Цитаты из книги «Дорогая редакция. Подлинная история Ленты.ру, рассказанная ее создателями»

Любой работавший в «Ленте» знает, что обязанности там распространялись по принципу респираторных заболеваний. Шел мимо кабинета главного редактора, ничего не подозревал, а потом – бац! – и ты уже за что-то ответственный.

Лента» не только искала и дополняла новости важными подробностями, она их вставляла в контекст, потому как многие события ничего сами по себе, без бэкграунда, не сообщают читателю.

успех «Ленты. ру» во многом объяснялся тем, что это было СМИ дилетантских профессионалов. В «Ленте» всегда было мало людей с опытом работы в больших серьезных СМИ или со специальным журналистским образованием. Десять лет «Лентой» руководила Галина Тимченко – главный редактор без диплома журфака. В самой же редакции работали люди с самым разным бэкграундом – филологи, математики, историки, переводчики, врачи. Само наличие высшего образования, как и опыт работы в журналистике, были, по сути, никому не важны.

Команда «Страны, которой нет» около полугода моталась по экспедициям. Все пишущие журналисты были штатными сотрудниками «Ленты», кроме Олега Кашина из «Коммерсанта» и Юли Вишневецкой из «Русского репортера» (она, впрочем, работала в «Ленте» раньше). Фотографов (сплошь фрилансеров) собирала Ира Меглинская – среди них были как признанные мэтры, вроде тех же Климова, Мякишева, Гляделова, так и молодежь – например Мария Морина, Ольга Кравец и Оксана Юшко, представившие в «Стране» свой мультимедийный проект «Грозный: девять городов». Организовать экспедиции для такой оравы творческих личностей было грандиозным административно-хозяйственным мероприятием.

Собираясь внедрить в «Ленте» какое-нибудь новшество или готовя очередной спецпроект, Галя Тимченко неизменно требовала «мантры»: предельно ясной формулировки, зачем и как это делается, достаточно короткой и «цепляющей», чтобы, столкнувшись с какими-то сложностями при реализации замысла, ее можно было тут же вспомнить – и искать решение, исходя из нее. У снобов это, кажется, называется high concept, но в «Ленте» снобские термины, как правило, не приживались. Мантра «Страны, которой нет» была, на первый взгляд, неочевидной: «места и люди». В первом же нашем разговоре про спецпроект к 20-летию распада СССР – том самом, по скайпу, когда я еще торчал в Африке, – мы единодушно решили, что будем рассказывать «человеческие истории». Замысел, само собой, потом изменился почти до неузнаваемости, но эта основополагающая идея осталась – и мантра «места и люди» исчерпывающе ее выражала: мы не обобщаем – мы рассказываем про конкретного человека или конкретное место, история которого в том или ином смысле может послужить метафорой всего того, что случилось с народом и со страной

Юрия Сапрыкина. Регулярно бывая на наших изнурительных летучках, он не столько фонтантировал идеями – с этим мы и сами неплохо справлялись, – сколько оценивал и конструктивно критиковал (Галя определила его роль как «арбитр вкуса»).

Дальше все было странно. Я дождался того момента, когда я ответственный за все. Я в роли продакт-менеджера «Ленты» ходил на совещания в «Афишу-Рамблер» защищать наш продуктовый план (хотя никакого продуктового плана не было; я просто ходил и хвастался трафиком, рассказывал про его качество и обоснованный рост, и что-то еще плел, чтобы от нас отъеб*лись).

Первая заметка появилась в «Ленте» в полвторого ночи, за ней последовало несколько новостей о развитии событий, а уже в девять утра был опубликован пространный комментарий, в котором не только суммировалось все, ставшее известным к утру, но также была собрана реакция СМИ, проведен анализ и предложен вариант развития событий. За давностью лет я уже не припомню, писал ли Иван комментарий в ущерб другим ночным новостям, много ли было ошибок в очень быстро выпущенном тексте, но факт остается фактом: большинство читателей «Ленты» к началу рабочего дня видели перед собой не только цепочку новостей, но и основательное обобщение главного события суток. В других СМИ к этому времени не было еще ничего похожего.

У Сэлинджера в рассказе «Френни» есть эпизод, в котором Зуи Гласс объясняет своей сестре Френни, кто такая Толстая Тетя. Дело в том, что многочисленные дети семейства Глассов выступали в радиопередаче «Умный ребенок», и время от времени кто-нибудь из маленьких вундеркиндов бунтовал: «Зрители в студии были идиоты, ведущий был идиот, заказчики были идиоты», а Симор, старший из Глассов, требовал, чтобы ботинки детей были начищены. Кому нужны начищенные ботинки, если ты выступаешь на радио? Не говоря уже о том, что заказчики – идиоты и т. д. И Симор объяснял, что все это делается ради Толстой Тети. Дети сами додумывали, кто она такая: одинокая, смертельно больная старуха, в чьем раскаленном жарой доме постоянно бубнит приемник. Разве можно пренебрежительно относиться к такому слушателю? И дети понимают, что нет, нельзя. В финале рассказа Зуи объясняет сестре, что все вокруг – это Толстая Тетя, нельзя никого презирать, нужно все равно стараться. Примерно так я понимала свои обязанности в «Ленте» (минус, разумеется, мессианский аргумент, которым Зуи завершает разговор с сестрой). И конечно, не я одна. Мне представляется, что именно поэтому в одном из интервью Галя говорила о редакции, что «в каком-то смысле это была секта, а не семья».

К русскому языку ленточное начальство вообще испытывало святотатственное, с точки зрения филолога, пренебрежение. Если какое-либо правило их не устраивало – они его просто отменяли, и в рамках редакции оно не действовало. Никакие увещевания, сотрясания воздуха Розенталем не оказывали на них ни малейшего воздействия. Напротив, Слава с Галей лишь укоренялись в своем подозрительном отношении к затесавшимся среди редакторов филологам, коих считали пятой колонной