Каждый из нас пережил свое «Сотворение мира»

МИХАИЛ БАРЫШНИКОВ

танцовщик

Андрей Петров был и остался частью той доброй памяти, которая связывает меня с Ленинградом-Петербургом. В последний раз мы встретились с Андреем в Нью-Йорке в 1998 году. Прошло уже больше четверти века со времени премьеры балета «Сотворение мира», где я танцевал партию Адама, а у меня во время нашей встречи было ощущение, что мы живем не так уж далеко друг от друга и в наших человеческих взаимоотношениях за эти годы по существу ничего не изменилось.

Каждый из нас в своей жизни и в профессии пережил свое «сотворение мира». Тот мир, который сотворил своей музыкой Андрей Петров, по-моему, очень похож на своего создателя. И потому об этом очень питерском человеке, повстречавшемся мне в начале пути, я вспоминаю со светлым и легким чувством.

«Сотворение мира», 1971

В «Осеннем марафоне» моего героя зовут Андрей Павлович

ОЛЕГ БАСИЛАШВИЛИ

актер

Музыка Андрея Петрова слита с тем временем, в котором он жил. Его песни переносят нас в середину 1960-х, в 1970-е годы – и мы живо вспоминаем ту эпоху. Но, в отличие, к примеру, от «Рио-Риты», его песни, звуча сегодня, могут характеризовать и нынешнее время. Они не остались в двадцатом веке, их, думаю, хватит и на век двадцать первый.

Я вообще считаю, что Андрей Павлович Петров до конца не оценен музыкальными критиками как песенный композитор. Ведь его вклад в песенную культуру нашего народа просто громаден. И если бы не было песен, которые он написал, может быть, сегодняшняя жизнь текла бы по другим законам. Так он влиял на сердца и души слушающих его людей.

Но я говорил пока только о песнях, а он ведь еще и симфонический, и театральный композитор. И вот однажды довелось мне услышать и пережить его музыку, находясь словно внутри ее. Андрей Павлович позвонил мне и предложил принять участие в первом исполнении его поэтории «Пушкин». В этой премьере мне отводилась роль чтеца. Должен признаться, это было тяжелейшее испытание. Я вообще не люблю такого рода концерты, они только выпивают кровь из человека и ничего не дают взамен. Но в том случае мне на редкость повезло.

Началось с того, что я пришел к Андрею Павловичу домой, чтобы послушать поэторию в авторском исполнении. Он сел за инструмент, стал играть, петь и говорить. Но я из всего этого ничего не понял, кроме того, что вступать мне со стихами будет безумно трудно. Да и само исполнение не произвело на меня сильного впечатления. Зато когда я пришел на оркестровую репетицию и услышал то же самое в симфоническом исполнении, то был глубоко потрясен. Есть такие секреты у музыкальных мастеров – как они переливают свои сочинения в звучание тромбонов, виолончелей, скрипок. Это чудо какое-то, непостижимое для меня. Когда я все это услышал, у меня мурашки по коже пошли. Там было что-то такое, чего даже умный человек порой не понимает, читая Пушкина…

Андрей Павлович сам составил список пушкинских стихотворений, которые должны были в этой поэтории звучать. И они чудесным образом перекликались с музыкой, жили с ней во внутреннем единстве. И мне еще предстояло включиться во все это, – не испортив ни Пушкина, ни Петрова. За моей спиной сидел громадный симфонический оркестр. К моему огромному счастью, за дирижерским пультом стоял Юрий Темирканов, и его эмоциональное соучастие в моей чтецкой партии очень мне помогло. Он как-то умел объединять поэзию с музыкой и одно в другое переливать.

Я почувствовал, что являюсь частью этого симфонического оркестра, что я – не просто чтец, а особый исполнитель, который вступает в момент, когда музыка из нотной записи переходит в музыку звучащего слова. Для меня музыкальный строй поэтории открыл очень многое в Александре Сергеевиче, в его поэзии. Как часто глубинные слои того, что написано у Пушкина, проходят мимо нашего сознания! Мы Пушкина учили в школе, в институте, а потом, когда начинали вчитываться, то выяснялось, что мы совсем не так его понимали, что многое в нем таится, сокрытое, как гигантская часть айсберга под водой. И вот эту подводную гигантскую часть Андрей Петров выводил на свет – четко, точно и в то же время очень осторожно.

Как же я волновался в день премьеры! К вечеру волнение стало нарастать. И когда уже перед концертом я подошел к служебному входу в «Октябрьский», у меня вдруг мелькнула мысль – а что, если… там кусты такие стоят, вот спрятаться в кустах, нет меня – и всё, что хотите, то и делайте. Потому что у меня сердце буквально изо рта выскакивало от ужаса и страха.

Ну а во время концерта, когда я все-таки справился со своим состоянием, мне было одновременно и очень трудно, и очень легко. Трудность заключалась в том, чтобы ничего не испортить, вступить вовремя и именно с той ноты, которой оркестр закончил свой эпизод. Мне предстояло суметь не вырваться, не спрятаться, а быть как бы продолжением оркестра и, закончив читать, передать музыкантам эстафетную палочку, словно из меня вышла эта музыка, как будто она из моей души исходит. Самым большим откровением в поэтории оказалась для меня встреча с музыкальной поэзией Андрея Петрова.

Потом в Кировском театре я увидел балет «Пушкин» на ту же музыку. Признаться, спектакль не произвел на меня такого впечатления. В концерте, который занимал меньше времени, чем балетное представление, все было очень сконцентрировано. А в балете шли повторы, и музыка, как мне показалось, несколько размылась. Но все равно было здорово!

Ну а в своей музыке для кино Андрей Павлович – вообще абсолютный гений, что там говорить! Если бы не его музыка к фильму «Путь к причалу», картина потеряла бы половину своего обаяния. Эти склянки, которые там бьют, ввергают нас в пучину просоленной, морской, русской нашей бездарной жизни и в то же время напоминают о людях, которые служат родине, не думая об этом!.. За его музыкой возникает то, чего, может быть, в картине и не было, но что удивительным образом дополняет ее. Я уже не говорю о том, что Георгий Данелия – прекрасный режиссер и, конечно, фильм очень хороший. Но здесь музыка не является чем-то второстепенным, она существует на равных, а порой, может, и выходит на первое место.

Кадр из фильма «Осенний марафон» (1979). Бузыкин – О. Басилашвили, Алла – М. Неёлова

Или рязановские фильмы… Допустим, «Служебный роман». Ведь та мелодия, которую часто повторяют по радио, телевидению, абсолютно точно связана с местом и временем действия фильма. Вот чудо таланта Андрея Петрова: он мог совершенно точно выразить время и место! Эта музыка невозможна была бы в ленинградском фильме, потому что это – музыка московская, связанная с углом Кузнецкого моста и Петровки.

Однажды я ему сказал: «Никак не могу понять, Андрей Павлович, как вы вызываете в душе музыкальные образы?» Он пытался объяснить, но я так ничего и не понял. Все же догадываюсь, что само возникновение такой музыки связано с самым высоким поэтическим началом. Пушкин слышал какой-то шум, который заставлял его брать перо и словно бы расшифровывать этот шум, как сгусток поэзии. Мандельштам просто слышал стихи и торопился записать то, что слышал. Каждый настоящий поэт является как бы приемником того, что находится в эфире. Более чувствительная душа настроена на эту волну и воспринимает то, что диктует Космос, Бог. Вот я приписываю Андрея Петрова именно к такого рода людям. Ему диктовали, его рукой водили, конечно, разум и душа, но в то же время эта музыка поэтическая нисходила к нему свыше, и он успевал только записывать, исправляя, удивляясь тому, что он что-то неточно записал. Но это все действительно исходило оттуда, как у любого большого композитора.

Мне известно, на какие самоограничения подчас он шел. Вот, к примеру, фильм «Осенний марафон». Я присутствовал при разговоре, когда Георгий Данелия заказывал ему музыку. Разговор был такой: музыка в принципе в фильме и не нужна, сказал режиссер. Она нужна как метроном, который отсчитывает бессмысленно прожитое героем время. И вдруг появилась эта мелодия: там-пам-пам, тампам-пам… Метроном, или будильник, или часы на руке, неумолимо отсчитывающие время, которое уходит, уходит, уходит – и никогда больше не вернется… Какое самоподчинение композитора автору фильма! Но, ограничив себя, он абсолютно точно выразил то, что хотел режиссер.

Кстати, моего героя Бузыкина в «Осеннем марафоне» зовут Андрей Павлович. Я наблюдал за манерой поведения Петрова и, конечно, ни в коей мере не стремился ее копировать, но эта мягкость поведения, улыбка вечная на устах, несколько даже виноватая (а в чем виноватиться – великий композитор!), но все же чуть виноватая улыбка и заикание его, которое, как мне казалось, шло от излишнего почтения к собеседнику, – это все свойственно и моему Бузыкину.

С Олегом Басилашвили. 1997

Поэтому его и назвали Андреем Павловичем. А кепка, в которой я ходил, – это кепка, подобная той, которую носил Александр Моисеевич Володин. Так что тут два персонажа слиты воедино – Володин и Петров. Ну, конечно, и я в том числе, как исполнитель. И Данелия – тоже, поскольку он фильм пытался снять о своей судьбе. Так что вот такая история… После просмотра «Осеннего марафона» Андрей Павлович сказал мне: «Европейская картина».

Замечательную музыку написал он к «Небесам обетованным». И вот что удивительно: она настолько точно выражает то, что происходит в картине, что я эту музыку даже не помню. Она вошла в плоть картины и в ней растворилась. Это тоже дар – так войти и остаться, как будто ее и нет. Мелодия для скрипки словно вырастает из плоти картины и пронизывает ее. Это гигантский дар самоограничения и нежелания показать себя с глянцевой стороны, дар большого художника.

И вот сейчас, когда его нет с нами, никто эту пустоту не заполнил. Но о нем можно сказать пушкинской строкой: «Нет, весь я не умру…». Я убежден, что его музыка будет звучать всегда, потому что она адресована напрямую человеческой душе, а душа в любых временах очень чутко воспринимает все то, что отмечено искрой Божьего дара.

Рыцарь мелодии

АЛЕКСАНДР БЕЛИНСКИЙ

режиссер

Как летит время! Это произошло больше полувека назад. Позвонил мне один композитор. Сознательно не называю его фамилии. Он был интеллигентнейшим и образованнейшим человеком. Но, как выяснилось, этого мало для сочинения мелодичной музыки. Подчеркиваю: мелодичной. Музыки без ярко выраженной, запоминающейся мелодии не может быть в спектакле или кинокартине. Особенно в оперетте. Говорю со всей ответственностью, работая в этом жанре ни много ни мало более шестидесяти лет.

Так вот, композитор предложил мне поставить в Театре музыкальной комедии оперетту «Жили три студента» по пьесе А. Зака и И. Кузнецова «Слепое счастье». Приглашение было подтверждено тогдашним художественным руководителем театра Юлием Осиповичем Хмельницким. Он назвал мне по телефону авторов музыки – Андрея Петрова и того композитора, который позвонил мне накануне. Балет Андрея Петрова «Станционный смотритель» я видел в Кировском (ныне снова Мариинском) театре на выпускном спектакле Хореографического училища. Там очаровательно танцевали под мелодичную музыку Галина Покрышкина и Игорь Чернышев. Главное в этой музыке было тончайшее проникновение в гениальный первоисточник Пушкина. Ощущение стиля XIX века вообще являлось отличительной чертой музыки Андрея Петрова.

А. Петров покупает билет на «Сотворение мира». 1971

Собрались мы в Театре музыкальной комедии у тогдашнего главного дирижера Михаила Петровича Воловаца, пианиста, что называется, от Бога. Композитор, которого я не называю, очень долго рассказывал, что он имел в виду, сочиняя свою музыку. Затем сыграл что-то весьма невыразительное. Ну а Петров просто отдал дирижеру клавир трех номеров. Воловац сел за рояль. Он играл с листа, как никто до него и после него. Номера назывались: «Когда экзамен на носу», «Песня Лики» и каскадный дуэт «Лавровый лист». Тогда еще не было слова «хит», а слово «шлягер» уже выходило из моды. Воловац облизывался, как кот на сметану, приговаривая: «Как вкусно!» То же самое происходило на первой оркестровой репетиции. А на премьере все номера Андрея бисировались. Как жаль, что Петрову (как и Кальману) не везло с либретто оперетт, но номера из них исполняются по сей день во главе с арией Волны-Задунайской, сочиненной для великой актрисы оперетты Г. В. Богдановой-Чесноковой.

А вот с балетом – другое дело. Невозможно объяснить, почему не идет музыкально-хореографический шедевр «Сотворение мира» в постановке Н. Касаткиной и В. Василёва. Вспомним незабываемую премьеру этого балета с Ириной Колпаковой, Михаилом Барышниковым, Юрием Соловьевым, Валерием Пановым. Да и сейчас найдутся отличные исполнители во главе с Дианой Вишневой.

Я решил снять фильм-концерт по знаменитым номерам Андрея Петрова. Он знал, что моя любимая музыкальная форма – вальс. Приглашая меня на премьеры своих новых сочинений, он всегда говорил: «Не беспокойся, там будет вальс». Я не боюсь преувеличения. По количеству сочиненных им прекрасных вальсов Андрей Петров стоит рядом с гениями Сергеем Прокофьевым и Дмитрием Шостаковичем. В моем фильме «Голубые города» звучит поистине волшебный вальс из кинофильма «Берегись автомобиля». Я взял степ и танго из кинофильма «Зайчик», и Гали Абайдулов поставил отличные танцы. Что же касается исполнителей песен, то их имена я не раскрывал Андрею до первой оркестровой репетиции. Когда он вошел в студию, его глазам предстали Кирилл Лавров, Николай Караченцов, Людмила Сенчина, Эдита Пьеха и… сама неповторимая Нани Брегвадзе, прилетевшая из Тбилиси. Андрей с дивным гитаристом Димой Кижаевым тут же бросились вносить поправки в клавир.

«Голубые города» – это мелодический пир. Андрей Петров был и остается верным рыцарем мелодии, как основы музыкального сочинения. Пример тому – «Уличные мелодии в смокингах», сочинение для оркестра. Слава богу, что существует диск с отличной записью оркестра под управлением Александра Дмитриева. На эту музыку я сочинил либретто кинобалета. Мы договорились о его постановке. Теперь, надеюсь, это будет фильм, посвященный светлой памяти замечательного мелодиста.

Пресс-конференция в редакции газеты «Санкт-Петербургские ведомости». 2005. Фото С. Грицкова

Во-первых – совесть, а во-вторых – мудрость

БОРИС БЕРЕЗОВСКИЙ

музыковед

Мальчишки довоенных лет по многу раз бегали смотреть кино «Чапаев». В моем же детстве таким «Чапаевым» стал фильм «Человек-амфибия». Хорошо помню, как выйдя из зала, я, совершенно ошарашенный, тут же купил билет на следующий сеанс. А назавтра вновь пошел на «Человека-амфибию» – так потрясла меня музыка из этого фильма.

Мне тогда было лет тринадцать-четырнадцать. Я заканчивал музыкальную школу по классу фортепиано, пытался играть на трубе, подбирал по слуху эстрадные песни и джазовые темы. В магазинах продавались ноты с облегченными фортепианными переложениями классических джазовых пьес. Автором многих из этих переложений являлся А. Петров. Я был абсолютно уверен, что это тот самый Петров, который и написал музыку к «Человеку-амфибии». Много лет спустя я как-то поинтересовался у Андрея Павловича – не его ли это работа. Оказалось, что нет. Автором тех переложений был другой Петров, однофамилец по имени Аркадий. Мог ли я тогда представить, что когда-либо буду работать под началом Андрея Петрова и что именно он сыграет столь существенную роль в моей судьбе?

Ну а наше личное знакомство состоялось в конце лета 1990 года. Причем, в ходе этой первой встречи произошел поистине анекдотичный эпизод: Андрей Павлович вынужден был предъявить мне свой паспорт. А дело было так.