Глава 1. Коррупция как социальное явление

§ 1. Коррупция и современное общество

Коррупция представляет собой сложное, многоаспектное, системно организованное социальное явление, органически интегрирующее в себе экономическую, юридическую, социальную, управленческую, политическую и даже этическую составляющие. Распространена она как на элитарном, так и на среднем и низовом уровнях; проникает во все сферы и подсистемы общественного бытия; затрагивает интересы всех социальных групп, слоев и классов общества; поражает экономику и политику, социальную сферу и культуру.

В современной России отношениями коррупции пронизаны все сферы социального взаимодействия.

Многие исследователи^[50], подчеркивая, что коррупция в России превращается сегодня из преступлений отдельных чиновников в массовое социальное явление, становящееся общепринятой практикой, привычным элементом социально-экономической системы, говорят о ее институционализации. Причем ими отмечается не только интенсификация процессов сращивания аппарата государственной власти и общественного управления с организованной преступностью, но и способность коррупции формировать и воспроизводить специфические отношения обмена и соответствующие им социальные нормы (правовые, моральные и др.). Эти нормы регулируют и поддерживают непредусмотренный законом и потому скрываемый от общества и государства обмен, присвоение субъектами публично-властных структур незаконной ренты.

Социологические исследования также свидетельствуют о качественном изменении коррупции, при котором спонтанное коррупционное поведение, носящее характер девиации, сменяется регулярными действиями, совершаемыми в соответствии с определенными правилами, о закреплении коррупционных практик в организационно устойчивых формах. Как представляется, значимую роль в этом процессе сыграло формирование «института» посредников. Если раньше роль посредников зачастую выполняли родственники и сослуживцы коррумпируемого субъекта, то сейчас такие действия осуществляются лицами, формально не связанными с подкупаемой стороной. Коррупционное посредничество осуществляется с привлечением юридических лиц, когда при помощи легальных по форме сделок (оплата экспертиз, формирования пакета документов, юридического сопровождения, наконец, посредством оплаты счета в ресторане) вуалируются коррупционные вознаграждения. Благодаря тому, что «подкупающая» и «подкупаемая» стороны не взаимодействуют друг с другом непосредственно, обеспечивается большая латентность проявлений коррупции и снижается риск изобличения. Как следствие, коррупционное посредничество в настоящее время стало важным видом криминального промысла.

Негативные последствия коррупции хорошо известны. Так, например, указывают, что усиление, увеличение масштабов коррупции приводит к возникновению в российской экономике таких негативных явлений, как неэффективное распределение и расходование государственных средств и ресурсов; неэффективность распределения финансовых потоков с точки зрения экономики страны; снижение объемов собираемых налогов; повышение уровня «зарегулированности» экономики и т. д.^[51]Угрожающий экономическому развитию страны рост инфляции также является результатом коррупции. По оценкам некоторых экспертов, порядка 400 миллиардов долларов ежегодно выводятся из экономики страны в виде взяток и «откатов».

Социальная инфраструктура недополучает примерно 30–50 % финансирования, а по ряду программ объем хищений достигает 70 %!^[52]

Выделяют и еще одну сторону воздействия коррупции на жизнь российского общества: «Коррупционный механизм во многом является доминирующим в кадровых назначениях, в выборе подрядчиков, в выдаче разрешений, в сокрытии преступлений и т. д…Прямым следствием этого является наличие в стране массы социальных конфликтов, которые принимают форму то расовых, то национальных, то межконфессиональных, многие из которых, по сути дела, порождены коррупцией и бездействием властей… Не находя справедливых решений по закону, люди начинают действовать сами… Следовательно, коррупция создает благоприятную среду для провоцирования экстремизма в России»^[53]. О том, насколько справедливо это мнение, свидетельствуют события, развернувшиеся вокруг убийства болельщика ФК «Спартак» Егора Свиридова^[54]. Обычный для нашего времени эпизод подкупа следователя после послужил толчком к массовым беспорядкам. Люди осознали, что за милицией и следователем стоит не авторитет государственной власти, а своекорыстный интерес, и пришли к выводу, что коррумпированной милиции и следствию можно не подчиняться; можно вершить самосуд. Этот случай является весьма тревожным симптомом болезненного состояния российского общества, так как в силу принципа «голографичности», т. е. единства и разнообразия мира, который впервые был сформулирован Блезом Паскалем еще в XVII веке и получил дальнейшее развитие в трудах современного французского философа Э. Морена^[55], коррумпированная милиция и следствие воспринимаются общественным сознанием как отражение государства в целом. И потому не подчиняться «можно» не только милиции (полиции), но и другим институтам власти.

В этой связи примечательными являются результаты социологических опросов молодежи^[56], согласно которым более двух третей опрошенных оценивает работу властных структур как плохую, еще четверть – на «удовлетворительно», остальные затруднились с оценкой. Говоря о доверии государственным и общественным институтам, респонденты наивысшее доверие выражают к президенту, церкви, вооруженным силам. Наименьшее – к милиции, судам, органам местного самоуправления. Практически поровну распределилось отношение к роли государства и правоохранительных органов в обеспечении личной безопасности человека (48,3 %) и тех, кто считает, что человеку о своей безопасности приходится заботиться самому, действуя в соответствии с собственным чувством справедливости (51,7 %). Иначе говоря, половина респондентов мало верят в силу закона и, скорее, живут, руководствуясь «понятиями» – это следование не правовым нормам и установленному законом порядку, а неким представлениям о благе и справедливости, принятым в криминальных сообществах. Как следствие, большинство молодых людей сегодня воспринимает государство в основном как источник ресурсов для реализации собственных интересов^[57]и не хотело бы жертвовать чем-то личным даже ради спасения страны^[58].

На основании приведенных данных и оценки результатов большого числа иных социологических опросов можно констатировать, что коррупция «активно воздействует на общественное сознание и личные взгляды, формирует морально-нравственные установки, определяет правовую культуру и нравственный климат в обществе, лишает в конечном итоге право и мораль монополии регулирования общественными отношениями, разрушает буквально все, причем очень быстро: был бы «интерес» и «ресурс»^[59]. Подобно ржавчине она «разъедает» устои российского общества, став, по сути дела, альтернативой праву и морали.

Необходимо подчеркнуть, что в настоящее время коррупция имеет место практически во всех государствах, однако реальные механизмы протекания коррупционных процессов в каждом государстве, в каждом обществе различны, а одни и те же регулятивные меры дают различный эффект. Обусловлено это тем, что социокультурные и социополитические процессы, которые выступают фундаментом для всех правовых и противоправных действий, их социальным контекстом, а также механизмы общественной регуляции коррупционных отношений неразрывно связаны с цивилизационными основами этого общества – с системой провозглашаемых и реализуемых им ценностей и идеалов, с культурой, обычаями, традициями, правовыми и социально-политическими институтами, которые формируются на протяжении всей его истории и продолжают видоизменяться и корректироваться в настоящее время. Поэтому научное исследование феномена коррупции, равно как и выработка эффективных методов противодействия ей, невозможно без рассмотрения цивилизационных детерминант конкретных обществ, в которых она имеет место.

Как известно, современная отечественная наука^[60]исходит из того, что при всем многообразии мировых цивилизаций^[61]их можно разделить на два основных типа^[62] – традиционалистский тип цивилизации и цивилизацию техногенную, в развитии которой решающую роль играет постоянный поиск и применение новых технологий, причем не только производственных технологий, обеспечивающих экономический рост, но и технологий социального управления и социальных коммуникаций. Различия между этими двумя типами цивилизации носят радикальный характер. Так, система ценностей и жизненных смыслов, характерная для техногенной цивилизации и составляющая ее «культурную матрицу» («геном культуры») (В.С. Степин), включает:

– особое понимание человека и его места в мире: человек предстает как деятельностное существо, активная, суверенная, автономная личность, свободная индивидуальность, которая может включаться в различные социальные общности, обладая равными правами с другими личностями;

– понимание деятельности как процесса, направленного на преобразование объектов как природных, так и социальных, и их подчинение человеку;

– ценность индивидуальных свобод и прав человека, которых не знали традиционные культуры;

– ценность инноваций и прогресса, которые становятся едва ли не самоценностью, и

– особое понимание власти и силы. Власть здесь рассматривается не только как власть человека над человеком (это есть и в традиционных обществах), но прежде всего как власть над объектами, причем объектами как природными, так и социальными. Они тоже становятся объектами технологического манипулирования.

Из этой системы ценностей вырастают многие другие особенности техногенной культуры. В частности, политико-правовым результатом становления техногенной цивилизации является приоритет личности как субъекта и цели правовых отношений, легализм как монополия государственной власти на установление и преобразование права в сочетании с подчинением этому праву всех элементов общества и интеллектуализм как постижение правового бытия, выявление единой сущности в разнообразии правовых явлений, абстрактный, понятийный и системный характер правового мышления, научные формы правовой аргументации. Соответственно, именно право в условиях техногенной цивилизации имеет реальную силу и является главным и наиболее действенным регулятором общественных отношений (с учетом возможности вмешательства в процесс регуляции политической власти и структур гражданского общества). И потому именно право выступает главным регулятором и ограничителем коррупции. «Западные формы борьбы с коррупцией опираются на веками формировавшиеся европейские и американские принципы правового государства и гражданского общества как субъектов, ограничивающих возможность неправового поведения органов власти и воспринимаемого как отклонение от должного состояния легитимности в результате действия субъектов в соответствии с индивидуальными корыстными интересами. Главным направлением западной борьбы с коррупцией выступает усиление правовых приоритетов и действенности права в том числе, посредством «автоматического правоприменения» – возбуждения уголовных дел и последующего осуждения правонарушителей… Позитивные и негативные санкции, цивилизационно сформировавшиеся в техногенном обществе и зафиксированные в уголовном и других кодексах и транслируемые оттуда в политические решения власти и активность гражданского общества (а не наоборот), являются наиболее эффективным выработанным человечеством антикоррупционным механизмом»^[63].

Иная система ценностей и жизненных смыслов характерна для традиционных культур. В рамках этой системы:

– личность, ее ценность, определяется прежде всего через ее включенность в строго определенные (и часто от рождения заданные) семейно-клановые, кастовые и сословные отношения;

– деятельность человека, направленная на преобразование внешних объектов и обстоятельств, отнюдь не считается его предназначением. Наоборот, вектор человеческой активности должен быть направлен не вовне, а внутрь, на самоконтроль и самовоспитание, обеспечивающие адаптацию индивида к социальной среде. Это выражено в знаменитом принципе древнекитайской культуры «у-вэй», который провозглашал идеал минимального действия, основанного на чувстве резонанса ритмов мира, а наглядной иллюстрацией тому, к чему может привести нарушение этого принципа, служит древнекитайская притча о «мудреце», который, пытаясь ускорить рост злаков, стал тянуть их за верхушки и вытянул их из земли.

Для правовых систем, действующих в традиционных обществах, прежде всего, исламской, индуистской и буддийской, которые, исходя из численности охватываемого ими населения, являются наиболее распространенными в современном мире, характерен приоритет традиций, представленных в виде определенного набора представлений, обычаев, привычек и навыков практической деятельности, передаваемых из поколения в поколение. Этот комплекс основанных на религии ценностно-нормативных и культурно-институциональных образцов и традиций всегда является детерминирующим в конкретной правоприменительной практике. Также и коррупционные деяния – совершаемые в бизнесе и на бытовом уровне, они являются, как правило, интегрированными в культуру и не считаются предосудительными, не воспринимаются как проблема^[64]. Исключение составляет лишь узкий круг деяний, которые создают угрозу национальным интересам и национальной безопасности и потому воспринимаются как «абсолютно коррупционные» и «безусловно преступные». И потому коррупция в этих странах оказывает существенное воздействие на общественную жизнь и социально-экономическое развитие.

Таким образом, различия культурно-генетического кода оказывают существенное влияние на феномен коррупции, поскольку именно культурной матрицей соответствующего общества определяются:

реальные причины и механизмы коррупционных процессов;

оценка, как правовая, так и этическая, этого социального явления, восприятие проблем коррупции общественным сознанием;

особенности воздействия коррупции на политическое устройство и всю общественную жизнь государства;

эффективность мер предупреждения коррупции и борьбы с ней.

Анализируя цивилизационные детерминанты коррупции и механизмов общественной регуляции коррупционных отношений в России, необходимо отметить:

1. Российское общество является частью цивилизации, именуемой исследователями «западной», или «техногенной». В его культурной матрице важное место занимают понимание человека как деятельностного существа, чья социальная активность направлена на преобразование внешнего по отношению к нему мира и отдельных его объектов (И.В. Мичурин: «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее – наша задача»), а также ценность инноваций и прогресса. Но есть и отличие: техногенная цивилизация, как было показано выше, «человекоцентрична» – ключевым элементом ее культурной матрицы является присущий западной культурной традиции индивидуализм, приоритет суверенной, автономной личности, тогда как российское общество вплоть до недавнего времени было «социоцентрично», его «ключевым игроком» на протяжении всей истории был коллектив – будь то крестьянская община, партийная ячейка или государство в целом.

Вследствие этого, а также породивших указанные различия причин исторического, пространственно-географического, природно-климатического, этнокультурного, военно-политического характера к началу XXI века в России оказались довольно слабо развиты как «техногенные», т. е. правовые, так и «традиционные», внеправовые регуляторы коррупционных процессов. В свою очередь восприятие проблем коррупции общественным сознанием в России сходно с восприятием, характерным для государств с традиционным типом цивилизационного развития. Об этом свидетельствуют, в частности, данные, полученные в ходе проведенных с участием Научно-исследовательского центра ФСБ России в 2007–2009 гг. научных исследований коррупции^[65], согласно которым:

– наибольшее осуждение россиян вызывает коррупция среди высших должностных лиц (злоупотребления со стороны высокопоставленных политиков и чиновников), тогда как отношение общества к «низовой», повседневной коррупции относительно терпимое. Данный стереотип общественного сознания, с одной стороны, позволяет инициировать одобряемые обществом обвинения в коррупции против самых высокопоставленных лиц, но с другой – препятствует вовлечению граждан в борьбу с коррупцией как повседневным явлением;

– в настоящее время коррупция рассматривается большинством россиян как одна из весьма важных, но далеко не приоритетных проблем (в отличие от экспертов, которые считают ее одной из важнейших). Сложилась парадоксальная ситуация, когда последствия коррупции вызывают у россиян более сильную тревогу, чем опасность самой коррупции, являющейся их причиной;

– оценивая степень важности различных факторов коррупции, россияне склонны делать слишком сильный акцент на морально-этические (жадность/аморальность чиновников) и на политические (безнаказанность чиновников) аспекты, недооценивая значение институциональных факторов (слабость гражданского общества, высокая коррупциогенность законов и бюджета). Такое искажение приоритетов объективно способствует сохранению коррупции, поскольку препятствует применению эффективных институциональных мер, направленных против явления, а не против конкретных людей. Очевидно, что эффективная борьба с коррупцией невозможна без устранения этого несовпадения массовых стереотипов и научных выводов, и, как следствие, без корректировки цивилизационных детерминант, регламентирующих все сферы жизни российского общества на современном этапе его развития.

2. Российская Федерация в настоящее время относится к категории «государств переходного типа»^[66]. Среди выделяемых учеными характеристик (атрибутивных признаков) этого типа государств особое влияние на коррупцию оказывают следующие:

– временное ослабление социальных и политических основ государства в силу происходящей в стране переоценки социально-политических и духовных ценностей значительной частью населения;

– доминирование в системе разделения властей исполнительно-распорядительной власти;

– повышение роли и значения субъективных факторов в развитии государства и права в переходный период;

– вариативность дальнейшей эволюции социальной и государственно-правовой материи, возможность развития государства, права и общества по тому или иному пути. «Современное переходное состояние России… содержит в себе альтернативу развития в направлении созидания общества, государства и права по образцу и подобию или раннего (дикого) капитализма, или позднего («монополистического») капитализма, или социал-демократизма, или же любого иного «изма»^[67].

Действие указанных факторов, а также ряд причин как объективного (экономического, политического и т. д.), так и субъективного свойства привели к тому, что результатом перехода нашей страны от развитого социализма к капитализму стало формирование не «этического и демократического капитализма, основанного на идеалреалистической онтологии и гносеологии, на экономической теории социального и этического рыночного хозяйства и на политической теории парламентской демократии»^[68], а общества потребления, в рамках которого социальный престиж связывается не с достижением каких-либо духовных идеалов, а с удовлетворением любых, даже самых нелепых и иррациональных потребностей. «Потребление… превращается в инструмент конструирования социальной идентичности»^[69]