Алексей Контарь (Смирнов)

Родился и живёт в Москве. В 1999 году окончил Московский государственный геологоразведочный институт. Кандидат технических наук, опубликовал более десятка научных статей. Играет на фортепиано, увлекается парусным спортом. Имеет спортивный разряд по подводному плаванию. Выпускник Высших литературных курсов 2011 года.

Беретка

Мы даже не просим счастья, только немного меньше боли.

Ч. Буковски

Рассказ

Любой денёк славный до тех пор, пока не становится скучно. Чего бы такого сделать? Вся твоя жизнь просачивается наружу. Люди выглядят серыми, одинаковыми. И я там, с ними. А что делать? Куда деваться? В музей? В консерваторию? Остаться дома и корёжить из себя семьянина-молодца? Конечно, я мог бы заняться хозяйством, сделать что-то полезное и стать нужным для общества, незаменимым для близких. Я так и жил, позволяя лишь раз в квартал отвисать где-то и с кем-то, возвращаясь домой на следующий день к обеду с вырванными с мясом пуговицами рубашки, рвотой на брюках, с грязными волосами, падающими на глаза, развязанными шнурками.

Однажды я вернулся домой спустя неделю и во французской беретке.

Квартира была идеально квадратной, в красивом кирпичном доме в образе морского причала, с декоративными башенками-маяками, в центре города, и больше ничего идеального в ней не было. Дома всё было как обычно – везде бессмысленно расставлена дорогая мебель, разбросана одежда, бутылки и мусор.

Я допил пиво и немного побродил по гостиной. Зашёл на кухню, на столе стояла пустая бутылка из-под мятного ликёра и два стакана. Сел на подоконник и стал смотреть, как её большой чёрный кот пытается проникнуть в мусорное ведро. Животное сдвинуло крышку и встало двумя лапами на край помойки. «Голодный», – подумал я и вышел, оставив его искать пропитание.

Она ждала меня, лёжа в кровати. Я вернулся позже обычного; но это всегда непросто – вернуться в принципе, а вовремя – в частности, а в этот раз… она дремала в одежде. Я счёл это добрым знаком. Изнурительное беспокойство, которое является непреложным спутником долгого ожидания, когда близкий вам человек возвратится со дна, запросто может завершиться кошмаром.

Она – это Эвер Рагана, моя детка.

– Иди сюда, – сказала она.

Не знаю, что тут было, пока я отсутствовал. Одеяло с рваными ранами на лице валялось на полу. Простыни были грязны и растерзаны. Тяжёлая дубовая кровать с резным изголовьем, сбив мелкую мебель, выбралась из алькова и застыла посредине комнаты, устояв на своих коротких мощных кривых ногах. Создавалось ощущение недавно закончившегося боя. Я расстегнул ширинку и начал раздеваться.

Она села на кровати, сняла майку, нежно взяла меня за локоть и привлекла к себе, чтобы заключить в объятия.

Я не удержался и упал навзничь рядом, закрыл глаза. Лежу в душистой траве на лугу. Над головой качаются золотые цветы. Стрекозы рассекают воздух, оставляя за собой реактивный след. По мне пробегают невидимые муравьи. В небе кружат быстрые соколы. Как хорошо и как просто.

* * *

Эвер Рагана была седьмой дочкой своей матери и первым ребёнком морского инженера с берегов Балтийского моря, который частенько наведывался в далёкое Приморье в качестве представителя производственного предприятия, выполнявшего длительный строительно-монтажный контракт на местном кораблестроительном предприятии. Во время одной из таких командировок отец познакомился с её матерью, Ирмой Брустер, местной жительницей. Она отличалась спокойствием, умеренными манерами и в свои сорок с небольшим всё ещё была хороша собой – высокая, светлое лицо, слегка подёрнутое морщинами, большие алчные губы, крупный нос, широко раскрытые зелёные глаза и всегда растрёпанные рыжие волосы.

Мать содержала грязный кабак «Пирс» – притон буйного и пьяного разврата, варварская консерватория с дикими песнями и поножовщиной, биржа моряков, от шкипера до последнего матроса. Вернувшийся из рейса мореман никогда не пренебрегал этим местом. Тут можно было найти и любовь, и ласку, и новую работу, и вечный покой. Заведение располагалось на одной из самых людных улиц посёлка, близ порта, куда отец имел обычай ходить по вечерам пятницы и по субботам. Для отвода глаз мать торговала рыбой на рынке по соседству. Среди матросов отец выглядел инородным вкраплением, так как носил костюм и галстук, курил недорогие сигары, изъяснялся, даже трезвый, очень медленно, растягивая все гласные. Однажды в облаке дыма он подошёл к Ирме и представился как «самая большая шишка на всем побережье». Она с некоторым любопытством обернулась и увидела, как «шишка» сдержанно улыбается, пока стоящая рядом с ним нетрезвая женщина бьётся в припадке дикого смеха. Они сошлись очень быстро, свили семейное гнёздышко, и спустя год появилась Эвер – маленькая рыжая девочка.

Они жили счастливо, пока закончившийся контракт не заставил родителей расстаться. Мать осталась в Приморье, а отец уехал домой. Эвер переехала к отцу, когда ей было восемнадцать. Мать умерла, рыбой торговать она не любила, заведение пришлось отдать местным депутатам. Оставаться в Приморье не было смысла, и она, простившись с сёстрами, пустилась в путь на Балтику.

По приезду отец познакомил её с будущим мужем, младшим сыном семейства Флам, контролирующего все основные порты побережья, который служил офицером в штабе капитана порта города КК.

Вскоре они поженились, и она стала вести беззаботную жизнь: три месяца в Риме, три месяца в Париже, лето в усадьбе в поместье, остальное время – в путешествиях по Испании, Швейцарии или Германии. Ни малейшее облачко не омрачало её размеренной семейной жизни. Через некоторое время появились дети – два сына. Но семейное счастье было недолгим. Когда ей минуло тридцать пять, вначале умер отец, оставив изрядный денежный капитал и обширные владения на побережье, потом внезапно скончался её муж от скоротечной болезни печени, которую, как выяснилось позже, он усердно скрывал от всех.

С этого момента жизнь стала для неё бессмысленной, она стала невостребованной. Муж, с которым в течение долгих лет она делилась всеми своими мыслями, идеями и чувствами, умер, дети, отправленные учиться в далёкий шикарный пансион в горах, не нуждались в ней. У неё остались только тоска и печаль. Не было ни надежд, ни стремлений.

Как известно, от хандры помогают три вещи: деньги, путешествия и алкоголь. Деньги не радовали, алкоголь пугал, оставались путешествия.

Она поехала в Париж, ходила там от скуки по магазинам и музеям, но город и вещи ничего не меняли, людей она сторонилась. Несколько месяцев она бесцельно таскалась по улицам. После полугода вдовства, не зная, как убить время, и спасаясь от гнетущего одиночества, она очутилась в марте месяце на берегу Северного моря, вблизи порта, в баре, полном шлюх и матросов. Она поехала туда от скуки, гонимая томительной, подкатывающей к сердцу душевной пустотой, которая требует хотя бы незначительных внешних впечатлений. Ей хотелось окунуться в водоворот жизни. Чужие страсти действуют возбуждающе.

* * *

Мы познакомились в баре «Марин ле Кок». Она вошла и уселась рядом со мной, несмотря на то, что людей было немного. По-моему, я был самым уродливым мужчиной в заведении, у меня не было работы и практически не было денег, я был один.

– Выпьешь?

– Давай, почему бы и нет?

Не думаю, что наш разговор был каким-то особенным в тот вечер, всё дело было в том, как она себя вела. Просто она выбрала меня себе в компанию. Ей нравилось спиртное, и мы довольно много выпили тем вечером.

– Я красивая? – спросила она.

Она выглядела изумительно. На ней было свободное льняное платье наподобие хитона, складками ниспадавшее с плеч, на спину струились огненные волосы, глаза и губы блестели, она вся блестела… Она демонстрировала себя спокойно, как хорошую дорогую вещь.

– Конечно. Что-то ещё кроме твоей внешности…

– Ты действительно думаешь, я красивая?

– «Красивая» – это не то слово. Оно не в должной мере характеризует тебя.

Она была не просто самой красивой женщиной в баре, но и самой красивой, какую я когда-либо видел. Я обнял её за талию и поцеловал.

Когда бар закрылся, мы пошли ко мне. У меня было пиво, и мы сидели и разговаривали. В тот вечер я понял, что она добрый и заботливый человек.

Занималась заря, лучи солнца коснулись берега. Проснулись чайки и полетели, почти касаясь воды. Мы забрались под простыню.

– Ну давай, герой-любовник, – сказала она.

Я обнял её. Она целовала меня с отрешением, не спеша. Я ласкал её тело, её волосы. Я вошёл в неё. Она была горячей и плотной. Я стал медленно подниматься и опускаться, стараясь растянуть удовольствие. Её глаза смотрели прямо в мои.