Исходную точку, впрочем, и здесь (как и в прежних средневековых монетах), быть может, составляют итальянские города, ибо еще до появления тирольских гульденгрошенов Венеция в 1472 г. при доже Николае Троне стала чеканить «лиру трон» – крупную серебряную монету ценностью в венецианский фунт, изображающую дожа, льва Св. Марка и лавровый венок, а за ней последовал два года спустя миланский герцог Малеацо со своей серебряной лирой, именуемой гроссоне (крупная) или тестоне (ибо изображен был герцог в локонах: testoner – причесывать); тестоне стали чеканить и в германских территориях, в Нидерландах, во Франции (в конце XV и в начале XVI в.). С другой стороны, талеру соответствовали серебряные неаполитанские скудо (1525 г.), миланские дукатоны (в 100 солидов), венецианские (серебряные) дукаты (1562 г.); в других севере-итальянских княжествах и в Савойе они даже именовались talleri и чеканились по немецкому образцу (австрийскому). Дольше всего прожили австрийские Мария Терезия-талеры, которые являлись любимой монетой в странах мусульманского Востока (отсюда их название «левантийские талеры»), почему чеканку их воспроизводили Венеция и Фридрих Великий и они с изображением Марии Терезии чеканились в Вене в том же виде для Востока вплоть до 1914 г. Однородный характер имели талари, чеканенные в Париже для Абиссинии в конце XIX в.

В течение XVII в., с возрастанием добычи золота, наряду с дукатами, которые чеканятся в Венгрии, Нидерландах и по-прежнему в Венеции и широко распространены во всей Западной и Восточной Европе и Азии, появилась и крупная золотая монета, значительно большая, чем гульден, в виде пистоли, которую, по-видимому, ранее всего стали чеканить в Испании; под этим наименованием (в Германии, Швейцарии) или под другими названиями она вскоре также стала общим типом золотой монеты в Европе. Так, пистоли равняется луидор (он иногда и именуется пистолей), который чеканится с середины XVII в. во Франции, причем на монете было поясное изображение короля – отсюда самое название (луидоры начала XVIII в. под названием «mirlitons», т.е. свирели, от изображения двух переплетающихся «L» среди пальмовых ветвей; луидоры 1726—1791 г. – «au lunettes» – два щита, Франция и Наварра, рядом). Ту же монету представляет собой в Пруссии фридрихдор; двойным пистолям (дублонам) соответствуют вильгельмсдоры, в Баварии – максдоры (при Максе II – 1715 г. и сл.) и каролины (при Карле VII); в Португалии крупная золотая монета из бразильского золота – крузада (крест), в Англии – из африканского золота – гинея (от Гвинеи).

Наряду с крупными золотыми и серебряными монетами появляется и медная монета^[53]. Она заменила прежнюю монету, с виду серебряную, в действительности же на ³/₄ состоявшую из меди и лишь сверху покрытую серебром. Медная монета существовала в Нидерландах уже в XV в. («myte» от minuta, т.е. мелкая); с XVI в. она чеканится в итальянских городах и территориях (неаполитанские cavalli, венецианские bagattini, папские quattrini) и во Франции; в XVII в. – и в Англии, а также в Швеции и Московском государстве.

При этом медная монета и в Испании, и в Швеции, и в России при Алексее Михайловиче и Петре Великом чеканилась в чрезмерном количестве и по номинальной цене, значительно превышавшей ценность содержавшегося в ней количества меди, – в целях увеличения доходов казны; в Швеции выпуск медной монеты в 1715—1719 гг. доставлял казне 3—5 млн талеров в год. Повсюду это вызывало вздорожание товаров, торговый кризис, волнения. В Испании с 1602 г. появилась чисто медная монета (moneda gruessa) в огромном количестве, неоднократно извлекаемая из обращения и вновь выпускаемая с изменением ценности и чекана. Во Франции новая монета (deniers и doubles deniers, tournois и ogmeliards) появляется в 1575 г. как результат продолжительного развития, выражавшегося в постепенном сокращении серебра в серебряной монете до тех пор, пока от серебра уже ничего не осталось (в 1719 г. медные су – от солида^[54], в 12 денье). Подобным же образом и в Германии начала XVII в. появилась монета, которая, в сущности, являлась медной, ибо только сверху она была немного покрыта серебром; а затем и последние остатки серебра исчезли, и она стала чисто медной. Начало было положено, по-видимому, под влиянием Нидерландов, ближайшими к последним территориями – Клеве, Аахеном, Люнебургом, затем брауншвейгскими герцогами; их примеру последовали саксонские, прирейнские области, Силезия, Богемия, Австрия. Города, которые когда-то чеканили монету, на этом основании теперь приступали к чеканке. На первом месте стояли, однако, княжества, которые обладали серебряными рудниками, как, например, Брауншвейг и еще более Австрия (в 1620—1621 гг.), где право чеканки было передано специальному консорциуму с участием герцогов, князей, графов, выпускавшему огромное количество малоценной монеты. Несмотря на то что вызванные этим в Вене волнения удалось прекратить лишь с большим трудом, права консорциума были все же продолжены. Но дело кончилось крахом, пришлось частью монету изъять из обращения, частью понизить ее номинальную цену. Монета в 75 крейцеров была понижена до 10 крейцеров, монета в 48 крейцеров – до 6 крейцеров. От всех такого рода операций несли убытки и сами курфюрсты (Саксонский в 1622—1623 гг. на 1 млн талеров, Вюртембергский на 250 тыс. талеров), и города, и деревни, и частные лица на протяжении всей страны. Крестьяне отказывались везти в город съестные припасы в обмен на низкопробную монету, производили бунты, нападения на монетчиков, которых приходилось снабдить огнестрельным оружием. И все это ничему не помогало. И по окончании Тридцатилетней войны те же операции возобновились, и, несмотря на соглашения, устанавливаемые курфюрстами, выпуск «возмутительной билонной^[55] монеты» продолжался по-прежнему^[56].

В Англии ввиду недостатка в мелкой серебряной монете уже в XVI в. появляются полупенсы и фартинги (¹/₄ пенса) из свинца, меди, олова, бронзы и даже из кожи, которые выпускаются частными лицами – некоторыми торговцами, кабатчиками, пекарями. По словам современника, в 1609 г. в одном только Лондоне имелось 3 тыс. человек, выпускавших в общей сложности на 15 тыс. фунтов стерлингов таких «tokens», т.е. знаков, как их презрительно называли. Они обращались среди публики, в особенности среди покупателей этих торговцев, которые нередко вынуждены были, в силу зависимости от торговца, брать их; многие из них терялись, отчего торговец имел прямую выгоду; если же он умирал или банкротился, то эти знаки теряли всякую ценность, никто их не менял на серебро. В 1613 г. был запрещен выпуск tokens и исключительное вправо чеканки их предоставлено лорду Гарингтону, позже передано другим лордам и кузине Карла I. Они чеканились теперь исключительно из меди и должны были иметь определенный штемпель; было создано специальное учреждение для размена их на серебро или золото, но прием их был по-прежнему факультативный. С 1670-х гг. положение tokens снова изменилось; хотя и теперь отдельные лица получали патент на выпуск их, но чеканиться они должны были (по-прежнему из меди) на казенном монетном дворе и только в определенном количестве. Прием их был теперь обязателен, но лишь при платежах не свыше 6 пенсов. Но подделка их была весьма распространена, и поэтому их неохотно брали (подделанная медная монета именовалась обыкновенно бирмингемской монетой, ибо в этом городе подделка особенно процветала). Вскоре частные лица, как и городские корпорации, стали снова выпускать медную монету для местного обращения. Путаница была весьма велика вплоть до конца XVIII в., когда (1797 г.) государство окончательно взяло в свои руки выпуск медной монеты (в 2 пенса, 1 пенс, ¹/₂ пенса и ¹/₄ пенса)^[57].

Медная монета должна была выполнять ту функцию, которую впоследствии выполняли бумажные деньги; но и последние уже находим в XVIII в. В особенности Джон Ло во Франции имел в виду заменить монету бумажными деньгами, утверждая, что только государю необходима звонкая монета, для подданных же достаточно иметь кредитные билеты. Выпуск последних в связи с другими спекуляциями Ло повлек за собой кризис^[58].

Если не считать новых видов монет, появляющихся в рассматриваемую эпоху, то, вообще говоря, условия денежного обращения по сравнению с предыдущим периодом изменились весьма мало. Господствовал тот же валютный хаос, что и в Средние века, который, однако, ввиду значительного расширения товарообмена и развития денежного хозяйства, должен был приводить к еще худшим последствиям. Кризисы и волнения, вызываемые монетной неурядицей, не могли не отражаться на торговле и на накоплении капитала.

Особенно печально было положение денежного обращения в Германии; в то время как и Англия и Франция^[59] в эту эпоху уже составляли одно целое в монетном отношении (с 1707 г. английская монета распространяется и на Шотландию)^[60], в Германии каждый из многочисленных территориальных государей чеканил свою монету. Некоторые из них, в особенности мелкие владетельные князья, систематически выпускали одну лишь плохую монету (они именовались Heckenmünzer). Другие, как, например, курфюрсты Бранденбургские, которые вели против этого сильную борьбу, отличались от них лишь тем, что чеканили рядом с такой неполновесной монетой и другие сорта, полновесные. Последние, однако, извлекались из обмена посредством вывоза за границу или же переплавлялись. При этом в Германии и Австрии обращалось и большое количество иностранных монет^[61]. Неоднократно издавались запрещения пользования такой «дурной иностранной фальшивой монетой», исключение делалось лишь для некоторых видов монет; но список исключений был весьма длинен. Так, эдикт 1559 г., запрещая все остальные иностранные монеты, допускает обращение дукатов всякого рода (испанских, кастильских, арагонских, неаполитанских, миланских, генуэзских, португальских, аугсбургских, зальцбургских, польских, гамбургских и многих других), двойных дукатов (сицилийских, арагонских, французских и др.) и крон (бургундских, нидерландских, французских, кастильских, миланских и др.). Можно себе представить, сколько в действительности обращалось сортов иностранной монеты^[62].

В Германии в особенности известна в этом отношении эпоха Тридцатилетней войны, так называемая Kipper– und Wipperzeit (kippen – значит обрезывать; wippen – взвешивать). «Врачи, – говорит современник, – покидают больных и думают гораздо больше о наживе, чем о Гиппократе и Галене, юристы покидают дела и стараются нажиться, предоставляя другим читать Бартола и Балда, купцы занимаются товаром, который создается штемпелем».

Однако не только в Германии, но и в других государствах встречаем довольно печальные явления в области монеты. Так, например, во Франции к 1 января 1700 г. экю равнялся 71 су, а луидор – 13^[63] ливрам 15 су; но затем они были понижены – экю до 65 су, луидор до 12 ливров, а в следующем году обращение этих монет было запрещено, и когда они вернулись в правительственные кассы, то были перечеканены и выпущены – экю в 76 су, луидор в 14 ливров, так что государство, уплачивая войску, чиновникам, поставщикам и т.д., располагало теперь номинально большим количеством денег, чем прежде^[64]. Вообще во Франции вплоть до середины XVIII в. по-прежнему продолжаются фискальные операции в виде попеременного повышения и понижения ценности монеты; особенно широко они практикуются при Людовике XIV. При нем каждые 3—6 лет население вынуждено было отдавать в казну свою монету, ибо она объявлялась недействительной, и получать взамен ее почти ту же самую, но в меньшем количестве. Если отбросить постоянные колебания в ценности монеты и взять крупные периоды, то получается картина непрерывного падения ценности монеты. Из марки серебра чеканилось в конце XV в. 10 ливров (турн.), в начале XVI в. уже 12,5, к концу XVI в. 17, сто лет спустя свыше 29, в начале XVIII в. целых 43, а в 1720 г. 98 ливров.

Извлечение казной дохода из монетной регалии признавалось и в эту эпоху писателями-меркантилистами вполне правильным. Но значительная разница между номинальной ценой монеты и содержанием в ней благородного металла вызывалась не только фискальными соображениями, но и неудовлетворительностью чеканки. Правда, с XVI в. в Англии, с XVII в. во Франции, в XVIII в. в Дании, Швеции, Пруссии, Австрии уже делается выпуклый ободок на монете; однако еще и в XVIII в. различали два вида дукатов – с ободками и без них – и нередко выговаривали себе уплату в первых. Более частое обрезывание кёнигсбергских и голландских дукатов по сравнению с чеканенными в Берлине, по-видимому, объясняется отсутствием ободка у них. Что касается способа чеканки, то разрезанные на части слитки по-прежнему обрабатывались молотом. Кроме того, после чеканки не взвешивалась каждая монета в отдельности; в видах сбережения времени стремились лишь к тому, чтобы известное количество монет весило марку серебра. Вследствие этого отдельные монеты имели различный вес, что облегчало обрезывание более полновесных. Поскольку же взвешивалась каждая монета, ремедиум (т.е. отступление от установленного веса) был запрещен, и слишком легкая или тяжелая монета должна была исправляться путем соответствующего плюса или минуса в следующей. Но вследствие этого отступления от установленного веса значительно увеличились^[65]. Лишь в течение XVII—XVIII в. стали распространяться более усовершенствованные механические инструменты чеканки, приводимые в движение силой воды или лошадей, удешевлявшие ее стоимость и доставлявшие монету вполне круглую и одинаковой толщины. Однако распространение их сильно задерживалось вследствие борьбы против них со стороны монетчиков (в Нидерландах, в Австрии) и вследствие сомнения в пригодности этих аппаратов.