История понятия «капитализм»

В современном мире рыночная экономика, определяемая как система свободного обмена между людьми, обладающими четкими, юридически гарантированными и передаваемыми правами на дефицитные ресурсы, – необходимая предпосылка благосостояния. Однако, как убедительно доказывают специалисты по экономической истории, особенно Дейрдра Макклоски, этого недостаточно. Необходим еще один элемент: этика свободного обмена и производства материальных благ за счет инноваций.

Здесь уместны несколько слов о самом понятии «капитализм». По данным историка Фернана Броделя, слово «капитал» возникло еще в XII–XIII веках: тогда оно обозначало «финансовые средства, запасы товаров, сумму денег или денежный интерес»^[8]. Относительно выявленных им многочисленных значений понятия «капиталистический» Бродель иронично замечает: «Это слово… никогда не употреблялось в дружественном ключе»^[9]. Понятие «капитализм», имеющее, как правило, негативный смысл, возникло в XIX веке; в частности, французский социалист Луи Блан определял его как «присвоение капитала некоторыми людьми за счет других»^[10]. Карл Маркс говорил о «капиталистическом способе производства», а популяризировал термин «капитализм» его рьяный последователь Вернер Зомбарт в своей нашумевшей книге «Der Moderne Kapitalismus» («Современный капитализм»), вышедшей в 1912 году. (Друг и соавтор Маркса Фридрих Энгельс считал Зомбарта единственным немецким мыслителем, по-настоящему понимающим марксизм; позднее Зомбарт стал сторонником еще одной антикапиталистической идеологии – национал-социализма, или нацизма.)

Критикуя «капиталистов» и «капиталистический способ производства», Маркс с Энгельсом отмечали, что «буржуазия» (так они называли «класс», владеющий «средствами производства») радикально изменила мир: «Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, применение химии в промышленности и земледелии, пароходство, железные дороги, электрический телеграф, освоение для земледелия целых частей света, приспособление рек для судоходства, целые, словно вызванные из-под земли, массы населения, – какое из прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в недрах общественного труда!»^[11]

Маркс и Энгельс изумлялись не только техническому прогрессу, но и появлению «целых, словно вызванных из-под земли, масс населения» – так оригинально они описали снижение смертности, рост благосостояния, увеличение средней продолжительности жизни людей. Конечно, несмотря на все эти достижения, Маркс и Энгельс выступали за слом «капиталистического способа производства», а точнее – полагали, что он разрушит сам себя и расчистит путь для нового строя – настолько замечательного, что давать хоть малейшее представление о его механизмах не только незачем, но и было бы до оскорбительности антинаучно^[12].

Важнее, впрочем, другое: Маркс и Энгельс основывали критику капитализма (по-прежнему сильно влияющую на интеллектуалов во всем мире, несмотря на неспособность всех коммунистических экспериментов выполнить обещания своих творцов) на полной неразберихе с определением «буржуазии», которое они связывали с «капиталистическим способом производства». С одной стороны, этим понятием они обозначают владельцев «капитала», организующих производственные предприятия, а с другой – тех, кто кормится за счет государства и его власти. Последнюю точку зрения Маркс высказывает в одной из своих самых интересных статей на политические темы: «Материальный интерес французской буржуазии теснейшим образом сплетается с сохранением этой обширной и широко разветвленной государственной машины. Сюда сбывает она свое излишнее население и пополняет в форме казенного жалованья то, чего не смогла заполучить в форме прибыли, процентов, ренты и гонораров. С другой стороны, политический интерес буржуазии заставлял ее с каждым днем все более усиливать репрессии, то есть ежедневно увеличивать средства и личный состав государственной власти»^[13].

Таким образом, с одной стороны, Маркс отождествлял «буржуа» с предпринимателями, сделавшими «производство и потребление всех стран космополитическим», а «национальную замкнутость» невозможной, создавшими «всемирную литературу», обеспечившими «быстрое усовершенствование всех орудий производства и бесконечное облегчение средств сообщения», преодолевшими «упорную ненависть варваров к иностранцам» за счет «низких цен товаров»^[14]. С другой стороны, «буржуазией» он называет тех, кто живет за счет «государственного кредита» (в частности, государственных облигаций): «Все современное денежное дело, все банковское хозяйство теснейшим образом связано с государственным кредитом. Часть банковского капитала по необходимости вкладывается в легко реализуемые государственные процентные бумаги. Банковские вклады, капиталы, предоставляемые банкам и распределяемые ими между купцами и промышленниками, частично имеют своим источником дивиденды государственных кредиторов»^[15].

По мнению Маркса, «буржуазия» непосредственно участвовала в борьбе за контроль над государственной машиной и извлекала из этого выгоду: «Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее. Партии, которые, сменяя друг друга, боролись за господство, рассматривали захват этого огромного государственного здания как главную добычу при своей победе»^[16].

Как отмечает историк Ширли Грюнер, «Маркс считал, что своим определением „буржуазии“ он отразил действительное положение вещей, но на деле он сформулировал лишь весьма скользкое понятие»^[17]. В некоторых текстах Маркс обозначает этим понятием предпринимателей-новаторов, организующих производственные предприятия и вкладывающих средства в создание богатства, а в других – тех, кто «прилепился» к государству, живет за счет налогов, лоббирует ограничение конкуренции и свободы торговли: одним словом, тех, кто занимается не созданием богатства, а закреплением за собой права перераспределять или уничтожать богатство других, чтобы рынки не открывались, бедняки оставались бедняками, а общество по-прежнему находилось под их контролем.

Из-за влияния Маркса и его последователя Зомбарта понятие «капитализм» стало общеупотребительным. Стоит вспомнить, что его популяризировали люди, не только путавшие продуктивное предпринимательство и рыночный обмен с жизнью за счет налогов, собранных с других, но и выступавшие за отмену частной собственности, рынка, денег, цен, разделения труда, за демонтаж всего «здания» либерализма: прав личности, свободы совести, свободы слова, равенства всех перед законом и демократического строя с конституционным ограничением полномочий государства.

Нередко, как это случается с многими понятиями, имеющими негативный подтекст, термин «капитализм» подхватывали те самые сторонники свободного рынка, против которых он использовался. Однако из-за истории его употребления интеллектуалы, называвшие «капитализмом» систему, за которую они выступали, или просто использовавшие это слово как нейтральный научный термин, оказывались в невыгодном положении, поскольку 1) он имел двусмысленное значение, относясь как к свободному предпринимательству, так и к паразитизму на налогах и покровительстве государства, и 2) почти всегда использовался в негативном смысле.

Некоторые предлагают вообще отказаться от этого термина из-за его противоречивости и идеологизированности^[18]. Подобный вариант выглядит соблазнительно, но здесь есть одна проблема. Просто разрешать людям свободно торговать, руководствуясь соображениями прибыли и убытка, конечно необходимо для экономического прогресса, но для создания современного мира этого недостаточно. Современная рыночная экономика и возникла из вихря институциональных, технических, культурных, художественных и социальных инноваций, преодолевающих рамки обмена яиц на масло, и подстегивает этот вихрь. Современный рыночный капитализм обновляет жизнь не с черепашьей скоростью движения ледников, а все быстрее и быстрее – именно это так пугало в современном мире и социалистов (в частности, Маркса), и их союзников – консерваторов-антирыночников. В своей работе «Капитализм, социализм и демократия» Йозеф Шумпетер подвергает критике тех, для кого «проблема» состоит в том, «как капитализм функционирует в рамках существующих структур, тогда как действительная проблема в данном случае состоит в том, как он создает и разрушает эти структуры»^[19].

Современный свободный рынок – это не просто площадка для обмена, подобная существовавшим еще в древности ярмаркам. Для него характерны волны «созидательного разрушения»; то, что было новым десять лет назад, сегодня уже устарело и заменяется усовершенствованными вариантами, новыми устройствами, институциональными формами, технологиями и методами взаимодействия, которые раньше и представить себе было невозможно. Именно это отличает современный свободный рынок от прежних рынков. И лучший из имеющихся терминов, позволяющий отличить рыночные отношения, создавшие современный мир, от тех разновидностей рынка, что им предшествовали, – это понятие «капитализм».

Однако капитализм – не синоним беспорядка. Это одна из форм спонтанного порядка, рождающаяся в ходе определенного процесса (некоторые авторы называют его «формирующимся порядком»). Подобные инновации становятся возможными благодаря предсказуемости, обусловленной прочностью верховенства закона и гарантированных прав. Как отмечает Дэвид Боуз на страницах The Futurist, «разглядеть порядок в кажущемся хаосе рынка всегда было непросто. Несмотря на то что ценовой механизм постоянно направляет ресурсы туда, где они используются эффективнее всего, внешне рынок кажется прямой противоположностью порядка – фирмы банкротятся, люди теряют работу, благосостояние неравномерно, инвестиции зачастую растрачиваются впустую. Динамичная Эпоха инноваций покажется еще более хаотичной: гигантские бизнес-структуры будут вырастать и разрушаться быстрее, чем когда-либо прежде, а гарантированную занятость будут иметь все меньше работников. Однако наделе повышение эффективности транспорта, связи и рынков капитала обеспечит еще более высокий уровень порядка, чем в условиях рынка в промышленную эпоху.

Главное – не позволять государству принудительными методами «устранять эксцессы» или «направлять» рынок в сторону желательных для кого-либо результатов»^[20].

Рыночный и кумовской капитализм Чтобы избежать путаницы, вызванной двусмысленным употреблением термина «капитализм» мыслителями-социалистами, необходимо проводить четкое различие между рыночным капитализмом и «кумовским» капитализмом – системой, из-за которой так много государств погрязло в коррупции и отсталости. В ряде стран богатство во многих случаях становится синонимом высокой политической должности или означает, что его владелец (реже владелица) – родственник, друг или сторонник (одним словом, «кум») кого-то из власть предержащих и его богатство связано не с производством полезных товаров, а с привилегиями, которые государство представляет одним людям в ущерб другим. Как это ни прискорбно, понятие «кумовской капитализм» все больше характеризует и экономику США – страны, где обанкротившимся фирмам все чаще «помогают» за счет средств налогоплательщиков, где национальный капитал превращается в улей, кишащий соискателями на «присвоение ренты» – лоббистами, бюрократами, политиками, консультантами, продажными писаками, где чиновники из Министерства финансов и Центробанка (Федеральной резервной системы) решают, какие фирмы облагодетельствовать, а каким навредить. Подобное коррумпированное кумовство нельзя отождествлять с рыночным капитализмом – системой производства и обмена, основанной на верховенстве закона, равных правах для всех, свободе выбора, торговли, инноваций, дисциплинирующих ориентирах прибыли и убытков, праве на плоды собственного труда, накоплений, инвестиций, отсутствии опасений, что они будут конфискованы теми, кто вкладывался не в производство полезных товаров и услуг, а в политическую власть.

Волны перемен, порождаемые рыночным капитализмом, часто вызывают недовольство традиционных элит. Они считают, что представители меньшинств наглеют, а низшие классы забыли свое место. Еще больше их шокирует тот факт, что рыночный капитализм позволяет женщинам занять подобающее место в обществе. Подрывается незыблемость социального статуса. Люди формируют взаимоотношения, основанные на добровольном выборе и согласии, а не на привилегиях, доставшихся им по праву рождения и социального положения^[21]. Ненависть консерваторов крыночному капитализму, столь тщательно обобщенную Марксом и включенную в его собственные теории, отражает возмущение подобными переменами, а зачастую – и утратой привилегий. Лео Меламед (почетный председатель СМЕ Group, а в прошлом – Чикагской товарной биржи, биография которого – он сумел спастись от гестапо и КГБ, а затем произвел революцию в мировых финансах – представляет собой выдающуюся историю мужества и дальновидности) на собственном опыте сделал вывод: «На финансовом рынке Чикаго главное не то, кто вы такой – ваше происхождение, семья, физическое состояние, пол, – а ваша способность понимать нужды потребителей и тенденции развития экономики. Все остальное большого значения не имеет»^[22]. Поддержка рыночного капитализма равносильна поддержке свободы менять мир, вносить в него что-то новое, изобретать. Она означает готовность принять перемены, уважение к праву других делать все, что они захотят, с тем, что им принадлежит. Она означает создание условий для появления новых технологий, научных теорий, художественных форм, новой идентичности и новых взаимоотношений. Она означает поддержку свободы создания материальных благ – единственного инструмента борьбы с бедностью. (У богатства есть причины, а у бедности нет. Бедность – это результат того, что богатство не создается, но богатство – не результат того, что не создается бедность^[23].) Она означает поддержку освобождения людей и реализации ими своего потенциала.

Авторы, чьи эссе публикуются в настоящем сборнике, представляют разные страны, культуры, профессии и научные специальности. Каждый из них по-своему анализирует вопрос о нравственных корнях рыночного обмена и о том, как рынок стимулирует нравственность. Это разные работы – некоторые довольно коротки, другие более объемисты; некоторые написаны в популярной форме, другие – в научной. Книга включает две статьи, прежде не публиковавшиеся на английском: специально для нее они переведены с китайского и русского. Среди авторов – два лауреата Нобелевской премии (по литературе и экономике), в сборник вошло также интервью с успешным предпринимателем, сторонником, как он выражается, «сознательного капитализма». В статьях представлена не вся совокупность доводов в пользу рыночного капитализма, но они могут служить введением в весьма обширный круг соответствующей литературы. (Небольшая выборка из этого массива литературы представлена в краткой библиографии в конце книги.)

Почему этот сборник содержит только работы, авторы которых энергично защищают рыночный капитализм? Потому что существуют сотни, а то и тысячи книг по проблемам рыночной экономики, где дается якобы «сбалансированный» анализ нашей темы, на деле представляющий собой осуждение богатства, предприимчивости, инноваций, механизма прибылей и убытков и рыночного капитализма в целом. За свою жизнь я прочел сотни трудов с нападками на рыночный капитализм; я анализировал содержащиеся в них аргументы и продумывал собственные доводы для борьбы с ними. Что же касается критиков рыночного капитализма, то среди них мало кто прочел больше одной книги, автор которой осмелился бы выступить в защиту этой системы. Чаще всего, по крайней мере в «англосаксонских» интеллектуальных кругах, встречаются ссылки на одного ученого – Роберта Нозика, но и тут становится ясно, что авторы прочли лишь одну главу из одной его книги: ту, где он предложил «испытательный» мысленный эксперимент, тестируя противников рыночного капитализма. Большинство авторов-социалистов считают вполне достаточным ознакомиться с одной-единственной работой и оспорить один мысленный эксперимент^[24]