– Прости, Наль, что я огорчил тебя и дал тебе повод думать, что я мало люблю тебя. Я не смел говорить тебе до сих пор о любви. Я считал невозможным для себя счастье прижать тебя к себе и прожить с тобой всю жизнь. Я думал, что мне назначено одиночество, а не радости семьи. Теперь я понял, какое великое и незаслуженное счастье пришло ко мне. Я отдаю тебе всю жизнь, как я отдал ее всему, что указал мне Али. Но тебе я отдаю ее в таком счастье, о каком никогда не мог мечтать.

– Николай, я никого не любила с детства, кроме дяди Али, в котором была вся моя жизнь. Едва я выросла, я увидела тебя. И… уже никогда больше не была свободной. Я была всюду с тобой, ты был неразлучен со мной. И если теперь меня отдают тебе – то я сама отдала себя тебе лет пять назад. Ты вошел в мою жизнь, в мое сердце, в мою душу точно так же, как дядя Али. И если до этой минуты я думала, что я навязана тебе, то сейчас я совершенно счастлива, зная, что ты тоже хотел меня в жены. Я же не могу принять жизни иной, как в роли твоей жены.

Дверь открылась, и вошел Флорентиец. Он был в белой одежде с широкой вышивкой внизу и на рукавах. Талию его высокой фигуры охватывал пояс из выпуклых изумрудов, а на его прекрасной голове была повязка из таких же камней. В руках он держал маленькую светящуюся палочку. Он поднял в восточном углу комнаты белую крышку стола, как думали сначала Наль и Николай, и под ней открылся небольшой мраморный престол, где горел огонь. Он поставил молодых людей перед престолом на колени и сказал:

– Здесь, перед лицом того Бога, что каждый из вас носит в себе, перед лицом вашей совести, чести и красоты, внутри вас живущих, я венчаю вас, соединяя навек. Сохраните вечную память об этой минуте. Не для похоти и чувственных наслаждений горит в вас любовь. Но горит в вас огонь вечной чистоты, в которой оба вы отдаете себя друг другу для великой цели. Вы будете не слепыми родителями, животно, безумно и лично привязанными к вашим детям. Вы будете хранителями тех душ, что придут через вас в жизнь. Вы создадите им мир. Чистый ваш дом будет им пристанищем, где им суждено будет родиться, погостить и уйти так, тогда и туда, куда позовет их Жизнь. Храните связь друг с другом, со мною и с Али. И несите не бремя жизни, не иго ученичества, но радость труда, разделенного с нами.

Он поднял обе руки над их головами. Прикоснулся палочкой к огню, горевшему на престоле, и затем, что-то говоря на языке, которого Наль не понимала, коснулся палочкой ее головы. Ей показалось, что по ней пробежал огонь, проник до самого ее сердца и что сейчас все на ней вспыхнет. Но Флорентиец уже повернулся к престолу, снова коснулся палочкой огня на нем и прикоснулся ею к голове Николая.

Он – так же, как и она мгновение назад, – весь содрогнулся. А Флорентиец уже вновь повернулся к престолу и коснулся попеременно огня обоими концами палочки. Когда оба ее конца засветились, он снова обернулся к ним и положил палочку одновременно на их головы. Глубочайшее содрогание, точно удар электричества, испытали вместе и Наль, и Николай. Теплые струи какой-то новой силы пробежали у каждого из них по позвоночнику к голове. Флорентиец положил палочку у горящего на престоле огня. Он взял с престола два одинаковых перстня, с изумрудом и бриллиантом каждый, и надел их жениху и невесте.

– Встаньте, – сказал он им. – Вы – муж и жена. Будьте всегда такими чистыми и, где бы вы ни жили, всегда ощущайте, что я рядом с вами. Сочетав вас браком перед этим огнем Вечности, я взял ваши жизни на себя. Перед Вечностью нет отцов, матерей и детей по плоти и крови. В Ней есть отцы и дети по духу и огню.

Пойдемте, я проведу вас в вашу спальню.

Он опустил покрывало на лицо Наль, соединил их руки, обнял их обоих, крепко прижав к себе, и пошел впереди них наверх. Проведя их через комнату Наль в другую дверь, которой она раньше не заметила, он ввел их в большую комнату, посредине которой стояла широкая белая постель. И все в этой комнате было белое, вплоть до ковра и шкур белых медведей, брошенных у каждой стороны постели. Подведя их к кровати, Флорентиец сказал Наль:

– Твой муж так же чист, как и ты. Он отдает тебе такую же девственность, какую ты отдаешь ему. Прими его не только как мужа, но как воспитателя и друга, мудрого руководителя, который знает много больше тебя.

До завтра, дети мои. Ровно в двенадцать часов я за вами приду. Будьте совершенно готовы к этому времени и ждите меня. Дории сказано, как завтра одеть тебя, Наль.

Опустив полог над кроватью, Флорентиец вышел, закрыв за собой дверь…

Когда Наль проснулась утром, мужа рядом с ней не было, но она слышала плескание воды в ванной комнате рядом. Через несколько минут вошел в купальном халате Николай и, думая, что Наль спит, положил возле нее стеганый шелковый халатик и мягкие туфли, стараясь не делать шума. Наль рассмеялась, натянув на себя одеяло поверх головы.

– Наль, дорогая, вставай, ванна готова. Беги туда. Я боюсь, как бы ты не опоздала, уже около десяти часов. – С этими словами он быстро вышел из комнаты, а Наль скользнула в ванную, где ее уже ждала Дория.

– Во что вы меня сегодня оденете, Дория? Отец сказал, что дал вам все указания. Ведь сегодня будет много чужих людей. Надо, чтобы мы с вами не ударили лицом в грязь, – плескаясь в ванне, быстро говорила Наль.

– Не беспокойтесь, во что бы я вас ни одела – вы затмите всех.

– Ну, вот и ошиблись. У пастора такие дочери, что даже в сказках не найти. Одна рыжая.

– Рыжая? Что же тут хорошего?

– Я не сумею вам сказать, что именно. Но только она необыкновенная. Знаете, как-то ее не пристроишь ни к какому делу. Она – настоящая светская дама. А вторая – ну та простая, вроде меня.

– Значит, красавица? И косы, как ваши?

– Нет, она вся в кудрях. Глаза синие. Волосы пепельные с золотом. А доброта – вроде ангела. Так хороша! Лучше не найти.

Так беззаботно болтая, Наль хранила глубоко внутри, в сердце, какое-то новое сокровище жизни. Ни за что и ни с кем она не поделилась бы тем счастьем, которое наполняло всю ее душу. Она точно несла обеими руками чашу любви, полную до краев, которую боялась расплескать. В ее сердце ярко сияли три образа: дяди Али, отца-Флорентийца и мужа. Усевшись за туалетный столик, Наль доверилась умелым рукам Дории. Сама же мыслями унеслась в сад дяди Али, где снова так ясно увидела его улыбающимся, что рванулась вперед, почти разрушив старания Дории.

– Что случилось? Я причинила вам боль? – с отчаянием спросила Дория, у которой и гребень и шпильки выскочили из рук.

– Нет, Дория, простите. Господи, теперь вам надо все снова делать, и я опоздаю, – огорченно сказала Наль.

– Ничего, минута спокойствия – и прическа будет сделана, а это самое трудное.

– Наль, одиннадцать часов. Вы готовы? – раздался голос Николая. – Я жду вас завтракать. Выходите в халате, наденете платье потом.

Но Наль так боялась опоздать, что просила прислать ей кофе в комнату, говоря, что покажется мужу только на исходе двенадцатого часа, в полном параде.

Когда Дория вынесла из своей комнаты платье, над которым трудилась весь вечер и все утро, подгоняя его точно по фигуре своей хозяйки, Наль даже руками всплеснула, видя великолепие этого туалета. Платье из белой парчи, с широким венецианским кружевом около ворота и рукавов, заставило ее сказать:

– Отец, отец, разве можно так баловать дочь?

Когда платье было надето, Дория подала туфельки из такой же парчи, а на открытой шее Наль застегнула изумрудный фермуар жемчужного ожерелья.

– Это все, вероятно, так положено. Но как бы я хотела сейчас самое скромное платье, самый бедный уголок – только бы не быть сегодня на людях и не слушать, как все будут говорить о моей красоте, – вздохнула Наль.

– Наль, если вы сейчас не выйдете, вы заставите нас обоих покраснеть перед отцом. Остается десять минут, – снова раздался голос Николая.

– Иду, я готова.

И, взяв быстро сунутый ей в руки маленький ридикюль с новым платком из точно такой же парчи, как платье, Наль вошла в свою комнату, где ее ждал Николай. Он был поражен ее видом. В платье со шлейфом, в туфлях на высоких каблуках, Наль казалась гораздо выше и тоньше обычного. Взгляд, которым обменялись супруги, сказал им обоим, что желание избавиться от людей в них было общим. Николай обнял свою жену, нежно и горячо поцеловал ее и тихо сказал:

– Наша жизнь принадлежит не нам, Наль. Мы должны жить на земле, для земли, для людей. Не тяготись сегодня суетой и теми, кто будет вокруг нас. Думай не о себе, а о каждом из тех, с кем будешь говорить.

Наль ласково возвратила поцелуй и ответила:

– Я постараюсь, мой муж, думать о каждом, когда буду с ним говорить. Но всякий раз, когда я пристально вглядываюсь в человека, я всегда чувствую, что в каждом живет беспокойство и страдание.

– Вот и неси, любимая, счастливая, благословляемая, успокоение и отдых тому, кто тебе встретился.

Раздались легкие шаги Флорентийца, и Наль поспешила раскрыть дверь, приветствуя отца.

– Я не хотела бы начать этот день, отец, с упрека. Но мыслимо ли приказать мне надеть такое платье? Дория говорит, что у самой королевы нет ни такой парчи, ни таких кружев, ни такого жемчуга.

– Их послал тебе Али, как и все вещи, которые ты нашла в своих сундуках. Он собирал все это не один год, – обнимая обоих супругов, говорил Флорентиец. – Сохрани это платье, кружева и драгоценности, и, когда поведешь к венцу свою первую дочь, передай их ей. А теперь пойдемте, наши свидетели ждут.

Спустившись в зеленую комнату, Наль была немало изумлена видом Сандры и лорда Мильдрея, во фраках, с блестящими цилиндрами в руках. Сандра был серьезен и, даже кланяясь и целуя руку Наль, не улыбался. Можно было подумать, что его смешливость пропала за ночь. Лорд Мильдрей подал Наль букет белых лилий и, смущаясь, сказал:

– Лилии дарит вам Сандра, уверяя, что вам немыслимо подарить иной цветок. Это – его дело. Я же прошу вас принять этот браслет, который мне дал, умирая, мой дед. Он был большой оригинал, жил отшельником, хотя был человеком богатым. Он велел мне передать эту вещь той женщине, которая станет мне женой. Или же той, чище и прекраснее которой я в жизни не встречал. Так как все сроки для создания семьи прошли – мне скоро будет тридцать лет, – я прошу вас принять эту вещь. Она, как я слышал, была передана моему деду одним восточным мудрецом.

И он подал Наль браслет из топазов и бриллиантов какой-то удивительной древней работы. Игра камней в нем поражала своей красотой.

– Говорят, что на этом браслете камни сложены так, что образуют слова. Но скольким лингвистам я его ни показывал – ни один не смог увидеть в камнях какой-либо надписи.

– Не разрешите ли вы мне взглянуть на браслет, графиня? Я лингвист и знаю около сорока языков и наречий, – сказал Сандра. – А не так давно, по заданию вашего отца, изучил древний язык пали, на котором давно уже никто не разговаривает. Быть может, я и разберу что-либо.

– Пожалуйста, – протянула ему драгоценность Наль.

– О, конечно, это он – язык пали. Здесь написано: «Любя, побеждай». И читается очень легко и ясно.

– Значит, ты выполнил мое задание раньше срока, Сандра?

– Неужели, лорд Бенедикт, вы могли сомневаться в том, что я найду возможность выполнить ваше приказание раньше срока? Мне пастор дал на этот раз свою собственную, им составленную грамматику и свой ключ, а сам он купил у одного странного человека несколько записей на этом языке.

– Я вас еще не поблагодарила, лорд Мильдрей, но… это очень странно, но мне кажется, что вы еще женитесь, женитесь любя и будете очень счастливы. И вам понадобится этот браслет.

– Примите подарок, Наль. Если вы угадали, мы сумеем прислать лорду Мильдрею точно такой же браслет, – сказал жене Николай, принося сердечную благодарность лорду за его внимание.

Наль впервые получила приказ своего мужа, и что-то сказало ей, что браслет надо немедленно надеть на руку и не огорчать подарившего его человека.

К дому были поданы экипажи. В закрытую карету сели молодые с отцом, в открытую – Сандра и лорд Мильдрей, а следом за ними двинулись еще два двухместных пустых экипажа.

Церковь была залита огнями, пастор ждал молодых у входа, а обе дочери и мать усыпали путь Наль и Николая цветами. Музыка органа приветствовала их еще на паперти. Вскоре в церковь набилась целая толпа любопытных, привлеченных разговорами о необычайной красоте венчавшихся. Наль ничего не видела. Музыка потрясла ее до слез. Она крепко сжала руку мужа, точно прося его поддержки. Николай слегка наклонился к ней, и такая сила блеснула из его глаз, такой силой уверенности и любви повеяло на нее от его бледного, вдохновенного лица, что волнение ее утихло, слезы высохли и улыбка блеснула на полудетском прелестном лице.

Обряд венчания окончился. Все, кому было положено, расписались в ризнице в церковной книге и подождали несколько минут, давая пастору время переодеться. Выйдя из церкви, Флорентиец разместил по каретам Дженни, Сандру, Алису и лорда Мильдрея, пастора с женой, а сам сел снова с молодыми. Теперь все отправились к нотариусу.

Крупное пожертвование церковному причту и бедным прихожанам вызвало немало радостных толков у оставшейся на паперти толпы. Тем временем, подписав у нотариуса все необходимые документы ввода во владение новым имуществом и попутно приняв поздравления и восторги всей конторы, молодые и весь свадебный кортеж направились в дом лорда Бенедикта.

– А дядя? – войдя в дом, с ужасом спросила Наль.

Николай тоже было всполошился, но Флорентиец тихо сказал им обоим:

– У него снова был приступ малярии. Завтра мы его отправим с копиями документов и так ярко расскажем ему о пышном венчании, что он представит себе, будто и сам там был. Сейчас думай, Наль, только о гостях и учись быть обворожительной хозяйкой.

– Ты не находишь, что это немного трудно, отец?

– Нет, дочь моя, имея такого мужа, можно и не то победить.

Николай повел свою жену в большой зал, который Наль еще не видела, а Флорентиец, предложив руку пасторше, пригласил всех гостей следовать за молодыми. В зале было приготовлено шампанское. Николай шепнул Наль, чтобы она не пила, а только чокалась со всеми поздравляющими и подносила бокал к губам, делая вид, что пьет. Поздравив молодых, все прошли в столовую. Место хозяина занял Флорентиец. По правую руку сели молодые, рядом с ними Сандра и Дженни, по левую руку – Алиса и лорд Мильдрей, а рядом с ними пасторская чета.

Обед проходил оживленно. Сандра, Николай, пастор и Дженни говорили о последних достижениях науки. Пасторша и лорд Мильдрей оказались любителями живописи и театра. Только Алиса и Наль молча смотрели друг на друга.

– Что вы так смотрите на меня, графиня? Я вижу в ваших глазах такое сострадание и сочувствие, точно вы читаете что-то печальное в моей душе, – сказала наконец Алиса, ласково улыбаясь Наль.

– Я очень бы хотела стать для вас не графиней, а просто Наль. И в вашем сердце, кроме ангельской доброты, я ничего не прочитываю. Но мне кажется, что вы не так счастливы, как это выказываете.

Флорентиец посмотрел на обеих молодых женщин и сказал:

– Зачем загадывать, что будет завтра? Ты, Наль, стараешься угадать будущее Алисы. А тебе надо жить только радостным сегодня. Разве у вас есть печаль, Алиса, как утверждает моя бедовая дочь?

– Нет, лорд Бенедикт. Все, что я люблю, живет радостно вокруг меня. А если и есть у меня печаль, то она непоправима, потому что является частью жизни. Поэтому ее нельзя считать печалью, это просто одно из неизбежных слагаемых моей жизни.

– Вы, Алиса, решили это слагаемое принять и не бороться с ним?

– Может быть, я и неправа, лорд Бенедикт. Но, например, что толку бороться со смертью? Ее не избежишь. Так же и с неизбежными свойствами, которые живут в человеке. Какой смысл с ними бороться, если они составляют основу жизни и не могут быть выброшены – как рак или порок сердца – иначе как со смертью? Если изменить ничего невозможно, то надо принять жизнь такой, какая она есть для меня. Какое бы количество горечи ни было в жизни, все же это жизнь моих любимых. А без них – жизнь не имеет для меня ценности.

– Все количества сил природы, Алиса, переходят в качества. Это неотвратимый закон мира, в котором мы живем. Если сегодня некое качество в сердце человека ограниченно, то завтра оно может увеличиться. И если вчера это качество наполняло сердце лишь одного человека, то завтра оно может разлиться озером, а быть может, и морем вокруг него, захватывая в свой поток все встречное. Так случается и с плохими, и с хорошими качествами людей.

Если сегодня любовь в сердце человека однобока и он может понимать счастье только в любви к «своим», то завтра – по тем или иным причинам – его сознание может расшириться, и он охватит своей любовью «чужих». Двигаясь дальше по пути совершенствования и знания, человек осознает, что нет вообще чужих и своих, а есть везде и всюду такие же люди, как и он сам. Один человек мог продвинуться дальше и выше. Другой мог намного отстать и остаться еще в стадии двуногого животного. А третий мог так далеко шагнуть вперед, что приходится зажмуриваться, чтобы на него посмотреть.

– Никогда еще мне не приходилось слышать евангельских истин, изложенных так легко и просто, лорд Бенедикт. У меня в душе будто посветлело, – улыбнулась Алиса, радостно, неотрывно глядя на Флорентийца.

– Возьмите, пожалуйста, это мороженое и посмотрите, какой художник мой повар. Он каждому положил на блюдце шарики семи цветов. Здесь присутствуют все цветовые символы мудрости, как они понимались в древности. Белый – цвет силы. Синий – символ самообладания и знания. Зеленый – цвет обаяния, такта, приспособления. Золотисто-желтый – цвет гармонии и искусств. Оранжево-дымчатый – цвет науки, техники и медицины. Красный – цвет любви, и, наконец, фиолетовый – цвет пути религиозной и духовной мудрости, а также науки и механики движения всей жизни Вселенной.

Попробуйте выбрать в себе какое-либо из этих качеств в чистом виде – это невозможно. Все они, без исключения, живут в каждом человеке. Но, будучи основным светом на его жизненном пути, они засорены эгоизмом, страстями ревности, зависти и страха. Божественные качества и свойства, которые человек в зародыше принес на землю, оказались засоренными страстями.

И задача культурного человека – очистить все свои страсти. Сделать их радостью и миром сердца, и наполнить ими свой труд в буднях всей своей жизни. Тогда и отношения с теми, кого встречаешь, становятся не условностью быта, но красотой, бодрой помощью и энергией. Той энергией, которая пробуждает к творчеству всех, живущих рядом с тобой.

Веселый смех и разговоры за столом стали постепенно смолкать, и гости внимательно прислушивались к речам Флорентийца.

– Какое счастье для меня, лорд Бенедикт, – сказал пастор, – что я познакомился с вами. Помимо того, что я с восторгом и надеждой смотрю на две соединенные мною сегодня жизни, я благословляю Создателя, давшего мне возможность приблизиться к вам. Если вы сочтете возможным, чтобы вся моя семья осталась в числе ваших знакомых, мы постараемся заслужить себе название ваших друзей.

– Я не только буду этому рад, сэр Уодсворд, но и очень благодарен вам за встречу, – ответил пастору хозяин дома. Поверьте, если моя мудрость кажется вам столь высокой, то и я тоже нашел, чему поучиться в мудрости вашей. В Индии говорят: «Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но всякий человек тебе учитель».

Далее Флорентиец объявил:

– Обед окончен. Дорогие гости, прошу в зал, там сервирован кофе.

С этими словами он встал и подал Алисе руку. Алиса смотрела на него сияющими глазами, как на божество; он пригласил всех следовать за ними. Оставшись в последней паре, молодые муж и жена, тесно прижавшись друг к другу, обменялись несколькими взволнованными словами.