Официально левые партии в 90-е годы XIX в. осудили терроризм. Однако ППС под давлением своих радикальных членов допускала использование террористических методов (например, убийство провокаторов) и официально признавалась в существовании группы боевиков, хотя четкого представления об их задачах у руководителей партии не было. Между «старыми» и «молодыми» в ППС с начала века шли споры о концепции боевого движения^[38]. В апреле 1904 г. ППС перешла к тактике систему индивидуального террора. Сначала в Варшаве, а затем в других городах Валерием Славеком и Александром Прыстором, близкими соратниками Ю. Пилсудского, стали создаваться боевые группы^[39].

Руководство СДКПиЛ, отрицавшее террор как форму политической борьбы, закрывало глаза на подобную деятельность «низов» партии, давшую о себе знать с середины 1905 г. Боевые организации с 1906 г. имели ППС-Левица и созданный по инициативе национальных демократов Национальный рабочий союз. Наряду с польскими, существовали боевые группы Литовской социал-демократической партии, еврейских Бунда, Поалей Циона и социалистов-сионистов, которые, как и СДКПиЛ, ППС, РСДРП действовали в Северо-Западных губерниях империи и Царстве Польском. Боевые группы самообороны создавались фабрикантами. У украинского, белорусского и немецкого меньшинств своих боевых организаций не было^[40].

Большая часть членов боевых организаций рекрутировалась из рабочих, крестьян, мелкой буржуазии и интеллигенции. ППС и партии, возникшие после ее раскола, в 1904–1911 гг. располагали 7600 боевиками, остальные партий – более чем 3700^[41].

Наиболее распространенными формами их борьбы были саботаж, диверсии, покушения на высокопоставленных государственных служащих и блюстителей порядка, так называемые «эксы», т. е. нападения на гминные (волостные), сберегательные и заводские кассы, почтовые фургоны и почтовые вагоны с целью изъятия денег на текущие нужды партии, закупку оружия, помощь семьям погибших и арестованных товарищей и т. д.^[42].

В общей сложности в 1906 г. в Царстве Польском было осуществлено около 680 покушений, число убитых представителей власти (военных, жандармов, полицейских, начальников тюрем и т. п.) в 1905–1906 гг. составило 790, ранено было более 860. Объектом террористов становился все более широкий круг лиц. С 1906 г. теракты были направлены против фабрикантов, штрейкбрехеров и всех, кого считали предателями. К штрейкбрехерам причисляли владельцев магазинов, кафе, ресторанов, не прекращавших работу, извозчиков и их пассажиров, крестьян, привозивших в город продукты или приезжавших на заработки и подменявших бастовавших рабочих.

Террор был направлен и против политических противников. Температура межпартийных споров возросла после объявления Октябрьского манифеста. Одни выступали за то, чтобы воспользоваться обещанными царем свободами, другие же разделяли позицию социалистов и социал-демократов, считавших манифест обманом. Споры на этой почве нередко перерастали в драки. Кульминацией споров стали трагические события в Лодзи. 14 октября 1906 г. в городе началась стихийная стачка против полевых судов. Социалисты поддержали стачку, национальные группировки выступили против нее. Это привело к тому, что социалисты начали изгонять с фабрик эндеков, а те в свою очередь социалистов, в результате были жертвы. Мариавиты конфликтовали с социалистами, средь бела дня вооруженные люди открывали стрельбу по витринам магазинов и ресторанов, преследовали подозреваемых в доносительстве и сторонников других партий. Только в Лодзи с конца 1905 по 1907 г. в результате террористических акций погибло около 400 человек и порядка 500 получили ранения. Впрочем, Лодзь выделялась по масштабам братоубийственной войны. Примечательно, что в этот период в городе не было еврейских погромов^[43].

Первые смелые акции Боевой организации ППС вписывались в воображении поляков в романтическую традицию национальных восстаний. Наибольшую известность получили такие события, как «кровавая среда» 15 августа 1906 г., когда боевики ППС уничтожили 72 полицейских и жандарма; покушение на варшавского генерал-губернатора Г. А. Скалона 18 августа 1906 г., которое совершила 19-летняя В. Крахельская; ограбление кассы в Опатове Ю. Монтвил-Мирецким, а затем его побег из больницы в октябре 1906 г.

Ответная реакция властей на террористические акции была незамедлительной – тюрьмы Царства Польского были переполнены. Выносились и приводились в исполнение смертные приговоры: 21 июля 1905 г. был расстрелян С. Окшея, член ППС, совершивший покушение на обер-полицмейстера Варшавы К. С. Нолькена, 8 сентября – М. Каспшак, 9 мая 1907 г. – X. Барон, исполнитель очередного неудачного покушения на Скалона; 9 октября 1908 г. – Ю. Монтвил-Мирецкий, организатор нападений на почтовые отделения и почтовые вагоны в Опатове, Рогове, Лапах и Старожребцах. Все они вписаны в пантеон польских национальных героев^[44].

Однако со временем становилось все труднее проводить границу между революционной борьбой и обычной преступностью или выходками разбушевавшейся толпы. Акции, носившие прежде революционный характер – нападения на магазины, публичные дома, похищение государственных денег, – стали все чаще обращаться в чисто уголовные^[45].

Революционные события 1905–1907 гг. в Царстве Польском, как и по всей России, не оставили равнодушными ни один из слоев населения. Общим для всего общества стало требование возвращения польского языка в учебные заведения, гминное правление и суды. Вслед за общероссийской забастовкой рабочих началась школьная забастовка. Вначале она носила стихийный характер, однако достаточно быстро была создана сеть ученических, родительских и учительских комитетов. К забастовке присоединились студенты Варшавского университета и Политехнического института, активизировал свою деятельность Зет. Участники стачки требовали обязательного бесплатного начального образования, введения польского языка, отказа от русификации, свободы преподавания и организации учебных заведений, отмены ограничений по национальному и религиозному признаку при приеме в образовательные учреждения, самоуправления учащихся гимназий и высших учебных заведений, а также права на объединения.

19 февраля 1905 г. было объявлено о бессрочном бойкоте русских учебных заведений, в ответ власти 20 февраля на месяц закрыли средние школы. Делегация, отправившаяся в Петербург с подписанной 30 тыс. человек петицией с просьбой восстановить в учебных заведениях преподавание на польском языке, вернулась в марте 1905 г. ни с чем. Правда, 17 (30) апреля Комитет министров принял решение о преподавании в государственных школах польского языка и Закона Божьего на польском языке, а также его использовании в частных школах^[46], но о нем объявили лишь в середине июня, когда в Царстве Польском вспыхнули новые забастовки. В октябре 1905 г. правительство согласилось на открытие средних учебных заведений с польским языком преподавания (за исключением истории и географии России, а также с обязательным изучением русского языка). Часть молодежи ответила на это многолетним бойкотом государственных учебных заведений, другие продолжили учебу в частных учебных заведениях или заграницей, особенно в Кракове и Львове. В Варшавском университете и Политехническом институте не было занятий до осени 1908 г.

Школьная забастовка разделила поляков. Часть из них, опасаясь негативных последствий перерыва в учебе для интеллектуального потенциала польского общества, отдавала предпочтение легальным инструментам давления на власть. Против забастовки и бойкота выступали варшавский архиепископ В. Хосчяк-Попель, Л. Кшивицкий, А. Свентоховский, Р. Дмовский. Эндеки предлагали придать школьному движению форму управляемых политических акций. С этой целью они в марте 1905 г. создали Союз за придание школам национального характера. СДКПиЛ и ППС поддержали забастовку^[47].

Школьная забастовка, как и революционная ситуация в целом, оказала огромное влияние на женщин. Активистка женского движения Р. Пахуцкая вспоминала, как ее школьные подруги, «которые без мам не выходили на улицу, а когда шли в женскую гимназию, то за ними служанка несла портфель, теперь же, раскрепощенные, превращались в самостоятельных девушек, в общественных деятельниц, в революционерок. Они были полны отваги, веры в себя, в новую жизнь. Перед ними открылся весь мир, надо было лишь завоевать его трудом и борьбой»^[48]. Но когда жизнь после революции стала возвращаться в привычную колею, женщинам, осознавшим свое равноправие с мужчинами, особенно тем, кто участвовал в революционной борьбе, пришлось нелегко. Примером тому может служить трагическая судьба М. Куликовской, автора поэтических и прозаических произведений, вдохновленных революционными событиями, учительницы женской гимназии в Кракове. Чувствовавшая себя чужой в консервативном краковском обществе, гонимая за атеистические взгляды, она покончила с собой в 1910 г.^[49].

Не осталась на обочине событий и польская деревня. Беспорядки в ней начались в конце февраля 1905 г., когда прошли первые забастовки сельскохозяйственных рабочих, требовавших повышения оплаты труда, сокращения рабочего дня в сезон до 13–15 часов. Основная часть выступлений в 1905 г. пришлась на Варшавскую, Люблинскую и Седлецкую губернии. В большинстве случаев в них участвовали работники хозяйств, расположенных вблизи крупных промышленных центров. Последние сельскохозяйственные забастовки прошли летом 1906 г.^[50].

В Радомской, Петроковской, Келецкой, Люблинской и Седлецкой губерниях крестьяне начали самовольный выпас скота и вырубку леса, прибегнув тем самым к характерной для пореформенного периода форме борьбы за сервитуты, т. е. помещичьи угодья, которыми они имели право пользоваться по праву «старины», обычая, отказывались платить недоимки. В связи с этим в 1906 г. в села высылались карательные отряды. Включились крестьяне и в борьбу за введение польского языка в начальных школах и гминном правлении, особенно в Варшавской и Плоцкой губерниях. Не без их давления власти в июне 1905 г. разрешили использовать польский язык в гминном правлении^[51].

Волнения в деревне в революционный период 1905–1907 гг. отражали всю многоплановость конфликта крестьянства с помещиками, с местными и церковными властями. Эти события дали импульс к более широкому развитию в деревне таких форм социальной организации, как гминное и кооперативное движения, создание добровольных пожарных дружин, оркестров и т. д. На процесс социализации крестьян существенное воздействие оказывали общественные, политические и церковные организации. В расширении влияния на деревню были заинтересованы все политические партии. Эндеки стремились направить недовольство крестьян в русло борьбы за введение польского языка в учебных заведениях и учреждениях, отстаивали необходимость солидарности польских помещиков и польских крестьян. Свое влияние на деревню они обеспечивали с помощью таких изданий, как «Газета свёнтечна», «Поляк», а также Общества народного просвещения и Центрального сельскохозяйственного общества. В декабре 1905 г. в Варшаве национальные демократы организовали съезд 1,5 тыс. крестьянских делегатов, одобривший их программу.

ППС выступала за демократизацию аграрных отношений, в связи с чем создала в марте 1905 г. специальный крестьянский отдел в Центральном исполнительном комитете во главе с А. Стругом, известным писателем, редактором изданий для крестьян «Газета людова» и «Роботник вейски». Для проведения митингов и забастовок направляли в деревню своих агитаторов ППС и СДКПиЛ, хотя они не имели специальной программы для крестьян и свою целевую группу видели в сельском пролетариате и полупролетариате.

В годы революции в Царстве Польском появились зачатки людовского движения. Осенью 1904 г. возник нелегальный Польский крестьянский союз (Польский звёнзек людовый – ПЗЛ), в конце следующего года, воспользовавшись предоставленными Октябрьским манифестом свободами, он стал действовать открыто. Его возглавили В. Крушевский и С. Бжезиньский. ПЗЛ испытывал сильное влияние идей кооперативного социализма, пропагандировавшихся в Польше Э. Абрамовским, а также программы ППС. Организация позиционировала себя в качестве выразительницы исторических интересов крестьянства, выступала за всеобщий доступ к образованию, принудительное отчуждение крупной земельной собственности, свободу организации всех типов кооперативов, надеясь с их помощью превратить Царство Польское в независимую от властей «кооперативную республику». В политической области ПЗЛ требовал конституционных свобод и автономии Царства Польского, ликвидации контроля над религиозными организациями и учебными заведениями, введения польского языка в государственных учреждениях. На протяжении 1905–1907 гг. им издавались неподцензурные периодические издания «Глос громадзки» под редакцией Бжезиньского, преобразованный затем в «Жиче громадзке», а также «Весь польска», «Сноп» и «Загон». Все эти издания закрывались властями уже после выхода нескольких номеров. С изданиями для крестьян сотрудничали известные писатели и общественные деятели С. Жеромский, М. Конопницкая, Л. Кшивицкий, Э. Абрамовский. В связи с арестами, в том числе Бжезиньского в 1907 г., деятельность ПЗЛ была прекращена. Эту структуру трудно назвать крестьянской партией в точном смысле этого слова, скорее это была организация интеллигенции, поставившая перед собой цель разбудить деревню и вовлечь крестьян в общественную жизнь.

Близкое ПЗЛ по целям движение оформилось в 1906 г. вокруг еженедельника «Севба», органа Союза молодой народной Польши. В редакцию издания входили и интеллигенты, близкие к прогрессивным демократам, и крестьяне. В 1906 г. союз основал Общество сельскохозяйственных кружков им. С. Сташица, способствовал развитию кооперативного движения. В мае 1908 г. еженедельник и союз были закрыты.

Дело гражданского просвещения крестьянства продолжил М. Малиновский, издававший с 1907 по 1915 г. еженедельник «Заране». Вокруг этого радикально-демократического и антиклерикального по духу печатного органа сформировалось так называемое заранярское движение^[52]. «Заране» поддерживал кооперативное движение, деятельность Общества сельскохозяйственных кружков им. С. Сташица.

Работа перечисленных выше организаций и движений в крестьянской среде дала практический результат только в декабре 1915 г., когда в оставленном русской армией Царстве Польском при активном участии ППС и пилсудчиков было образовано Польское стронництво людове (с 1918 г. ПСЛ-«Вызволение»).

С марта 1905 г. наметился рост политической активности приходского духовенства: проводились встречи, собрания, съезды священнослужителей, на которых обсуждались волновавшие прихожан и клир животрепещущие общественно-политические проблемы. Однако высшие католические иерархи заняли лояльную властям позицию. Еще в феврале 1905 г. архиепископ В. Хосчяк-Попель информировал губернатора Петроковской губернии, что рекомендовал духовенству призвать прихожан отказаться от политических выступлений. Подобное поведение соответствовало общей политике Ватикана: в декабре 1905 г. папа Пий X обратился с «Пастырским посланием к архиепископам и епископам Польши под российским скипетром», в котором призывал паству к миру и спокойствию, а также полному послушанию властям^[53].

Царский указ от 17 (30) апреля 1905 г. о веротерпимости католическое духовенство восприняло с удовлетворением – впервые после сорокалетнего периода гонений появилась возможность для свободной деятельности в различных областях. Католическая церковь должна была сдать экзамен на знание общества, его национальных, социальных и политических чаяний, а также понимание его религиозных нужд^[54]. Духовные власти стремились к проведению реформ сверху и выступали против любых идущих снизу инициатив. И это несмотря на то, что уже в конце XIX столетия в польской церкви дал о себе знать кризис, выражавшийся главным образом в финансовых злоупотреблениях приходских священников и нарушении ими норм морали^[55]. Одним из проявлений недовольства положением в церкви можно считать популярность мариавитского движения.