– Перестаньте кривляться, несчастный человек, и говорите, что вам нужно? О чём вы просите? – ответил Иллофиллион.

– Я ни о чём не намерен вас просить, я при… при… я напомнить вам хотел, что въезд в эту Общину охраняю я, и я никого туда не пропущу! Вы можете отдохнуть в моём доме, если хотите. В моём саду хватит места для всех вас, но вы обязаны вернуться назад, – говорил всадник, точно он чем-то давился и с трудом выговаривал слова.

– К вашему сведению должен заметить, что охранник въезда вы плохой, так как наиболее многочисленная группа моего каравана уже достигла Общины, а вы даже не видели её, несмотря на всю вашу воображаемую власть над этой частью пустыни. Я уже сказал вам, что ещё одна попытка остановить мой караван будет стоить вам жизни. Постарайтесь собрать своё самообладание хоть сколько-нибудь и просите о том, о чём давно обращаетесь с просьбами к Али.

– Али – это Али, а вы… пф… Вас я не знаю и с вами разговаривать о важнейших для меня вещах, да ещё в присутствии ваших спутников, и не подумаю. Али в древнем долгу у меня, и он должен меня выслушать.

– Али уже много раз выслушивал вас именно потому, что вы обращались к нему, упоминая этот старый кармический долг. К сожалению, Али выплатил вам свой долг сторицею, и больше он не имеет кармического права ни спасать вас, ни даже выслушивать. Мера его милосердия относительно вас исчерпана. Если хотите обратиться лично ко мне, Милосердие открывает для вас эту новую возможность. Но помните, дважды она не повторится.

– Это мне нравится! Да на каком основании вы вмешиваетесь в мои дела с Али? Али был когда-то мне Учителем, естественно, что в трудную минуту я обращаюсь к нему. В посредниках я не нуждаюсь!

– Я уже сказал вам, что все возможности для вас быть выслушанным Али закончены. Я запрещаю вам двигаться дальше. Вы свили себе гнездо среди этого сада, уверяя всех, что Али дал вам на это своё разрешение. Но сами вы лучше всех знаете, несчастный человек, что Али не давал вам его! Сегодня для вас открывается последняя возможность быть защищённым мною и спасённым в тайной Общине, так как в этой дальней Общине вам, сознательному злодею, места уже нет. Сегодня вы ещё можете быть спасены Светлой силой. Но завтра будет уже поздно! Много раз обманутые вами ваши соратники тёмных сил завтра настигнут вас. И вам не придётся ждать от них милосердия, которого вы в жизни своей не проявили ни к кому.

Во внешности и манерах дерзкого всадника произошла разительная перемена. По мере того как Иллофиллион говорил, вся его фигура, лицо, глаза становились олицетворением не просто страха, но ужаса. Всё же он постарался овладеть собой и придать своему голосу подобие сарказма и дерзости.

– Вы воображаете, что можете запугать меня? О каких моих врагах вы говорите? Я понимаю, что Али мог бы меня кое в чём упрекнуть, так как он предупреждал меня. В последний раз даже поставил кое-какие условия. Я дал ему слово, что их выполню, но слова не сдержал. Но при чём здесь вы? Быть может, вы скрываете, что Али послал вас ко мне? – с некоторого рода подозрительностью и в то же время с затаённой надеждой закончил свою речь всадник.

– Если бы Али и имел возможность спасти вас, лживый и лицемерный человек, то и тогда он не остановил бы приближающейся к вам руки возмездия. Ибо эта рука вызвана вами и может быть остановлена тоже только вами. Кроме того, я уже сказал вам: Али не имеет ни одной возможности приблизить вас к себе, так как единственную узенькую тропку старинного кармического долга вы густо засеяли ложью, воровством и обманом. Через эти, выросшие выше вашего роста, стены вам не пробиться к Али никогда. Ещё раз – и последний – я предлагаю вам свою помощь. Соглашайтесь немедленно отправиться в тайную Общину. Где она и что собой представляет, вы отлично знаете. Вы дали слово Али, что сами отправитесь туда, а вместо этого поселились в этом саду, считая себя защищённым от прежних своих друзей, которых вы обманули и ограбили. Вы выдали их тайны и тем превратили их в своих смертельных врагов. Я сказал – завтра они настигнут вас, и вы точно знаете, какого рода муки и невообразимые пытки ожидают вас.

– А разве в тайной Общине, где день и ночь надо работать, где нет никакого простора для собственной воли, где все только и делают, что стараются очистить с себя пятна грехов, где царит скучища, не такая же мученическая жизнь? Где там разгуляться на просторе смелой воле человека? Где там научиться подчинять себе волю людей и делать их своими рабами и слугами? Хорошенькое предложение вы мне делаете! Уж лучше…

Всадник не договорил. Очевидно, мелькнувшее в его сознании представление о реальной встрече с его врагами заставило его опять пережить неописуемый ужас, отражением которого снова стала вся его внешность.

Иллофиллион спокойно сидел на своём огромном мехари и с высоты его смотрел на всадника, который корчился под его взглядом. Черты его лица исказились, шею сводила судорога, глаза выражали бешеную злобу. Он силился поднять руку, но вместо этого ударил ею по шее своего коня, который взбесился и стал пытаться сбросить своего жестокого господина. Наконец незнакомец вымолвил:

– Я был бы согласен спрятаться там, так как знаю, что туда враги мои проникнуть не могут.

Вдруг он вскрикнул и на некоторое время замолчал, точно сердечный приступ не дал ему договорить фразы, и только через несколько минут продолжал:

– А вдруг вы обманываете меня, чтобы заманить в свои сети такую силищу, как я? И если я соглашусь, примете ли вы мои условия, на которых я сочту возможным жить в вашем тайном месте?

Иллофиллион рассмеялся и ответил тем голосом, звонким, как звук клинка, которым говорил очень редко:

– Что вы за «силища», в этом вы могли убедиться уже полчаса назад, не только сейчас, когда вся ваша игра смешного колдуна с побрякушками, которыми обвешаны вы и ваш конь, не способна помочь вам, ибо ни вы, ни ваш жеребец не можете двинуться с места. Полчаса назад у вас был мой гонец и предупредил вас, уговаривая смириться и образумиться. Сейчас Милосердие моими устами говорит вам: «В последний раз вам предоставлена возможность отойти от зла. Если в эту минуту вы не примете решения, ваша жизнь в веках окончится в страданиях вместе с жизнью планеты, а затем исчезнет из Вселенной, сожжённая огнём вашей лжи и всей той кровью, что лежит на вас. Выбирайте, времени нет, враги ваши уже близко».

Снова ужас потряс человека. Мне было ясно, что теперь он понял слова Иллофиллиона вполне, и правда их его ошеломила.

– Я согласен, – еле слышно прошептал он.

Иллофиллион приказал ему отъехать в сторону, присоединиться к Яссе и ехать с ним до тех пор, пока мы не встретим надёжного конвоя, который проводил бы его в безопасности в далёкую тайную Общину.

– Надёжный конвой? За два года жизни в этом саду ваш караван первый, который я увидел. Кто ещё может оказаться здесь? – говорил всадник, стоя в стороне, пока мы проезжали мимо него.

– Да, вы видели только первый караван. Так же, как не увидели в повстречавшемся вам пять месяцев назад купце ничего, кроме нищего бедуина. Но он видел вас и оповестил о вас пославших его на поиски ваших врагов. Он искал вас усердно, ибо иначе ему было не миновать ужасной судьбы вроде вашей, – ответил Иллофиллион.

Проехав ещё около получаса, мы поравнялись с прекрасным садом, и внезапно из-за густых низких пальм навстречу нам выехали пять всадников на маленьких арабских лошадках. Все они, встретившись с нами, сошли с лошадей, встали на колени и поклонились Иллофиллиону, коснувшись земли своими тюрбанами.

– Встаньте, друзья, – сказал им Иллофиллион, – ваш грех давно прощён, и больше никогда не кланяйтесь мне в землю. Последнее, что вы можете ещё сделать, чтобы окончательно освободить себя от власти злых сил, – отвезите этого человека в ту тайную Общину, где вы сами нашли себе спасение. Не бойтесь сейчас преследования злых, которые гонятся за этим своим рабом. Поезжайте спокойно и уверенно, между вами и ними встанет песчаная буря. Она заметёт ваши следы и погубит весь труд тяжёлого путешествия преследователей. Везите поручаемого мною вам спутника так, как будто бы я был неотлучно с вами.

Иллофиллион повернулся к Яссе и сказал:

– Ясса, дай этому человеку узел с одеждой, который я велел тебе взять из оазиса, и отдай ему весь тот провиант, что тебе оставил Кастанда.

– Переоденьте одежду, которую вам подали, – обратился он к буйному всаднику. – Отдайте своего утомлённого коня Яссе и возьмите его мехари. На коне вы не доедете и до скал в пустыне, не только до тайной Общины.

Я не видел лица незнакомца, но каждым нервом чувствовал его протест и недовольство. Только страх заставлял его повиноваться. Довольно долго с помощью Яссы, ворча, он переодевался, пока Иллофиллион разговаривал с вновь встреченными пятью всадниками. Я присмотрелся к их лицам и был ими просто поражён. Мне казалось, что за их теперешним кротким и ласковым выражением, точно за кисейной занавесью, лежит другое – дерзостное, злое. Казалось, вот-вот мелькнёт на каждом из этих лиц неуловимое движение мускулов и вспыхнет на них тот огонь ненависти и раздражения, которым было залито лицо первого всадника. Но сколько я ни вглядывался, лица бедуинов оставались неизменно спокойными и ласковыми.

Наконец бешеный всадник взгромоздился на мехари Яссы и подъехал к Иллофиллиону. Посмотрев на него пристально, Иллофиллион обратился к бедуинам:

– Вот, друзья, ваш спутник. Вспомните, как в этой же пустыне много лет назад я спасал вас от преследовавших вас врагов, в каком диком ужасе были вы тогда, и как ваши следы укрыла буря, намывшая непроходимые холмы песка между вами и преследователями. Десять лет вы не могли разорвать связи со своими тёмными врагами. Ненависть и страх вы посылали в ответ на их зло, и потому-то они и держали вас в своей власти крепче железных канатов. Только следующие десять лет научили вас простить ваших врагов, и, наконец, последние пять лет раскрылись ваши сердца, как широкие ворота Любви. Любовь пролилась из них, и вы простили и благословили ваших мучителей.

Теперь перед вами встала последняя черта самоотвержения Любви: верните Ей сына зла. За этим я вас сюда и вызвал. Иди, друг. Верный конвой охранит тебя. Призывай силу мою к себе на помощь во всё время пути и жизни в уединении, – обратился Иллофиллион к всаднику. – Думай не о трудностях этой минуты, не о тяжёлом дне, когда твои страсти раздирают тебя и мешают тебе видеть что-либо, кроме самого себя. Но думай, что вся жизнь твоя до сих пор, когда ты казался себе могучим, не дала тебе ни одного часа радости. Думай, как тебе понять, что такое радость. И в первый же раз, как ты её испытаешь, ты прорежешь непроходимую для злых пропасть. Радость ведёт к победам Любви, а злое уныние – к упорству воли. Упорство же воли – меч зла. Этот меч не может разить там, где живёт радость.

Ни слова не ответил человек. Сидя высоко на мехари, окружённый своей стражей на маленьких лошадках, он был похож на преступника, ведомого на казнь, так был зол его взгляд, такое безнадёжное отчаяние выражала вся его фигура.

Иллофиллион сделал знак рукой, бедуины поклонились ему по-восточному, молча окружили всадника на мехари, поехали рысью вправо, огибая сад, и исчезли так же неожиданно за лесом низких пальм, как и появились.

Постояв немного и всё время пристально смотря вслед исчезнувшей группе, Иллофиллион тронул своего мехари, повернув неожиданно для меня круто влево. Только теперь, когда мы двинулись снова в путь, я дал себе отчёт в своём поведении во всё время встречи. Я должен был себе признаться, что и на этот раз я наблюдал, а не действовал в том смысле, как учили меня принципы жизни в Общине, то есть быть и становиться. Я переживал очень ярко все чувства несчастного, заблудившегося в жизни человека. Но я не нёс ему из себя той силы самообладания, которую я сам же понял как действенную силу помощи, дающую возможность встречному гасить в себе страсти, хотя бы на время одной встречи освобождаясь от них.

Почему же я не мог этого сделать, раз я понял, как надо действовать? Почему я не смог передать этой несчастной, страдающей душе свою энергию любви? И снова я сам себе дал ответ: знать – значит уметь, а я только знал, но не умел. Я забыл обо всём и обо всех, забыл время, пространство и место, я всё думал о бешеном всаднике…

– И теперь, Лёвушка, самое подходящее время для тебя вспомнить о задаче, которую дал тебе Флорентиец, и серьёзно приняться за выполнение своей роли рыцаря подле Наталии Владимировны, – вдруг услышал я голос Иллофиллиона.

Я вздрогнул от неожиданности, посмотрел на моих спутников слева и справа, ещё более удивился тому, что голоса Иллофиллиона никто, очевидно, кроме меня, не слышал, и перенёс всё своё внимание на Андрееву.

С первого же взгляда я понял, что Наталия Владимировна пережила встречу далеко не так, как я. Глаза её блестели энергией, лицо было бледно, точно осунулось и похудело, губы были плотно сжаты, и вся её тяжеловатая фигура выглядела подобно некоему центру силы. Иными словами я не могу определить своего впечатления. Я воспринимал всю её как заряженную пушку, из которой вырывались снаряды целым потоком. Ни о чём её не спрашивая, я точно знал, куда летели её «снаряды», знал, что она посылала свои огромные духовные силы не только несчастному бешеному всаднику, но и всем его спутникам.

Я преклонился перед её духовным величием. Я понял, как была высока её культура сердца и как никто и никогда не может проникнуть в святая святых другого человека, пока его собственное сердце живёт манерой воспринимать встречного как конгломерат тех или иных качеств.

Мы мчались ещё минут двадцать, и перед нашими глазами стали вырисовываться контуры стен с башнями, за ними верхушки деревьев, кое-где крыши домов. Мне показалось, что мы подъезжаем к целому городу. Я никак не ожидал, что дальняя Община расположена на такой большой территории.

– Я здесь никогда не была, Лёвушка, – сказала мне Андреева. – Несмотря на то, что Али сам учил меня многому, что составляло запретную область для других, он много лет подряд запрещал мне приближаться к этому месту. Я не могла понять, почему он налагал здесь свой запрет. Я никогда не спрашивала его об этом, так как давно поняла, что только обыватели рассуждают, что да почему, получая те или иные указания Учителя. Ученики же, получая их, знают, что им надо немедленно повиноваться и исполнять указанное. Сегодня я получила ответ на свой незаданный вопрос. Встреча, только что пережитая, разъяснила мне всё. Мира в сердце, полной примирённости со своими собственными жизненными обстоятельствами не было во мне до этой последней минуты. Сейчас, «прочитав» жизнь не только этого несчастного, добровольно впутавшегося в сеть зла, но и тех пятерых страдальцев, которые послужили злу невольно, по неведению и принуждению, я нашла силу в своём сердце постичь закон Мудрости в каждом явлении жизни человека. Горе и страдания невинных – по всем видимым, внешним признакам – людей меня возмущали. И вообще, весь жизненный путь подавляющего большинства людей, идущий через страдания, выводил меня из всякого равновесия. Я готова была всем и вся раскрывать свои объятия, желая всем и каждому помочь. Главное, чего я не понимала, – мира не было во мне самой. И потому помощь моя сводилась к бунту, к вызову, к осуждению той или иной манеры действий людей, выше меня стоявших и обладавших всеми силами и возможностями помогать, как мне это казалось.

Но сейчас мне открылось главное. Я поняла, что не всегда можно помочь человеку, потому что в нём самом лежит первое препятствие к получению помощи. Человек бывает так закрепощён в своих предрассудках, что считает свою, на свой манер понимаемую верность какой-либо дружбе, любви или вере незыблемой истиной, величайшим светом и целью своей жизни. И такому человеку, сугубо личностно воспринимающему добро и всю жизнь, вся остальная Вселенная, с её законом Жизни, кармой и следующими за ней по пятам закономерностью и целесообразностью, представляется мёртвым хаосом, где на его долю выпадают незаслуженные им горести и муки.

Али помог мне сейчас прочесть жизни только что встретившихся людей. Первый служил тёмным, отлично зная их цели и ища от них наград и возможности выхватить себе ряд жизненных ценностей, как он их понимал. Устрашённый трудностью пути подле Али, он пожелал лёгкого достижения блеска, власти и богатства. Когда же понял, что у тёмных наука не только трудна, но и страшна, если не сказать – ужасна, он сбежал, обманул их и дорого продал часть их дешёвеньких секретов, которые ему удалось узнать. Час его расплаты с ними был бы более чем ужасен, если бы не милосердие Иллофиллиона. Спасти его Али не мог, потому что в самом человеке не было больше ни одного аспекта Чистоты, дорогу к которой был бы в силах расчистить Али. Иллофиллион поместит его в тайной Общине, где живут только такие же несчастные люди, связавшиеся с тёмными, но бывшие когда-то в белых ложах Светлых Братьев Любви.