Что ни говори, приятно отвертеться от рутинных домашних обязанностей. Ходившие по поместью рабы редко поднимали голову, и Гай испытывал необычное чувство: он наблюдал за людьми, а они его не видели. Наконец-то можно насладиться уединением и покоем. Где-то внизу его наверняка искала мать, чтобы вручить корзину и потащить с собой собирать фрукты, или, может быть, Тубруку требовался помощник, чтобы смазать воском и маслом кожаную упряжь, или нашлась бы еще тысяча мелких дел. Представляя, сколько всего он мог бы делать, но не делает, Гай развеселился. Они там ищут его, а он здесь, спрятался в своем укрытии.

Над дорогой появилось облачко пыли, и Гай поднялся и вытянулся в полный рост. Всадник был пока еще далеко, но эта дорога вела лишь к их поместью и нескольким соседним, и шансы, что это отец, были довольно велики.

Картина прояснилась через несколько минут, и Гай, издав вопль, кубарем скатился на землю. Ворота были тяжелые, но он налег на них всем своим весом, и они со скрипом подались. Гай протиснулся в щель и побежал навстречу отцу, шлепая детскими сандалиями по утоптанной дороге и работая руками.

Отец отсутствовал целый месяц, и мальчик хотел похвастать тем, как вырос за это время. Ему все так говорили.

– Папа!

Отец услышал его и остановился. Вид у него был усталый, одежда запылилась, но в уголках голубых глаз уже проступила морщинками улыбка.

– И кого же это я здесь вижу, бездомного попрошайку или маленького бандита? – Он протянул руку, Гай ухватился за нее, взлетел в воздух и, приземлившись на круп лошади, прижался к отцовской спине.

– А ты подрос с тех пор, как мы виделись в прошлый раз, – добродушно заметил отец, направляя лошадь к воротам.

– Немножко! Тубрук говорит, я расту как овес!

Отец кивнул в ответ, и остаток пути они проделали в дружелюбном молчании. У ворот Гай соскользнул с лошади и открыл их пошире – так, чтобы хозяин мог въехать в поместье.

– Ты сейчас надолго?

Отец спешился и потрепал сына по голове, взъерошив волосы и одним движением сведя на нет все старания мальчика.

– На несколько дней. Может быть, на неделю. Хотел бы остаться подольше, но моя работа нужна республике. – Он передал сыну поводья. – Отведи старину Меркурия в конюшню и почисти как следует. Увидимся потом – сначала мне надо проверить, как идут дела, и поговорить с твоей матерью.

При упоминании Аврелии лицо Гая напряглось, что не осталось незамеченным. Отец вздохнул и положил руку на плечо сына, заставив его поднять глаза.

– Я бы хотел больше времени проводить за городом, но у меня есть важное дело. Ты понимаешь, что такое республика?

Гай кивнул, но отцу его кивок убедительным не показался.

– Сомневаюсь. Боюсь, и далеко не все сенаторы это понимают. Мы стараемся претворить в жизнь идею такого государственного устройства, при котором право голоса будет иметь каждый, даже самый простой человек. Понимаешь, насколько редко такое встречается? Всеми странами, которые я знаю, правят цари или вожди. Они раздают землю приближенным и разоряют тех, кто с ними не в ладах. Это то же самое, что выпустить на улицу ребенка с мечом. У нас в Риме правит закон. Он еще несовершенен и не так справедлив, как мне бы хотелось, но мы стремимся его улучшить. Это дело стоит того, чтобы посвятить ему жизнь, как сделал я и как сделаешь ты, когда придет время.

– Я скучаю по тебе! – пожаловался Гай, понимая, что ведет себя как капризный ребенок.

Взгляд отца посуровел, но, помолчав, он снова потрепал сына по голове.

– И я скучаю по тебе. У тебя грязные колени, а туника больше подошла бы городскому побирушке. Иди и вымойся, но только сначала почисти Меркурия.

Провожая взглядом сына, он тепло улыбнулся. Гай действительно подрос, Тубрук прав.

В конюшне, соскребая грязь с боков коня и стирая пот и пыль, Гай обдумывал слова отца. Да, республика – это, может, и очень хорошо, но быть царем наверняка куда интереснее.

Каждый раз, когда Юлий, отец Гая, возвращался из города после долгого отсутствия, Аврелия настаивала на трапезе в триклинии.Оба мальчика сидели на детских табуретках рядом с длинными ложами, на которых полулежали Аврелия и ее муж. Прислуживающие домашние рабы ставили блюда на низкие столы.

Гай и Марк терпеть не могли эти трапезы. Разговаривать им не дозволялось, и каждое кушанье поглощалось в томительной тишине. В перерывах между переменами блюд рабы-прислужники успевали вытереть им пальцы, которые тут же снова погружались в пищу. Мальчики знали, что сердить Аврелию, спешить, себе дороже, и поэтому жевали и глотали мучительно медленно, как взрослые.

Вечер тянулся невыносимо долго, тени становились длиннее. Умытый, одетый в чистое, Гай томился от жары и чувствовал себя в компании родителей не в своей тарелке. Отец как будто забыл об их непринужденной беседе на дороге и разговаривал только с женой, не замечая присутствия мальчиков.

При этом Гай незаметно наблюдал за матерью: не начнется ли дрожь, обычно предшествовавшая припадку. Раньше ее приступы очень пугали его, доводили до слез, и мальчик долго не мог успокоиться, но с годами эмоции остыли, душа очерствела, и Гай иногда даже надеялся, что у матери случится приступ и им с Марком разрешат уйти.

Гай пытался вникать в разговоры взрослых, однако отец рассказывал об изменениях в законах и городских статутах. Почему-то он никогда не привозил домой историй о казнях или о знаменитых уличных бандитах.

– Ты слишком веришь в людей, Юлий, – говорила Аврелия. – За ними нужно присматривать, как родитель присматривает за ребенком. Некоторые не лишены ума и сообразительности, я согласна, но о большинстве нужно заботиться, их нужно защищать…

Она замолчала, как будто недоговорила.

Юлий поднял голову. Гай увидел печаль в его глазах и смущенно отвернулся, словно стал свидетелем какой-то интимной сцены.

– Релия?

Услышав голос отца, Гай посмотрел на мать. Аврелия лежала, будто статуя, устремив взгляд в некую невидимую даль. Рука ее задрожала, лицо вдруг сморщилось, как у ребенка. Дрожь распространилась с руки на все тело, и она скорчилась в судорогах, непроизвольно махнув рукой, так что со стола полетела посуда. Из ее горла вырвался глухой, животный крик, звук которого заставил мальчиков отшатнуться.

Юлий быстро поднялся и обнял жену.

– Уйдите! – бросил он.

Гай с Марком вышли из триклиния вместе с рабами, оставив в комнате Юлия с бьющейся в припадке Аврелией на руках.

На следующее утро Гай проснулся оттого, что Тубрук тряс его за плечо.

– Вставай, парень! Мать хочет тебя видеть.

Гай пробурчал что-то себе под нос, но Тубрук услышал и добавил:

– Она всегда тихая после… плохой ночи.

Гай уже начал одеваться, но остановился и посмотрел на старого гладиатора:

– Иногда я видеть ее не могу.

Тубрук тихо вздохнул:

– Жаль, ты не помнишь ее до болезни. Постоянно что-то напевала, весь дом наполнялся счастьем. Ты же знаешь, она тебя любит.

Гай кивнул и небрежно пригладил волосы.

– Отец уже уехал в город? – спросил он, заранее зная ответ.

Юлию не нравилось чувствовать себя беспомощным.

– Да, на рассвете, – ответил Тубрук.

Не говоря больше ни слова, Гай последовал за ним по прохладным коридорам в комнаты матери.

Аврелия сидела на кровати, со свежим, умытым лицом и заплетенными длинными волосами. Лицо было бледным, но, когда Гай вошел, она улыбнулась, и он нашел в себе силы улыбнуться в ответ.

– Подойди ближе, Гай. Извини, если испугала тебя вчера.

Он подошел и послушно позволил обнять себя, не испытав при этом никаких чувств. Как сказать ей, что он уже не боится? В последнее время приступы участились, каждый был тяжелее предыдущего. В глубине души Гай понимал, что дальше станет только хуже, что мать пробудет с ним недолго. Но думать об этом он не мог: лучше хранить все внутри, улыбаться, обнимать ее и уходить, закрывшись от боли.

– Чем займешься сегодня? – спросила Аврелия.

– Как обычно, домашними делами, – ответил он.

Она кивнула и словно забыла о нем. Гай подождал немного и, поскольку продолжения не последовало, повернулся и вышел из комнаты.

Когда туман в голове рассеялся и Аврелия снова собралась с мыслями, в комнате никого уже не было.

Марк встретил Гая у ворот с сеткой для ловли птиц. Заглянув другу в глаза, он попытался его приободрить.

– Сегодня нам точно повезет! Поймаем сокола… двух соколов! Научим сидеть на плече и нападать по приказу. Светоний от нас как заяц будет бегать.

Гай ухмыльнулся и отогнал мысли о матери. Он уже скучал по отцу. Впрочем, впереди был целый день, а чем заняться в лесу всегда найдется. Гай сомневался, что из задумки Марка насчет поимки соколов выйдет что-то путное, но почему бы и не попробовать – день долгий и тропинок в лесу много.

В зеленом сумраке мальчишки едва не пропустили ворона, сидевшего на низкой ветке, недалеко от залитых солнцем полей. Марк увидел его первым и замер, жестом остановив Гая.

– Ты посмотри, какой здоровенный! – прошептал он, разворачивая сеть.

Пригнувшись, они попытались незаметно подобраться ближе. До поры до времени ворон с интересом наблюдал за их маневрами. Птица и впрямь впечатляла своими размерами. Подождав, пока ловцы подберутся поближе, ворон расправил тяжелые черные крылья, лениво взмахнул ими и в следующее мгновение оказался на соседнем дереве, как будто перенесся на него одним скачком.

– Зайди сзади, – взволнованно прошептал Марк, для наглядности показывая пальцами, что именно нужно сделать.

Гай ухмыльнулся, нырнул в подлесок и, стараясь одновременно держать в поле зрения дерево и поглядывать под ноги, чтобы не наступить на сухую ветку или лист, крадучись двинулся по широкой дуге.

Зайдя с тыла, он увидел, что ворон опять перебрался на новое место, выбрав длинный поваленный ствол, пролежавший, похоже, немало лет. Угол наклона позволял без труда забраться на дерево, и Марк уже подбирался к птице, держа наготове сеть.

Почему он не улетает, недоуменно спросил себя Гай, не спуская глаз с ворона. Птица нахохлилась и снова расправила крылья. Мальчики замерли, дожидаясь, пока ворон успокоится, после чего Марк снова пополз вверх, обхватив толстый ствол обеими руками.

До цели оставалось несколько футов, когда ворон оживился и запрыгал по стволу и веткам, нисколько не боясь приближающегося охотника. Марк развернул сетку из грубой бечевки, использовавшуюся для хранения лука на кухне. В его руках она мгновенно превратилась в грозное оружие птицелова.

Затаив дыхание, он бросил сеть, и в тот же момент ворон негодующе каркнул, взлетел и опустился на неокрепшие ветви тоненького деревца рядом с Гаем, который без лишних раздумий сорвался с места и бросился на него.

Не выдержав напора, деревце наклонилось, громко треснуло и рухнуло на землю, придавив кроной проявившую нерасторопность птицу.

Гай навалился сверху на ветки, а подоспевший Марк вытащил тяжелого ворона, крепко сжав его обеими руками.

– Помоги! Он сильный! – крикнул Марк, и вот уже четыре руки держали сопротивлявшуюся птицу.

В следующий момент руку Гая пронзила острая боль. Длинный, загнутый клюв, похожий на копье из черного дерева, схватил его между большим и указательным пальцем.

– Оттащи его! – завопил Гай. – Он в меня вцепился!

Боль была невыносимая, и друзья запаниковали. Марк с трудом удерживал ворона, а Гай пытался высвободить руку из безжалостного клюва.

– Не могу, не отпускает!

– Попробуй потянуть! – хмуро посоветовал Марк, лицо которого уже покраснело в борьбе с яростно сопротивлявшейся птицей.

– Не могу, у него клюв – как нож! Отпусти его!

– Не отпущу! Ворон – наша добыча. Мы поймали его, как настоящие охотники.

Гай застонал от боли:

– Больше похоже на то, что это он нас поймал!

От боли задергались пальцы, и ворон, вдруг разжав клюв, попытался схватить один из них. Гай облегченно выдохнул, торопливо отступил, сунул руку между ног и согнулся.

– Вот кто настоящий воин. – Марк усмехнулся и взял ворона так, чтобы тот не смог добраться до него. – Заберем домой, будем с ним заниматься. Говорят, вороны – сообразительные. Научится всяким штукам – покажем его на Марсовом поле.

– Надо дать ему имя. Что-нибудь такое… воинственное, – сказал Гай.

– Как звать того бога, который то ли летает как ворон, то ли носит его при себе?

– Не знаю. Какой-то греческий бог. Может, Зевс?

– Разве у него не сова?

– Не помню, у кого из них ворон, но Зевс – подходящее имя.

Мальчики улыбнулись друг другу. Ворон затих и преспокойно огляделся.

– Тогда пусть будет Зевс.

– Надо подумать, где его спрятать, – сказал Марк, когда они возвращались домой через поля. – Твоей матери не нравится, когда мы приносим животных. Помнишь, как она узнала про лису?

Гай опустил голову.

– Есть пустой курятник. Можно оставить его там. Что едят вороны?

– Мясо, наверное. Мертвецов на поле битвы… или это не вороны? Ладно, принесем с кухни объедков и посмотрим, что он станет есть. Не велика забота.

– Надо, пока будем приручать, привязать его за лапу, чтоб не улетел, – задумчиво сказал Гай.

Тубрук разговаривал с тремя кровельщиками, которым предстояло чинить крышу в доме. Заметив вошедших во двор мальчиков, он жестом подозвал их к себе. Они переглянулись – не попытаться ли убежать, – хотя и знали, что дальше чем на несколько шагов им не уйти, несмотря на то что Тубрук снова повернулся к работникам и вроде бы забыл о друзьях.

– Зевса не отдам, – решительно прошептал Марк.

Они уже подошли к управляющему, так что Гай промолчал и только кивнул.

– Я сейчас подойду, а пока снимите черепицу на той части крыши, – велел работникам Тубрук и повернулся к мальчикам.

– Что это тут у вас? Ворон? Больной, наверное, если вам удалось его поймать.

– Мы устроили ему ловушку в лесу. Выследили, шли за ним и поймали, – с вызовом ответил Марк.

Тубрук улыбнулся, как будто все понял, и протянул руку, чтобы погладить птицу. Ворон, похоже, обессилел и только тяжело, почти как собака, дышал, приоткрыв клюв, в котором виднелся тонкий язычок.

– Бедняга, – проворчал Тубрук. – Похоже, испугался. И что вы будете с ним делать?

– Мы назвали его Зевсом. Приручим и научим охотиться, как учат соколов.

Старый гладиатор задумчиво качнул головой:

– Нет, парни, дикую птицу приручить невозможно. Когда хотят вырастить охотничьего сокола, берут птенца. Обучает его особый человек, знающий это дело. Но все равно сокол остается диким, и, если отпустить его слишком далеко, он улетит. Зевс – взрослая птица. Оставите его дома – умрет.

– Можно посадить его в старый курятник, – не сдавался Гай. – Там сейчас пусто. Мы будем его кормить и пускать полетать на бечевке.

Тубрук фыркнул:

– Вы знаете, что делается с дикой птицей в неволе? Она не выживет взаперти. Тем более в тесном курятнике. С каждым днем она будет слабеть, чахнуть у вас на глазах и даже станет вырывать собственные перья. Перестанет есть и в конце концов доведет себя до смерти. Вот увидите, ворон предпочтет смерть. Хотите поступить с ним по-доброму – отпустите на волю. Думаю, он бы вам не дался, если бы был здоров. По-моему, бедняга уже умирает. Так дайте ему провести последние дни в лесу – там, где ему определено жить.

– Но… – Марк не стал продолжать и посмотрел на ворона.

– Ну же. – Тубрук кивнул в сторону ворот. – Выйдем в поле и отпустим – пусть летит.

Мальчики обменялись хмурыми взглядами и поплелись следом за Тубруком. Выйдя за ворота, они поднялись на холм.

– Отпускай его, парень, – сказал Тубрук с каким-то странным выражением, из-за чего друзья посмотрели на него.

Марк поднял руки и разжал пальцы. Зевс тяжело поднялся в воздух, расправил большие черные крылья и стал медленно набирать высоту. Несколько раз он недовольно каркнул, но в конце концов превратился в точку в небе над лесом, снизился и пропал из виду.

Тубрук протянул шершавые руки и положил на плечи Марку и Гаю:

– Благородный поступок. А теперь пора и поработать. Утром я вас не нашел, вот дел и накопилось. Шевелитесь!

Он довел мальчиков до ворот, запустил во двор, а сам, прежде чем пройти за ними, бросил последний взгляд туда, где за полями стоял лес.

Глава 3

В то лето оба мальчика приступили к серьезной учебе. С самого начала наставники относились к Гаю и Марку одинаково и предъявляли одни и те же требования, и Марка также обучали управлению поместьем, пусть и небольшим. Помимо латыни, которую им вколачивали в голову едва ли не с колыбели, мальчикам рассказывали о знаменитых сражениях и военной тактике, о принципах управления и об экономике. На следующий год, когда Светоний уехал служить в африканском легионе, Гай и Марк начали осваивать греческий и риторику, необходимую будущим молодым сенаторам, а также если им придется выступать в суде в качестве обвинителей или защитников.

Хотя триста членов сената собирались лишь дважды в месяц, отец Гая, Юлий, проводил в Риме все больше и больше времени, поскольку перед республикой вставали все более трудные задачи: управлять новыми территориями и распоряжаться быстро растущим богатством и могуществом. Месяцами Гай и Марк не видели других взрослых, кроме Аврелии и учителей, приезжавших в поместье на рассвете и уезжавших с заходом солнца, бренча заработанными динариями. И еще рядом всегда был Тубрук, доброжелательный, но строгий и не терпевший с их стороны никаких глупостей. Перед отъездом Светония старый гладиатор отправился за пять миль в соседнее поместье и одиннадцать часов, от рассвета до заката, ждал, пока его примет старший сын хозяина. Что он выяснил, Гай так и не узнал, но вернулся Тубрук в хорошем настроении, улыбаясь. Он даже потрепал мальчика по голове, прежде чем отправиться в конюшню и проверить новых кобыл, которых готовили к случке.

Из всех наставников наибольшей симпатией у Гая и Марка пользовался Вепакс, молодой грек, высокий и худощавый, всегда носивший тогу. В поместье он приходил пешком, а перед уходом тщательно пересчитывал заработанные монеты. Вепакс занимался с мальчиками два часа в неделю, в маленькой комнате, выделенной для уроков отцом Гая. Это было пустое помещение с голыми стенами и каменным полом. С другими наставниками мальчикам приходилось продираться сквозь дебри латинской грамматики и зубрить поэмы Гомера, и они часто ерзали на деревянных скамьях или впадали в дрему, пока учитель не возвращал их к действительности резким ударом палкой. Большинство преподавателей отличались строгостью, и проказы редко сходили с рук – уследить за двумя учениками нетрудно. Однажды Марк изобразил стилом свинью с бородой и пятачком, очень напоминавшую учителя, и был пойман при попытке показать картинку Гаю. Разгневанный наставник заставил его вытянуть руку и вытерпеть три сильных удара палкой.

Вепакс палку с собой не носил, а носил только тяжелый матерчатый мешок с глиняными табличками и синими и красными фигурками, обозначающими воинов двух армий. К назначенному часу он сдвигал скамьи к стене и расставлял фигурки, представляя ту или иную знаменитую битву. Через год занятий мальчики должны были назвать сражение по расположению красных и синих армий. Они знали, что Вепакс не ограничивается битвами с участием Рима. Порой игрушечные лошади и воины изображали Парфию, Грецию или Карфаген. Наслушавшись увлекательных историй об Александре Македонском и его победах, Гай и Марк осаждали молодого грека просьбами воспроизвести его битвы. Поначалу Вепакс отвечал отказом, не желая, чтобы его заподозрили в том, что он отдает предпочтение истории своей страны, но потом сдался, уступил и представил все крупнейшие сражения Александра, сведения о которых сохранили записи и карты. Описывая греческие войны, Вепакс никогда не заглядывал в книги и расставлял и двигал фигурки по памяти.

Он рассказывал мальчикам, как звали полководцев и ключевых действующих лиц в каждом военном конфликте, какие исторические и политические события были связаны с той или иной битвой. На его уроках глиняные фигурки оживали, и когда два часа подходили к концу, мальчики с сожалением смотрели, как учитель не спеша и аккуратно складывает их в мешок.

Однажды, войдя в комнату для занятий, Марк и Гай обнаружили, что глиняными фигурками заставлен почти весь пол. Учитель расположил армии для большого сражения. Гай быстро сосчитал синие фигурки, потом красные и перемножил их в уме, как учил учитель арифметики.