Б.Н. Флоря (Москва)
Россия и европейская система международных отношений
(конец XV – вторая половина XVII в.)

Ареал европейских связей России, определившийся в конце XV в., почти не менялся на протяжении последующего столетия. Кроме своих непосредственных соседей на западных границах – Великого княжества Литовского (а затем Польско-Литовского государства), Ливонии и Швеции русское правительство поддерживало постоянные контакты с такими европейскими державами, как Дания и владения австрийских Габсбургов: Дания могла повлиять на политику Швеции, а Габсбурги на политику Польско-Литовского государства. С середины XVI в. к этому добавились отношения с Англией, а к концу столетия и с Голландией, но эти связи имели для обеих сторон прежде всего хозяйственное, а не политическое значение. Попытки Ивана IV добиться заключения политического соглашения с Англией оказались, как известно, безрезультатными и в дальнейшем не возобновлялись. С такими крупнейшими европейскими державами, как Испания или Франция, имели место лишь отдельные, более или менее случайные контакты. Все это позволяет характеризовать русскую внешнюю политику этого времени как политику, направленную на решение проблем восточноевропейского региона и не выходящую за его пределы^[19].

Положение не изменилось и тогда, когда в последние десятилетия XVI в. в Европе стало намечаться противостояние двух политических лагерей – Габсбургов и их союзников и противников Габсбургов. Возможно, такое отсутствие у русских политиков какой-либо реакции на эти важные изменения было связано с тем, что внешнеполитическая ориентация западных соседей России, Польско-Литовского государства и Швеции, в то время еще не вполне определилась.

Правящие круги главных европейских держав не предусматривали участия Русского государства в решении каких-либо европейских проблем за одним существенным исключением. Уже с начала

XVI в. и Габсбурги, и папство серьезно считались с возможностью участия Русского государства в борьбе европейских держав против экспансии Османской империи и старались склонить русское правительство к участию в антиосманских коалициях^[20]. Присоединение России к антиосманскому союзу, конечно, способствовало бы укреплению позиций России на подступах к Черному морю и на Северном Кавказе, и такая перспектива русских политиков привлекала. Уже во второй половине XVI в. можно наблюдать первые попытки русского правительства искать соглашения с противниками Османской империи в Европе. Так, в 1576 г. русские послы, прибывшие на рейхстаг в Регенсбурге, привезли с собой приглашения для послов папы, императора Максимилиана II и Филиппа II испанского, которых ожидали в Москве для заключения договора о союзе против османов^[21]. В 90-е гг. XVI в. во время «Долгой войны» ряда европейских держав против Османской империи главе этой коалиции императору Рудольфу была оказана финансовая помощь из Москвы^[22]. Однако на пути к участию России в антиосманской коалиции существовало серьезное препятствие – постоянное противостояние с Польско-Литовским государством не давало возможности предпринимать серьезные шаги на других направлениях. К планам участия России в антиосманских союзах обращались в те недолгие моменты, когда возникала надежда на прекращение противостояния, и от них отказывались, когда в очередной раз эти надежды не оправдывались^[23]. Намечавшаяся общность интересов России и европейских государств – противников османов в таких условиях не могла реализоваться.

События времен Смуты, ознаменовавшиеся попытками Польско-Литовского государства в условиях разразившегося в России глубокого внутреннего кризиса подчинить эту страну своей власти и влиянию, стали важным рубежом в истории отношений России и европейских государств. К этому времени стало очевидным сближение Речи Посполитой с прогабсбургским политическим лагерем, поддержка ее политическими кругами планов реставрации и утверждения католицизма на территории Европы. Для современников-протестантов была очевидна связь между планами подчинения России и проектами реставрации католицизма в Скандинавии. Поэтому неслучайно представители таких держав, как Англия и Голландия, сразу по окончании Смуты выступили посредниками при заключении мирного договора между Россией и Швецией, также вмешавшейся в русские внутренние дела, чтобы русское правительство могло сосредоточить свои силы на борьбе с Речью Посполитой. Одновременно голландские послы рекомендовали русским политикам заключить со Швецией союз, направленный против Польско-Литовского государства.

Происшедшие перемены были в полной мере осознаны в Москве к 1616–1617 гг., когда определилась политика русского правительства по отношению к европейским государствам на длительный период времени. Русское правительство прекратило дипломатические контакты с австрийскими Габсбургами и одновременно обратилось к таким протестантским государствам, как Дания, Голландия и Англия, с просьбой о помощи против польского короля Сигизмунда III. Впервые в истории русской внешней политики это обращение обосновывалось ссылками на общую заинтересованность в провале проектов утверждения католицизма как единственного христианского вероисповедания на территории Европы^[24].

Когда с началом Тридцатилетней войны дело дошло до масштабного вооруженного столкновения Габсбургов и их противников, растянувшегося на много лет, Русское государство заняло позицию благоприятную для антигабсбургского лагеря. Как известно, такая политическая ориентация нашла свое выражение в том, что таким противникам Габсбургов, как Дания, а затем Швеция, систематически давались разрешения закупать в России большие партии хлеба по низким ценам российского внутреннего рынка, что представляло собой своеобразную форму финансовой помощи. Так впервые в истории русской внешней политики русское правительство приняло участие в большом общеевропейском конфликте. И на этом этапе сотрудничество обосновывалось необходимостью совместной борьбы против экспансии католицизма.

Вместе с тем следует отметить особый характер этого участия. В России хорошо была известна роль Голландии как организатора коалиций противников Габсбургов, хорошо было известно и о французских субсидиях, позволивших шведскому королю Густаву Адольфу развернуть масштабные военные действия на территории Германии. Однако в Москве не было предпринято каких-либо серьезных попыток вступить в переговоры и заключить соглашения с этими главными противниками Габсбургов.

Все это показывает, что если положение в Европе, характер происходивших там конфликтов перестали быть безразличными для русского правительства, как это было во второй половине XVI в., то все же происходившее там оценивалось, прежде всего, через призму региональных проблем. Русских политиков преимущественно интересовало, в какой мере происходящее на театрах военных действий Тридцатилетней войны могло бы способствовать успеху русской власти в ее противостоянии с Польско-Литовским государством. Немалая материальная поддержка, которая оказывалась Густаву Адольфу, была связана не только с тем, что он был противником Габсбургов – союзников Речи Посполитой, но и с тем, что в нем в первую очередь видели союзника в будущей войне с Польско-Литовским государством. Как представляется, это понимали и правящие круги европейских стран. Кардинал Ришелье не стремился к контактам с Россией, так как вовсе не был заинтересован в отвлечении сил Швеции на территорию Восточной Европы. Когда с началом Смоленской войны против Речи Посполитой (1632–1634 гг.) выяснилась неосновательность расчетов русских политиков на союз со Швецией, русское правительство на долгий срок устранилось от участия в европейской политике, проявив полное безразличие к тому, как закончится Тридцатилетняя война^[25].

Значительных перемен в этом плане не принесло и начало новой русско-польской войны в 1654 г. Правда, в тот самый год возобновились дипломатические контакты с австрийскими Габсбургами и было положено начало постоянным контактам с Бранденбургом, но оба эти государства были непосредственными соседями Речи Посполитой – той самой страны, с которой и велась война.

Начиная войну с польско-литовской шляхетской республикой, Русское государство стремилось локализовать конфликт, не допустить вмешательства в него других европейских государств^[26]. Интересы ведущих европейских держав не затрагивались возможными итогами этой войны, их внимание к тому, что происходило в восточноевропейском регионе, усилилось лишь после вмешательства в конфликт Швеции, традиционного союзника Франции в ее борьбе с Габсбургами за европейскую гегемонию. Именно тем или иным отношением к Швеции определялись попытки великих европейских держав во второй половине 50-х гг. XVII в. повлиять на русскую внешнюю политику. Так, австрийские дипломаты выступали в качестве посредников на русско-польских переговорах в 1656 г., чтобы облегчить положение Польско-Литовского государства в войне со Швецией^[27], а англичане и французы пытались выступать как посредники на русско-шведских переговорах, чтобы облегчить положение Швеции в войне с Польско-Литовским государством^[28]. Попытки посредничества в русско-польском споре, предпринимавшиеся после выхода Швеции из войны, были тесно связаны с борьбой ведущих европейских держав за влияние в Речи Посполитой. В Москве, как представляется, это понимали и поэтому не пытались использовать такие переговоры для установления более тесных отношений с какой-либо из ведущих европейских держав, тем более что симпатии посредников были явно не на русской стороне^[29].

Новый этап в истории отношений России с европейскими государствами начался, когда примерно с середины 60-х гг. XVII в. на первый план в русской внешней политике выдвинулся вопрос об отношениях с Османской империей. Ряд факторов способствовал тому, что проблема отношений с османами с течением времени стала занимать все более видное место в планах и размышлениях русских политиков. С освоением пространств «Дикого поля» и присоединением Украины планы укрепления позиций России в северном Причерноморье стали приобретать все более реальные очертания^[30]. Имело значение и заметное укрепление к середине XVII в. связей России с православными народами Балкан, что позволяло выдвигать планы укрепления позиций России и в этом регионе, входившем в зону османской власти и османского влияния. Решающим стимулом, побудившим русское правительство к поискам немедленного решения проблемы, стало вторжение османов на территорию Восточной Европы – сначала скрытно, в форме поддержки своего вассала – Крымского ханства, а затем и открыто, когда на территории Подолии в 1672 г. появилось османское войско во главе с самим султаном. В условиях, когда Польско-Литовское государство стало объектом прямой агрессии османов, не могло быть речи о противодействии с его стороны антиосманским планам русских политиков. Тем самым отпало одно из главных препятствий на пути к сотрудничеству Русского государства с европейскими державами в борьбе с экспансией Османской империи. Вместе с тем необходимо было принимать срочные меры для предотвращения возникшей серьезной опасности.

Первой реакцией русских политиков стала попытка искать поддержки у государств христианской Европы. В 1672 г. во все главные европейские державы были направлены посольства с призывом прекратить междоусобные войны и объединить свои усилия в борьбе против османов^[31]. Посольства эти не достигли успеха, но помогли русскому правительству оценить взаимоотношения европейских держав в связи с решением стоявшей перед ним проблемы.

Разумеется, в Москве и ранее знали о соперничестве Габсбургов (и присоединившихся к ним во второй половине XVII в. морских держав – сначала Голландии, а затем и Англии) и Франции в борьбе за европейскую гегемонию. Но, по-видимому, только теперь здесь начали осознавать, что эта борьба и стремление Франции поддерживать хорошие отношения с Османской империей, как возможным союзником против Габсбургов, создают серьезные препятствия на пути к осуществлению намеченных в Москве планов борьбы с османами. Сформировавшаяся к середине 1670-х гг. в русской внешней политике тенденция сближения с Габсбургами означала одновременно и переход Российского государства на позиции, враждебные Франции.

Уже в середине 1670-х гг. русские и австрийские политики вели переговоры о необходимости совместно противодействовать профранцузской политике польского короля Яна Собеского, стремившегося положить конец войне Польско-Литовского государства с Османской империей^[32]. Важно, что начавшееся сотрудничество не ограничивалось сферой отношений европейских государств с Османской империей. Когда в конце 1670-х гг. на Балтике разразился крупный военно-политический конфликт, Россия поддерживала не союзников Франции – Швецию и Яна Собеского, а союзника Австрии – Бранденбург^[33]. С этого времени можно говорить об определенном участии России в главном европейском конфликте и установлении достаточно широкого сотрудничества с одним из его главных участников. Тем самым Россия начала занимать определенное место в общеевропейской системе международных отношений, сблизившись с главной державой анти-французского политического лагеря.

Для последней трети XVII в. можно отметить разные проявления этого сотрудничества. Так, после смерти Яна Собеского во время «бескоролевья» 1697 г. Россия и Австрия совместно воспрепятствовали попытке возвести на польский трон французского принца Конти^[34]. Главным проявлением такого сотрудничества стало вступление России в 1687 г. в войну с Османской империей. В этой войне Москва выступила совместно со Священной лигой – союзом европейских государств во главе с Австрией, а затем русские представители вместе с державами – членами лиги вели переговоры о мире на завершившем войну Карловацком конгрессе^[35]. Это было первое непосредственное и серьезное участие России в больших событиях общеевропейского значения. О все большей включенности Русского государства в европейскую политическую жизнь говорит появление в последней трети XVII в. в Москве постоянных представителей целого ряда европейских государств (хотя пока и далеко не всех) и появление первых русских постоянных представителей при некоторых европейских дворах.

Вместе с тем процесс поисков Россией своего места в системе европейских международных отношений был еще далек от своего завершения. Характерно, что фактическое сотрудничество между Россией и Священной лигой так и не было оформлено каким-либо письменным соглашением и мир с Османской империей Россия заключила отдельно от других европейских государств. Складывается впечатление, что в то время стороны еще не были уверены в долговременности и прочности своего сотрудничества.

Если говорить о близкой перспективе, то такие опасения имели основания. Начавшиеся почти одновременно Война за испанское наследство (1701–1714) и Северная война (1700–1721) способствовали созданию и в восточноевропейском регионе и в Европе в целом новой международной ситуации, когда русско-австрийское сотрудничество прекратилось и поиски Россией своего места в системе европейских международных отношений пошли по другому пути.

Однако тот итог, к которому привели поиски Россией своего места в Европе на протяжении XVII в., не был случайным. Здесь проявились определенные закономерности, которые возобновили свое действие, когда был решен вопрос о выходе России к Балтийскому морю. По мере того, как продолжалось освоение обширных земель на Юге, вопрос о получении выхода к Черному морю стал приобретать в русской внешней политике все большее значение, и все большее значение приобретал вопрос о союзниках в будущем конфликте с распоряжавшейся на берегах Черного моря Османской империей. Ясно обозначившийся к концу XVII в. военно-политический упадок Польско-Литовского государства исключал возможность активного противодействия с его стороны русским планам и в то же время не позволял России рассчитывать на это государство как на полноценного союзника в будущей войне с османами. Из больших европейских держав таким союзником могла быть только Австрия, в то время как ее соперница Франция продолжала поддерживать дружественные отношения с Османской империей.

Для Австрии, наталкивавшейся на сильное противодействие Франции в попытках укрепить свои позиции на западе Европы, а позднее приобретшей в лице Пруссии опасного соперника на территории Германии, именно экспансия на Балканы в зону османского присутствия обещала наибольшие приобретения, что привело бы в перспективе и к росту значения Австрии в Европе. Перед ней также вставали важные проблемы при поисках союзников в борьбе со все еще могущественной евроазиатской державой – Оттоманской Портой, которая хотя в известной мере и уступила в конце XVII в. свои позиции лишь в борьбе с целой коалицией государств, но по-прежнему оставалась в глазах европейских держав грозным и опасным противником. В поисках союзников для борьбы с турками Австрия в XVIII в. уже не могла, как ранее, рассчитывать на сотрудничество с Испанией, вошедшей в орбиту французской политики, пришли в упадок и ее союзники по Священной лиге – Польско-Литовское государство и Венеция. Тем самым и для Австрии союз с Россией был одним из важных условий для проведения активной наступательной политики на Балканах. Все это совсем не исключало соперничества Вены и Петербурга в борьбе за влияние на народы Балкан, но это соперничество выступило на первый план в отношениях двух держав лишь в XIX в.

Определенная общность интересов на этом важном направлении внешней политики открывала для России и Австрии возможность согласованных решений и по другим вопросам. Это сближение Петербурга и Вены в свою очередь закономерно вызывало враждебную реакцию Франции. Таким образом, можно сделать вывод, что тенденции, проявившиеся при первых попытках русских политиков определить для своего государства место в системе европейских международных отношений, продолжали находить свое выражение как в политике России по отношению к европейским государствам, так и в политике главных европейских держав по отношению к России на протяжении очень длительного времени, практически до конца 1870-х гг.