Угэдэй хитро улыбнулся и бросился навстречу Джучи, чтобы отвесить ему тумака в плечо и спровоцировать поединок, который вскоре закончился, как только голова Угэдэя оказалась под мышкой старшего брата. Чингис недовольно следил за происходящим, силясь подобрать какую-нибудь колкость, дабы приструнить Джучи. Тем временем старший брат отвел Угэдэя в сторону, мутузя его, невзирая на глухие протесты. Впрочем, хан еще не отпускал сына, а потому Чингис уже открыл было рот, чтобы позвать его назад, но тут заговорил Субудай:

– Твой сын хорошо усвоил науку, повелитель. Он командовал тысячей в бою, и мужчины уважают его.

Чингис поморщился, поняв, что упустил нужный момент.

– Не слишком ли быстро ты его научил? – поинтересовался он.

Какой-нибудь малодушный сейчас же признал бы правоту хана, но Субудай, преданный юноше, которого пестовал в течение трех долгих лет, возразил:

– Твой сын быстро научился командовать, повелитель. А главное, он научился вселять в людей веру в победу. Мой поэт сложил о Джучи много стихов, да и воины им довольны. Он способен повести за собой. Лучшей похвалы для него мне не найти.

Чингис направил взгляд туда, где развлекались Джучи с Угэдэем. Вместе они казались моложе и больше походили на мальчишек, росших в юрте Чингиса. Он недовольно покачал головой, а когда снова заговорил, надежды Субудая растаяли.

– Дурная кровь может ударить в голову в любую минуту. Он способен на предательство. Будь осторожен и не доверяй ему свою жизнь.

Субудай не смел перечить хану, чтобы не нарваться на грубость, хотя и сгорал от желания возразить против несправедливости. Все-таки он оставил свои возражения при себе и склонил голову.

– Джелме и Чагатай всего в трех днях пути отсюда, – немного повеселев, продолжил Чингис. – Скоро увидишь моего настоящего сына, Субудай, и тогда поймешь, почему я горжусь им. Украсим землю светильниками и будем есть и пить столько, что люди еще долго будут помнить об этом.

– Как прикажешь, повелитель, – ответил Субудай, пряча от хана свое недовольство.

За три года Джучи вырос у него на глазах и стал настоящим мужчиной, таким, который способен вести за собой целые армии. Субудай не видел в нем слабости и знал, что Джучи разбирается в людях. Наблюдая за тем, как хан глядит на старшего сына, Субудай искренне сочувствовал юноше, ощущая боль, которая должна была терзать его. Ведь никому не пожелаешь быть отвергнутым собственным отцом. Если бы хан обращался со всеми своими полководцами так же, как он обращался с Джучи, насмешки отца не причиняли бы тому столько страданий.

Когда Чингис, Хачиун и Хасар отвернулись, Субудай чуть заметно покачал головой и, приняв снова невозмутимый вид, присоединился к ним, чтобы заняться приготовлениями к празднику. Ждать прибытия Джелме и Чагатая осталось недолго, но Субудай совсем не горел желанием увидеть, как Чингис будет восхвалять своего второго сына, открыто отдавая ему предпочтение.

Глава 4

Джелме не спал. Что-то мешало ему уснуть. В кромешной тьме он привстал и внимательно прислушался. Дымовое отверстие юрты было закрыто, и глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Лежавшая рядом с ним китаянка шевельнулась, Джелме протянул руку и коснулся ее лица.

– Тихо, – прошептал он.

Джелме хорошо знал звуки ночного лагеря: и ржание лошадей, и смех, и ночную капель, что так навевала сон. Знал во всех мелочах, как сопят и храпят его люди. Но какая-то часть его, как у дикого пса, всегда была начеку. Джелме был достаточно опытен, чтобы не отмахнуться от жгучего чувства опасности, как от дурного сна. Тихонько отбросив меховое покрывало, он, в одних старых штанах и с голой грудью, поднялся с постели.

Хотя едва слышный звук шел издалека, определенно это трубил дозорный. Как только его сигнал стих, Джелме схватил меч, подвешенный к центральному столбу юрты. Натянув сапоги и накинув на плечи халат, полководец выскочил в ночную мглу.

Лагерь уже начал просыпаться. Ворча спросонья и пощелкивая языком своим скакунам, воины садились в седла. До стана Чингиса оставался всего день пути, и Джелме мог только гадать, что за сумасшедший отважился бы скакать ночью, рискуя драгоценными лошадьми. Попадись на пути всего одна норка сурка – и у коня сломана передняя нога. Джелме и представить не мог, чтобы на этих безлюдных равнинах ему повстречались враги. Он не знал никого, кто осмелился бы напасть на него здесь. И все же на всякий случай готовился отразить нападение, не желая оказаться застигнутым врасплох в собственном лагере.

К юрте Джелме подбежал по темной траве Чагатай. Его неровная поступь выдавала количество выпитого накануне арака. Когда вокруг юрты зажглись светильники, ослепленный юноша сощурил глаза, но Джелме не проявил ни малейшего снисхождения. Ведь воин всегда должен быть готов вскочить на коня и скакать, и недомогание ханского сына мало интересовало сейчас Джелме.

– Возьмешь сотню, Чагатай, – велел он, не скрывая своего недовольства. – Прочешешь местность вокруг: нет ли кого. Кажется, мы тут не одни.

Наследник хана быстро зашагал назад, на ходу свистом собирая своих командиров. Джелме подзывал подчиненных и быстро отдавал приказы. Дозорные дали ему немного времени, и он не тратил попусту ни минуты. Отряды собирались один за другим, никто не сидел без дела. Мужчины готовили оружие к бою, женщины и дети собирали вещи и грузили их на телеги. Ночь быстро наполнилась лязгом металла и человеческими голосами. Тяжеловооруженная стража проезжала парами по лагерю в поисках врагов или воров.

В центре всего этого круговорота и оживления стоял Джелме. Сигнала тревоги пока никто не подал, но он услышал далекий зов рога еще раз. В мерцающем зареве шипящих светильников на бараньем жире слуги подвели к Джелме его жеребца и поднесли полный колчан.

Когда войско было готово, Джелме выступил в ночь. Рядом с ним скакали первые пять тысяч воинов – чистокровных монголов, закаленных в боях. Никто не любил воевать в темноте, ведь если придется вступить в бой, потерь среди людей и лошадей не миновать. Джелме крепко сжал зубы, впервые за ночь ощутив холод.

Чингис мчался во тьму. Он был сильно пьян и едва держался в седле, крепко упираясь в стремена, чтобы не упасть с лошади. Как того требовал старинный обычай, каждый раз, принимаясь за новый бурдюк арака, он окроплял землю несколькими каплями, которые предназначались духам – хранителям его народа. Еще больше лил хан в пламя праздничного костра, кружась и пританцовывая в клубах сладкого дыма. Несмотря на возлияния, изрядное количество хмельного напитка выливалось Чингису в глотку, и вскоре он потерял счет опорожненным бурдюкам.

Праздник начали справлять два дня назад. Чингис торжественно приветствовал вернувшихся сыновей и военачальников и прилюдно оказал им всяческие почести. И даже вечно печальный и хмурый Джучи повеселел, как только подали большие блюда добытой во время недавней охоты дичи. Хасар и Угэдэй тоже с радостными возгласами накинулись на лучшие куски. За истекшие годы им довелось отведать немало удивительных и необычных блюд, но ни в Корё, ни в Цзинь, где столы ломились от яств, никто не мог принести им хотя бы тарелку кушанья из выкопанной из земли баранины. Это мясо зарыли прошлой зимой и откопали только теперь, специально к возвращению полководцев. На глаза Хасара навернулись слезы, хотя он заявил, что это из-за резкого запаха проквашенного мяса, а вовсе не из-за ностальгии по редкому деликатесу. Конечно, никто ему не поверил, но это не имело значения.

Когда празднество подошло к своей кульминации, повсюду царил шум и пьяный разгул. Самые крепкие воины потащились по чужим юртам в поисках женщин. Женщины племени были в безопасности, но китайские рабыни и русские пленницы стали легкой добычей. Они громко кричали, но их надрывные крики, заглушенные барабанами и гудением рогов, едва ли кто-нибудь слышал.

На сказания не хватило целого дня. Некоторые исполнялись нараспев, как в древние времена, одним певцом как бы двумя голосами. Другие просто читались вслух всем, кто готов был послушать. Когда же первая ночь пиршества подошла к концу и наступил рассвет, возле костров собрались почти все.

Закончился и второй день праздника, но поэты так и не исполнили свои песни о подвигах Арслана, дожидаясь приезда его сына. В ту же ночь Чингис сам наполнил чашу старого кузнеца и сказал:

– Арслан, Чагатай и Джелме всего в дне пути отсюда. Поедешь со мной встречать наших детей?

Тот кивнул и скривил рот в пьяной улыбке.

– Я возьму сказителей, чтобы спели им песни о тебе, старик, – с трудом вымолвил Чингис.

Идея показалась ему грандиозной, и он с радостным чувством кликнул своих полководцев. Субудай и Джучи отправились за лошадьми, а Хасар с Угэдэем, спотыкаясь, поковыляли к хану. Лицо Угэдэя было бледно-зеленым, но Чингис не обратил внимания даже на то, что от сына несло кислым запахом рвоты.

Замечательную серую кобылу хана подвел Хачиун.

– Ты с ума сошел, брат! – задорно кричал он. – Кто устраивает скачки ночью? Кто-нибудь упадет.

Чингис указал в темноту, затем махнул своим товарищам.

– А мы не боимся! – заявил он, и вся компания шумно выразила одобрение. – Со мной моя семья и полководцы. Со мной кузнец Арслан и Субудай Храбрый. Пусть земля боится нас, если мы упадем. Мы разверзнем ее нашими стальными черепами! Готовы?

– Я поеду рядом с тобой, брат, – ответил Хачиун, и оба возглавили небольшую колонну всадников.

Впрочем, колонна росла по мере того, как к ней присоединялись другие. Среди них был и шаман Кокэчу, один из немногих, кто выглядел трезвым. Чингис поискал младшего брата Тэмуге, но тот остался стоять на земле, неодобрительно покачивая круглой головой. «Да и черт с ним! – подумал Чингис. – Бесполезный слизняк никогда не умел ездить в седле».

Хан огляделся, посмотрел на свою семью, проверяя, чтобы у всех были полные бурдюки арака и рисовой водки. Плохо, если выпивка скоро закончится. Двенадцать певцов тоже присоединились к колонне. Их лица пылали от возбуждения и восторга. Один сказитель не устоял и уже принялся читать первые строки своей поэмы, вызвав негодование хана, который едва удержался, чтобы не скинуть того с коня и не отправить назад.

В бледном свете звезд Чингис мог видеть своих сыновей, братьев и полководцев. Он пребывал в хорошем расположении духа и даже посмеялся, представив, какая была бы потеха, если б сейчас на пути у этой своры головорезов вдруг оказался бы какой-нибудь незадачливый вор.

– Даю белую кобылу тому, кто доскачет до лагеря Джелме и моего сына Чагатая раньше меня, – объявил хан и затаил дыхание, дожидаясь, когда предложение пройдет по рядам. Ответом его попутчиков стал азартный оскал на их лицах. – Скакать что есть сил, если у вас есть мужество! – прокричал Чингис, дождавшись ответа, потом вонзил пятки в бока любимой кобылы и стремглав понесся по степи.

Остальные помчались за ним. Все, кто оказался рядом с лошадью, покинули лагерь следом за своим ханом. А было их, наверное, тысячи две. Никто не раздумывал и не колебался, хотя земля была твердой и падение запросто могло стоить жизни.

Скачка на бешеной скорости по черной земле слегка отрезвила Чингиса, в области левого глаза больно стучало, отдавая в висок. Он вспомнил, что где-то поблизости текла река. Мысль опустить голову в ледяную воду манила и не давала покоя.

От веселого настроения не осталось и следа, когда Чингис заметил во мгле движение на фланге. Сердце не успело ударить дважды, а в голове уже пронеслась мысль, что, возможно, он сильно рискует жизнью, не взяв с собой ни знамен, ни барабанов, ни всего прочего, что возвещало бы на всю округу о приближении хана. Затем он снова вонзил пятки в бока лошади и с яростным криком направил животное вперед. Должно быть, это люди Джелме окружали его с обеих сторон. Словно умалишенный, Чингис мчался в самый центр линии нападавших, туда, где рассчитывал встретить своего темника.

Хасар и Хачиун скакали чуть позади, а потом Чингис увидел Джучи. Прижавшись всем телом к седлу, он догонял отца, все время подбадривая криками своего скакуна.

Возглавленная самим ханом рваная колонна всадников неслась в направлении передовой линии войска Джелме. Двое упали, когда их лошади споткнулись о невидимое препятствие. Не в силах остановиться, новые всадники налетали и валились на упавших лошадей и людей. Еще трое вылетели из седел, когда их лошади сломали ноги. Некоторые мужчины вскакивали и смеялись как ни в чем не бывало, тогда как другим больше не суждено было подняться. Но Чингис ничего этого не замечал, столь сосредоточен он был в тот момент на опасности, исходившей от войска Джелме, и так увлечен скачкой наперегонки с дерзким сыном.

Джучи не предупредил Джелме, смолчал и Чингис. Если сын решил поиграть на нервах взволнованных воинов с натянутым луком в руках, то отец, едва раскрыв рот, лишь подавил внезапный хмельной озноб. Чингис мог только скакать.

Джелме не спешил отдавать приказ и вглядывался в темноту. Прежде он распорядился обойти с флангов приближавшуюся колонну всадников, и теперь они неслись прямо в приготовленную для них ловушку. Хотя в свете звезд трудно было что-либо разглядеть и все они слились в однообразную черную массу, Джелме достаточно было только скомандовать – и дождь стрел в тот же миг обрушился бы на врага.

Он колебался. Неужто впереди мчался Чингис? Кто еще мог поступать так безрассудно? Хотя никаких предупреждений от него никто не слышал. Джелме понимал, что не позволит врагу вклиниться в передовую линию отборного войска. Противника сначала следовало обстрелять из луков.

Вместо этого полководец напрягал зрение, крутил головой то вправо, то влево, пытаясь разглядеть живые тени. Мог ли это быть хан? Джелме готов был поклясться, что слышал пение впереди. В той серой массе, что неслась на него, кто-то пел. В темноте лишь одного полководца освещал свет факела – чтобы заметили и разглядели. Джелме поднял руку – и тысячи луков согнулись как один, готовые к выстрелу.

– По моей команде! – прокричал полководец как можно громче.

Ветер холодил пот на его лице, но Джелме это не волновало. Не у кого было спросить, и сейчас никто не подсказал бы ему, что делать. Решение мог принять только он сам. Взглянув последний раз на приближающихся черных всадников, он напряженно улыбнулся и нервно закачал головой. Он не знал, как поступить.

– Не стрелять! – вдруг прокричал он. – Подпустить ближе! Разомкнуть строй!

Сотники и десятники повторили приказ отрядам. Джелме ждал, что произойдет дальше. Либо всадники остановятся, либо будут атаковать. И он позволил серой массе приблизиться на сотню шагов, и всадники очутились глубоко между флангами. Осталось только пятьдесят шагов, но тени по-прежнему следовали за тем, кто вел их на верную гибель.

Лишь теперь он заметил, что некоторые из них сбавили темп, а с флангов послышались голоса узнавших друг друга друзей и родных. Джелме наконец отбросил сомнения и поблагодарил Отца-небо за то, что предчувствие не подвело. Но, обернувшись назад к передовой линии войска, он только раскрыл рот от неожиданности. Плотная масса всадников вклинилась в передний отряд с оглушительным шумом. Кони и люди падали друг на друга, воины Джелме вновь натянули луки и взялись за мечи.

– Свет! Принести свет! – крикнул Джелме, и рабы бросились сквозь ряды воинов, чтобы осветить кучу стонущих тел и ржущих, бьющих копытами коней.

Признав посреди всей этой массы Чингиса, Джелме даже чуть побледнел, боясь, что хан оторвет ему голову. Возможно, ему следовало отступить и освободить им путь? Когда хан открыл глаза и выругался, Джелме с облегчением вздохнул. Изрыгая проклятия, Чингис с трудом присел, и Джелме тут же подал знак двум воинам помочь хану встать. Но тот отклонил их помощь.

– Где ты, Джелме? – позвал Чингис, покачивая головой.

Джелме выдвинулся вперед и нервно сглотнул слюну, заметив кровь на лице хана, когда тот провел рукой по подбородку и отошел в сторону.

– Здесь, повелитель, – ответил Джелме, стараясь глядеть прямо.

Он не смел смотреть на других пострадавших, хотя и узнал сердитый голос Хасара, пытавшегося сбросить с себя чье-то бесчувственное тело.

Чингис повернулся к Джелме и наконец удостоил его вниманием:

– Скажи-ка, командир, кто-нибудь доскакал до твоей передовой линии раньше меня?

– Кажется, никто, повелитель, – немного оторопев, ответил темник.

Удовлетворенный ответом, Чингис устало кивнул на тех, кто остался позади него:

– Ночь едва началась, а у меня уже раскалывается голова.

Чингис ухмыльнулся, и Джелме заметил, что у хана не хватает одного зуба с правой стороны. Чингис сплюнул кровавую слюну на траву и строго взглянул на воина рядом с ним, который едва успел отскочить назад.

– Разводи костры, Джелме. Твой отец где-то здесь. Он приехал со мной, хотя скакал не так быстро, как я. Если Арслан еще жив, мы выпьем за его здоровье рисовой водки и арака. Неси все съестное, что у тебя есть.

– Добро пожаловать в мой лагерь, повелитель, – учтиво ответил Джелме.

Поняв, что все прискакавшие навеселе, он расплылся в улыбке. Даже его отец недоверчиво рассмеялся и, стараясь держаться прямо, оперся на своего храброго сына.

– Почему ты не остался? – процедил Джелме уголком рта.

Арслан пожал плечами и покачал головой, сверкая глазами и вспоминая, как все началось.

– А кто бы остался? Он тянет всех нас за собой.

Десятитысячная армия Джелме продолжила пиршество на лоне природы. Даже малолетних детей и тех разбудили и привели посмотреть на великого хана. Чингис вышагивал по лагерю, считая своим долгом погладить малышей по головке, но был взволнован и не находил себе места. Он слышал, как горнисты протрубили отряду Чагатая сигнал возвращаться, и теперь с нетерпением ждал его прибытия. Хан не винил Джелме за проявленную им бдительность, но очень хотел увидеть сына.

Слуги Джелме принесли гостям вина и холодной еды и развели громадные костры, пустив в дело драгоценный корейский лес. Мокрую траву устелили толстыми войлочными покрывалами и одеялами. Чингис, скрестив ноги, занял почетное место и усадил справа от себя старого Арслана. Хачиун, Хасар и Субудай тоже присоединились к ним и присели к костру, передавая друг другу мехи рисовой водки. Джучи занял место справа от Хасара, так, чтобы Угэдэй был следующим. Никто из старших как будто не обратил на это внимания, хотя Джучи показалось, что Хачиун видит все. Шаман Кокэчу возблагодарил Отца-небо за успехи Джелме и те богатства, которые он привез из походов. Шаман шел по кругу, громко взывая к духам и расплескивая капли арака. Капли тут же подхватывал ветер, и Джучи почувствовал, как одна капелька вдруг упала ему на лицо и скатилась по подбородку.

Когда Кокэчу присел к огню, в дело вступили музыканты. Под ритмичный бой барабанов и удары бубна сказители затянули протяжные песни. В зареве костров мужчины и женщины пели, рассказывали предания и танцевали до седьмого пота. И все, кто пришел с Джелме, были счастливы почтить великого хана.

У костра было жарко, и Джучи чувствовал на своем лице этот жар, идущий из самого сердца красно-желтого пекла. Джучи смотрел на полководцев отца, и на мгновение их с Хачиуном взгляды пересеклись. Юноша отвел глаза, но знал, что дядя с интересом следит за ним. Хотя их взгляды встретились лишь на миг, они сказали друг другу о многом. Ведь глаза, как известно, зеркало души.