Они с Казуко молча переглянулись. Девушка кивнула.

Он следил, как она осторожно, но быстро, пробирается между кустами в сторону, подальше от него, занимает укрытие за стволом кедра, снимает со спины арбалет, вкладывает три стрелы и прицеливается.

Сейчас он был безоружен, если не считать её же кайкэна. Воспользоваться им придётся только в том отчаянном случае, если она промахнётся.

Чтобы действовать наверняка, он стал медленно спускаться обратно.

Вмешиваться или отвлекать людей из армии даймё на себя ему не пришлось.

Первым завалился на гриву коня тот, что был с веером.

Оставшиеся не сразу сообразили, откуда исходит угроза. Первый застыл на месте, оглядываясь, и в итоге схватился за простреленную навылет шею. Другой оказался хитрее и, не дожидаясь развязки, кинулся к своему коню, но в этом была его ошибка, потому что третий дротик всё-таки его опередил и попал в открытую между латами подмышку, явно достав до сердца, отчего горе-всадник замертво упал с коня, не успел тот сделать и трёх неуверенных скачков.

Конь убежал, помахивая хвостом, тогда как два других послушно остались, не привыкшие покидать своих хозяев.

Они с Казуко воспользовались ими, подвесили к лукам сёдел оружие, отобранное у бездарно павших самураев, и поскакали по тропе в сторону, противоположную убежавшему коню, зная, что в любой ситуации тот выбирает дорогу к дому.

Остановились лишь однажды, возле источника, чтобы напиться из деревянных кружек с длинными рукоятками.

Дальше начался долгожданный музыкальный пролог, объяснивший поэтическим языком суть происходящего.

Япония подпала под влияние европейской религии – христианства. Насаждать её прибыли посланцы ордена иезуитов из Португалии, Испании и Италии. Они проникли в Японию с юга, через остров Кюсю, который в итоге практически прибрали к рукам, заменив буддийские храмы христианскими. Время было выбрано самое удачное – разрозненная страна, погрязшая в междоусобных воинах гордых даймё. Императорский двор бездействует. Верховная власть формально принадлежит сёгуну, однако отдельные местные феодалы успешно оказывают ему сопротивление, не желая подчиняться. Даймё Кюсю охотно забывают веру предков в обмен на драгоценную селитру, из которой можно получать смертоносный порох. Всякий, кто пытается помешать христианизации, жестоко уничтожается. Сёгун в гневе. Он объявляет иезуитам и их японским прихвостням войну. Кири и его помощница Казуко – одни из проводников его грозной воли.

Всё это было рассказано под заунывную японскую музыку и сопровождалось бреющим пролётом над лесами, храмами и крепостями средневековой Японии. Получилось вполне атмосферно и многообещающе.

Наблюдая за последующими сценами игры, в которых ему приходилось принимать весьма пассивное участие, GR8M8 даже подумал о том, что его клиент потому купился на «Буси», что испытывает слабость к хорошеньким азиаткам. В Париже у него была не закрепощённая китаянка Лули, а здесь с первых же шагов началась любовь-морковь с японкой Казуко.

Оказалось, что на западной оконечности Кюсю, среди гор, у них прячется уютная «штаб-квартира» с собственным онсэном¹⁷, где оба не только отмокали после долгого пути, но и развлекались чувственными утехами.

Было только не совсем понятно, как отсюда можно увидеть вершину Фудзи, находящейся в реальном мире почти в тысяче километров по прямой. Условности, условности…

Что касается Казуко, то у GR8M8 были на её счёт свои догадки, которые ему предстояло проверить. Она могла существовать здесь обычным ботом, просто подыгрывающим главному персонажу и отвечающим за «правильное» прохождение игры с соблюдением сценария или сценариев. Однако GR8M8 доводилось слышать о том, что наиболее продвинутые разработчики в последнее время не гнушаются подключать в подобных случаях живых игроков, и тогда всё прохождение превращается в производный калейдоскоп событий, готовых в любой момент оборваться непредсказуемой концовкой.

Кто знает, будь его клиентом не Генели, а какая-нибудь дама, возможно, он бы сейчас оказался в шкуре Казуко и точно также рассуждал бы о том, является ли его Кири внедрённым в игру статистом или аватаром реального человека.

Пока действие развивалось плавно и довольно предсказуемо, но в дальнейшем, возможно, у него возникнет необходимость проверить свои теории. Смотря что стоит на кону. Клиент карт не раскрыл, а GR8M8 привык действовать по обстоятельствам, ничего не предвосхищая и не размениваясь ни на что лишнее.

Он играл для того, чтобы прожить как много больше жизней.

Ещё когда он только-только начинал идти по этой стезе, его больше всего привлекали те проекты, которые обычно всех раздражали: игры, где нельзя было сохраниться в любой момент, а нужно было обязательно достигать определенной точки, и тогда сохранение происходит автоматически, но не раньше. Ошибёшься в выборе или дашь себя убить – скатываешься к началу уровня. Да, трата времени, но если ты его ценишь, то в итоге у тебя как раз должно измениться отношение к игре как к жизни, которую можно улучшить или ухудшить, однако нельзя сохранить. Никаких черновиков, отходных путей и планов Б.

Между тем, отдохнув и подкрепившись, герои «Буси» закатали конфискованное оружие в тюки, уложили тюки на повозку и покатили всё это богатство куда-то вниз, к подножью горы, где раскинулся живописный городок Цукуми. Лошадей они с собой не взяли, объяснив своё поведение тем, что, мол, не хотят привлекать лишнее внимание. Человек, богатый настолько, чтобы иметь в средневековой Японии лошадь, и одет должен быть по-иному, и едва ли станет вести себя так, как повели себя они. А они вели себя сейчас, как простые крестьяне, которым нужно было попасть на местный рынок.

Кири катил по дороге телегу, а Казуко шла впереди и указывала путь.

Они обогнули рисовое поле, миновали высокие оранжевые ворота, преодолели дугу деревянного мостка через ручей и оказались на оживлённой площади. Здесь Казуко предусмотрительно перешла назад, чтобы кто-нибудь случайно не сунул руку в телегу. Это сегодня в Японии воровать не принято, а раньше только знай не зевай.

Как оказалось, сам рынок им не был нужен. Оно и понятно: кто станет продавать и покупать в открытую оружие, носить которое не самураям строго запрещалось? Но тем ценнее оно становилось, если знать доверенных продавцов и покупателей.

После храма местного Будды, они свернули в проулок.

Казуко снова оказалась впереди. Она первой открыла неприметную калитку и прошла на территорию храмового сада.

Колёса телеги зашуршали по мелкой гальке, которой здесь было выложено несколько дорожек.

Навстречу им на деревянный помост веранды, окружавшей здание храма, вышел бритоголовый монах в фиолетовой рясе до пола. Он остановился у куста сакуры и молча склонился в вежливом приветствии.

– Исами-сама¹⁸! – Казуко на мгновение замерла в ответном поклоне. – Можете ли вы принять нас с дарами гор?

Монах поднял хитроватый взгляд и посмотрел на Кири.

– Дары гор всегда желанны в нашей скромной обители.

Он двинулся вдоль веранды, безшумно переступая босыми ногами.

Они послушно последовали за ним, пока ни дошли до дальнего угла храма, закрытого от улицы густым кустарником.

Монах отодвинул бумажную дверь.

Казуко сбросила сандалии и ступила на доски пола. Кири передал ей один из тюков, взвалил на плечо второй, тоже разулся, и они все втроём прошли внутрь.

Их встретила просторная комната с низким потолком, выложенная поистёршимися, но чистыми татами. Ничего лишнего: молельные столики, потухшие палочки благовоний, позолоченный Будда в дальнем углу, несколько тонких подушек.

Монах задвинул дверь на место. Провёл большой ладонью по лысине.

– Слышал, дела идут неплохо, – сказал он, прищурившись.

Казуко уже развернула один из тюков и вместо ответа показала три отобранных у самураев меча – две катаны и вакидзаси. Из второго тюка Кири вынул три катаны и передал одну монаху. Тот с интересом рассмотрел плетение рукоятки, гарду, потрогал гладкость бамбуковых ножен и с резким щелчком обнажил лезвие на ширину ладони.

– Не думал, что христианские прихвостни по-прежнему знают толк в хорошей стали.

– Исами-сама, – снова поклонилась Казуко, – мы рассчитываем получить за клинки оплату сразу. Серебром.

– Конечно, конечно, – закивал монах, улыбаясь гостям. – Всё, как обычно.

И хлопнул в ладоши.

В комнате почти моментально появился послушник с подносом, на котором стояло три фарфоровых пиалушки, пузатый глиняный чайничек и лежал завёрнутый в бумагу прямоугольник.

Все опустились на татами, послушник поставил поднос на низенький столик, разлил по пиалушкам сакэ из чайничка и с поклоном отполз на коленках подальше.

Монах предложил угоститься. Поскольку чашки выбирали сами гости, это означало, что можно не бояться яда. Если бы он взял чашку первым, кто знает…

– Это тоже вам. – Монах протянул Кири маленький прямоугольный свёрток, приятно тяжёлый и твёрдый. – Благодарность за ваше содействие.

Кири сунул деньги за пазуху и посмотрел на Казуко.

Та пригубила сакэ. Выжидательно улыбнулась их гостеприимному хозяину, покосившись на мечи. Имела на это право: Исами был её доверенным человеком в Цукуми и крайним звеном в длинной цепи, уходящей вверх, к самому сёгуну. Ещё неизвестно, кто от кого больше зависел.

Монах сделал жест, понятный послушнику. Юноша вскочил на ноги и торопливо скрылся за ширмой, изображавшей пляшущих аистов.

– Думаете, наш недалёкий друг Нагаи оценит намёк и покается перед Буддой?

– Будет зависеть от того, насколько он верит в поддержку людей с запада, – ответил Кири. – Я давно говорю о том, что сёгун напрасно опасается рассердить тех, кто к нам их послал, и обращает свой гнев на соплеменников. Если почаще карать ируманов с батеренами, их приспешники-даймё сообразят, что помощи им ждать неоткуда. Иначе мы просто перебьём друг друга в братоубийственных войнах на потеху гайдзинам и тем самым выполним за них всю грязную работу.

– Как я понимаю, Изаки был одним из них?

– Да, португальцем. Свои называли его Исааком.

– Похоже, дорогой Кири, вам не нужно специального разрешения сёгуна, – подытожил монах с улыбкой.

– Я рад, что вы меня понимаете, Исами-сама.

– Сёгун хочет дать всем заблудшим время одуматься. Поверьте мне, друзья, если в ближайшие же месяцы этого не произойдёт, меры к иноземцам будут применены самые жестокие.

– И сколько за эти месяцы будет ими убито тех, кто отказывается принять их крест?

Монах громко отхлебнул из пиалы.

Вернулся послушник с маленьким деревянным сундучком чёрного цвета. На лакированной крышке художник изобразил спящего Будду и сторожащего его сон тигра.

Под крышкой лежали прямоугольники завёрнутых в бумагу серебряных монет, подобные тем, что уже были выплачены им за удачно проведённую операцию. Каждый был помечен иероглифами, указывающими общую сумму, и запечатан специальным клеймом. Такие свёртки назывались «цуцуми кингин», и доверия к ним было больше, чем к отдельным монетам, которые могли изрядно произноситься или оказаться поддельными. Авторитет же избранных владельцев клейм оказывался столь велик, что цуцуми почти никогда не разворачивались.

– Пять катан и один вакидзаси, – подытожил монах, ставя сундучок перед собой и кивая послушнику, который стал по очереди передавать ему оружие для более детального осмотра. – Все в хорошем состоянии. Заточка не повреждена, выщерблен не наблюдается. Других и не ожидал. Вы ведь всегда сами отбираете лучшее, верно? Если не секрет, сколько пришлось забраковать на этот раз?

– Только один клинок оказался полностью цукарэ¹⁹, – призналась Казуко. – Разве что на кухню сгодится. Остальные да, на удивление новые. Видимо, были закуплены людьми Нагаи совсем недавно.

– Я правильно понимаю твой намёк, Казуко-сан? – Монах со щелчком вставил последний меч в ножны и поиграл пальцами в сундучке, подбирая подходящую награду. – Наши соседи вооружаются?

– Конечно.

– И вы наверняка уже знаете, кто их снабжает?

Кири протянул руку, подобрал с пола одну из катан. Уверенным движением перехватил рукояткой к себе. Казуко без лишнего напоминания вынула из волос и вручила ему тонкую заколку. Кири клюнул заколкой рукоятку между тугой оплёткой в двух местах. С противоположной стороны показались головки бамбуковых штырьков-макуги. Вытащить их до конца ногтями было вопросом нескольких секунд. Рукоятка соскользнула без усилий. Кири протянул обнажившийся хвостовик лезвия монаху. Тот наклонился и прочитал хорошо заметные между двумя отверстиями иероглифы:

– «Три дома». Миякэ. Я всегда подозревал, что этот Миякэ не заботится о том, в чьи руки попадают его творения. Я также слышал, что его кузнечная школа за последнее время сильно разрослась. Настолько, что скоро «Три дома» будут гордо украшать стволы пушек. А сами эти пушки будут повёрнуты в сторону Киото.

GR8M8 зевнул, заглянул в содержимое чашки и допил остатки кофе.

Японцы – мастера затягивать игры ни к чему не обязывающими сценами и особенно разговорами. Любят придавать происходящему ощущение важности и напыщенности, тогда как в итоге всё заканчивается примитивной поножовщиной и кровавыми разборками. Видимо, «Буси» не станет исключением.

– Вы сможете найти этого Миякэ? – продолжал тем временем монах, сам подливая сакэ себе и гостям.

– Мы его уже нашли, – в тон ему ответила Казуко.

– Он хороший кузнец, – продолжил за неё Кири, возвращая рукоятку катаны на место и вставляя штырьки. – Было бы разумнее попытаться сначала объяснить ему его ошибку. Сёгунату пригодятся такие руки.

– Согласен, – кивнул монах. – Обрубить их мы всегда успеем. Вот, – вручил он Кири достойную оружия сумму денег. – Хотел бы в следующий раз купить в два раза больше клинков – у самого Миякэ.

– Мы постараемся, – заверила его Казуко.

Аудиенция закончилась.

Когда они вышли на веранду, двое послушников граблями выравнивали дорожки. Их телегу они предусмотрительно переставили к калитке.

Попрощались.

Монах пожелал им счастливого пути и удачи.

– Буду ждать добрых вестей.

Они обменялись поклонами и расстались.

Выкатили телегу на улицу, дошли до рынка, бросили её там среди прочих и поспешно вернулись, прячась за изгородью. Казуко осталась сторожить у калитки, а Кири поторопился дальше, где за поворотом изгороди, как он знал, был ещё один укромный выход. Главными воротами в храм можно было пренебречь: тот, кого они ожидали выследить, едва ли воспользуется ими, если хочет избежать ненужного внимания.

Прошло несколько минут ожидания.

Раздался условный свист.

Он бросился обратно и успел заметить изящную фигурку Казуко, свернувшую направо, за угол рисовой лавки.

Здесь начиналась оживлённая улица, соединявшая рыночную площадь с гаванью.

И всё равно, если кто-то сейчас следит за Казуко, он это увидит. Потому и поотстал. А уж она-то свою цель не отпустит.

Так они шли почти до самого океана: он смотрел по сторонам и не терял из вида девушку, а она, уверенная в нём, сосредоточилась на послушнике. Поскольку это был именно он. Послушник присутствовал почти при всём их разговоре с монахом и теперь куда-то явно спешил. Возможно, просто по делам. Возможно, чтобы донести кому следует на настоятеля. Возможно, выполняя поручение самого Исами.

Третий вариант крайне нежелателен и был бы ударом по последнему пристанищу веры.

Но ведь кто-то же помог накануне людям даймё его выследить и поймать…

Дальше на экране появились красивые монохромные воспоминания.

Вот он убивает удивлённого такой наглостью португальца, одетого на японский манер.

Вот забрасывает горящий хворост под крышу храма и поджигает облитые горючим маслом деревянные колонны.

Огонь трещит.

Слышны крики.

Крики ещё далеко, но на него уже кто-то наваливается сзади и подминает под себя. Несколько пар цепких рук не дают подняться, вяжут, отнимают оружие.

Он видит пол, по которому стучат сандалии-гэта и стелется серый дым.

Потом всё это разом исчезает – ему на голову напяливают мешок.

Который снимают только там, на склоне горы…