Вадим Чекунов (Кирзач). Шанхай :: День молодого отца

Мо6ильник запищал в начале седьмого.

Продрав глаза, несколько секунд я тупо смотрел в угол комнаты. Оттуда, с письменного стола и заливался трелями «Турецкого марша» мой верный Siemens.

Похмелье полоскало меня, словно тряпку в ведре.

Наконец, со скрипом и щелчком мыслительный орган заработал.

Юлька! Это же она звонит! Из роддома, бля!

Утро – перескакивая через ворох сваленной на пол одежды, я успел заметить – было ясное, солнечное, тревожно-радостное…

Кеглями разлетелись и покатились по паркету пустые пивные бутылки.

– Не спишь?.. – голос жены прерывался помехами.

– Алё! Ну как ты?! Что там, а?! – трубка выпрыгивала из пальцев.

Треск и шипение.

– Алё! Слышишь меня?..

– Слышу, слышу, – донёсся, наконец, измученный голос. – Долго не могу говорить… В общем, я тебе Катьку родила. Три семьсот, пятьдесят три.

В кино, я часто видел – новоиспечённый отец кричит «вау!», прыгает, как подорванный, а успокоившись, сидит, блаженный, с лицом мальчика-дауна.

– Круто! – только и сумел сказать я. – Ты-то как? Жива?

Юлька вздохнула:

– Три часа голова не выходила… Порвали и порезали меня от сих и до сих… А так ничего…

В трубке издалека раздался грубоватый женский голос: «Ты мужа-то не пугай! Потом страсти-мордасти рассказывать будешь!..»

– Ну, всё, слышишь, потом перезвоню, – заторопилась жена. – Ты моим и своим позвони, скажи им там… Давай, целую тебя!

– Я люблю тебя! – прокричал я отключившейся мембране Siemens-a.

«Конец разговора с Julia» – сообщил дисплей.

Нужно выпить. Пусть в половине седьмого утра. Сегодня это не во вред.

Бог есть.

Это я осознал с необыкновенной ясностью, дойдя до палатки у соседнего дома.

Палатка работала.

Голова раскалывалась, как у Троцкого.

Отстояв небольшую очередь из таких же бедолаг, просунул в амбразуру окошка мятые червонцы. Получил в ответ две тёплые и тоже мятые банки очаковского «джин-тоника». Почему-то у меня сегодня всё такое – деньги, одежда, рожа, ещё недавно бывшая лицом…

Не гладко начинается день, не гладко.

Тут же, у палатки, высадил под сигарету одну из банок. Хининовый ёршик газированного спирта жёстко прошёлся по пищеводу.

Под ногами, дёргая головой, шлялись жирные неопрятные голуби. С автобусной остановки раздавалось шарканье сотен ног.

Народ волочился на работу – на другой стороне Каширки распахнулись ворота стройрынка. Снисходительно улыбаясь, я прошёл сквозь угрюмую толпу, открывая на ходу вторую банку.

Самочувствие явно разглаживалось.

Не так уж плохо всё.

Я стал отцом.

Уже вторую неделю нахожусь в отпуске. Впереди – ещё два месяца. В профессии преподавателя, при всех её минусах, есть и большой плюс.

Каникулы. Двухмесячные летние каникулы.

Жизнь хороша.

Я присел на скамейку возле собственного подъезда.

Выудил из кармана чёрное тельце Siemens-a и разослал друзьям sms-ку: «уа stal papoi!».

Воздух прогрелся. Утро сдавало вахту.

В ветвях густого куста чирикали воробьи. Я зашвырнул пустую банку в куст. Из него шумно выпорхнула серо-коричневая стая и уселась на ближайших проводах. С минуту воробьи разглядывали потревожившего их сукиного сына. Затем по-одиночке и парами начали возвращаться. «Мухами там, что ли, у них намазано?» – говорил в таких случаях мой ротный.

Siemens затренькал сигналами поступающих sms-ок. Народ поздравлял, интересовался, кто родился. Про вес и рост спрашивали. Блин, забыл, в самом деле, сообщить.

Набирая на ходу ответ, добрёл опять до палатки. Теперь решил вдарить по пивку. Деньги, вытащенные из заднего кармана, на этот раз оказались сложенными пополам и влажноватыми.

Становилось откровенно жарко.

Три «Клинского» будет в самый раз для начала. То, что это только начало, я уже понял, разглядев слипшийся комок купюр. «Я рукой нащупал свой карман, Он мне намекнул, что буду пьян…» – пел когда-то солист «Сектора» Юра Хой. Ну что ж, держись, братан…

Шуму и гари на Каширке прибавилось – в обе стороны машины пёрли сплошным потоком.

С окрестных тополей слетали тучи пуха.

От привкуса хинина во рту начинался сушняк.

До скамейки у подъезда дошёл только с двумя бутылками – с одной закрытой и второй ополовиненной. Третью, пустую, скромным обелиском воздвиг посреди тротуара. Поскромничал, лучше пяточек брать надо было.

С удовольствием, врастяжечку допил пиво под пару сигарет. Мочевой пузырь дал понять, что переполнился. Зашёл в подъезд. Лифт, сволочь, как всегда находился наверху. Сомкнув колени и стиснув зубы, я едва дожидался его. Влетел в квартиру. В комнате надрывался телефон. Пробежал в ванную, открыл кран над раковиной и, любуясь собой в зеркале, пустил тугую струю.

Дома я всегда писаю в раковину. Стараюсь делать это и в гостях. Удобно и гигиенично. Ничего хуже, чем заставить мужчину мочиться в расположенный на уровне его колен фаянсовый горшок, изобрести не могли. Мало того, что поднятый стульчак норовит упасть под струю, так ещё сотни, тысячи мельчайших брызг неизбежно попадают на ноги. Рассмотрите внимательно ваши домашние треники и вы поймёте…

Телефон не умолкал.

– Вадик, это ты?

Звонила тёща. Минут пять мы поздравляли друг друга, обсуждали рост, вес и наш изменившийся статус.

– Вот вы и бабушка, Елена Ивановна!

– А ты-то… Ты – отец теперь! Ты уж давай, не особенно пей-то там… Квартиру убрал? Юльку когда выписывают, не узнал?

Прикидываться трезвым по телефону у меня выходит гораздо лучше, чем визави. Но в случае с женой и тёщей номер не проходит. Получив наказ не шляться, лечь поспать и потом заняться уборкой, положил трубку и направился на кухню.

Как я мог забыть?!

Отнеся непростительный провал в памяти к охватившим отцовским чувствам, я решительно распахнул дверку холодильника.

Приветливо звякнув, подмигнула полная на треть поллитровка «Флагмана».

Наскоро соорудил бутерброд.

Водку выпил залпом. Холодная, она почти отрезвила меня. Вышибла хмельную тяжесть пива. Прояснила взор.

Я зашёл в пустую – лишь кроватка у стены – детскую.

Скоро, через несколько дней, здесь будут жить.

Провёл пальцами по перилам кроватки. Нагнувшись, погладил упругий, набитый кокосовой стружкой матрас.

Сегодня у меня родилась дочь. Жена, хрупкая и нежная Юлька подарила мне крохотного – 3 кг. 700 гр., 53 см. – человечка. Жизнь пойдёт теперь иначе. Я перестану много пить, устроюсь на вторую работу. Наведу порядок в квартире. По ночам, затаив дыхание, буду подходить к кроватке, вдыхая молочный аромат маленького тельца… Помогать менять распашонки. Купать по вечерам в ванночке… Моё жильё пропахнет мочой и какашками… На кухне и в ванной будут висеть мокрые пелёнки…

…Пересчитав наличность, я сходил к палатке.

Какое-то странное, онегинское беспокойство вдруг овладело мной.

Захотелось куда-нибудь съездить.

Двухлитровая баклажка «Оболони» вызвалась скрасить мой путь. Только успел подойти к трамвайной остановке, как по заказу подкатила «трёшка». Трамвай – огромный дребезжащий утюг, был почти пуст, лишь старухи с лицами из мятого пергамента ехали куда-то по своим делам.

Заскочив в салон, я сделал несколько больших глотков.

Трамвай, постепенно заполняясь, волочился вдоль задымленного Варшавского шоссе.

Солнце жарило спину сквозь пыльное стекло.

Едва не проехал нужную остановку.

Вывалился из вагона. С удивлением уставился на обилие животастых девок, деловитыми кряквами снующих туда и сюда. Я зачем-то приехал на детскую ярмарку у метро «Тульская».

Неправильный опохмел давно уже привёл к повторному опьянению. На дне моей баклажки бултыхались остатки пива.

Опять нестерпимо захотелось ссать.

Туалет найти не удалось. Затравленным зверем, расталкивая прохожих, я метнулся во дворы. Каждый шаг отдавался жуткой резью внизу живота. Невдалеке виднелись спасительные гаражи.

Делая вид, что прогуливаюсь, я приставными шагами поскакал через детскую площадку, едва не навернулся на сломанную карусель.

Сил хватило подбежать к гаражам, выхватить из ширинки член, застонать и опереться рукой о жестяную стену.

Напор не ослабевал, показалось, несколько минут. Под кроссовками скопилась пенистая лужа, но мне было наплевать. Нассать в прямом смысле слова. Наконец струя иссякла. Я осторожно, не касаясь члена руками, используя резинку трусов, потряс его, наслаждаясь жизнью.

– Ты что ж, гад, делаешь, а? – раздался за спиной голос.

То, что гад – это я, огорчило. Но порадовало, что в контакт со мной вошли сейчас, а не минутой раньше. Застегнув джинсы, я обернулся.

В двух шагах, сжимая монтировку, стоял невысокий мужичок во фланелевой рубашке и грязных трениках. Мужичок гневно топорщил усы. Хозяин обоссаного гаража, предположил я.

– Ну, извини, – я развёл руками. – Сын у меня родился. Серёгой назвал.

И завис от собственных слов.

Мужичка же мои откровения почему-то взбесили. Он резко вскрикнул и сделал выпад вперёд. Монтировка – я почувствовал лёгкий ветерок – прошла в миллиметре от лица.

Надо собраться.

– Мужик, не бей! – я примиряюще выставил вперёд ладони. – Ну, прости, брат… Давай замнём, лады?..

Во время тирады, дружелюбно кивая, мне удалось сделать несколько мелких шагов в его сторону.

Мужичок пятился, выставив левую руку. Правую, с монтировкой, опустил и чуть отвёл назад. В какой-то миг он оглянулся по сторонам.

Я подал корпус вперёд.

Пять ударов основаниями ладоней в лицо. Один за другим.

Монтировка упала мне под ноги.

Мужичок ошеломлённо затряс головой.

Я добавил ему в ухо и в корпус – уже кулаком, спьяну промахнулся, удары вышли скользящие. Однако хватило и этого.

Мужичок побежал в сторону пятиэтажек. Из окон ближайшей что-то орали.

Поборов соблазн пуститься в погоню, я припустил в сторону рынка.

На пропечённой солнцем асфальтовой площади перед рынком я начал обильно потеть. Пуловер прилипал к телу. Пот стекал по лбу и застревал в бровях.

Брови впитывали влагу, как губки, и тяжелели.

Надо было догнаться.

Стычка взбодрила ненадолго. Ноги сделались какими-то ватными, в рот словно запихнули рулон наждака. В ушах шумело и колотило.

В кафе у вьетнашек, ругая цены, я за пару минут выпил подряд три светлых «Балтики». Вьетнашки таращили глаза и что-то лопотали по-своему. Громко, не стесняясь, рыгнул. Закурил.

Гады все. Гады и гондоны, думал я, разглядывая рыночных посетителей. Мало того, что поссать негде, так ещё за это голову разнести норовят.

Добавил сотку явно палёной «гжелки». Докурил. Как-то отлегло немного. Хоть вы и гондоны, а день у меня сегодня особенный. Поэтому всех вас люблю.

Прихватив с собой ещё одну пива, благостный и расслабленный, отправился бродить по детским секциям.