Прегрешения Алексея Варламова

Откуда начну плакати днесь чужих окаянств? Кое ли положу начало нынешнему рыданию моему?..

Однажды А. Варламов объявил: «Мне как автору очень не хватает нормального православного критика, точнее, именно священника, своего рода духовника для литературы». Зело уповаю, что искомый духовник рано или поздно найдется, поскольку поводов для покаяния у г-на сочинителя более чем достаточно.

Даждь ми, Господи, слезы, да плачется дел его горько…

Неукротимая Логорея

«При многословии не миновать греха, а сдерживающий уста свои разумен».

Притч., 10:19.

«Варламов излагает вязко и громоздко», – заметил Яблоков. Читатель, рискнувший открыть любой из варламовских текстов, тут же тонет в клейстере липкой риторики. Да не угодно ли причаститься? Впрочем, из чистого человеколюбия приведу не самый пространный пассаж:

«Он рос в меру шаловливым, был трусоват, дурашлив и пуглив, любил фантазии и грезы, легко поддавался на розыгрыши, правильная сестра жаловалась родителям, что братец не дает ей делать уроки и у нее дико болит из-за него голова, вечно занятая мама, отрываясь от тетрадей с диктантами и сочинениями, ругала сына, когда он выливал из тарелки ненавистный суп с клецками или щи за массивный кухонный стол с тумбами, удачно скрывавшими следы обеденных преступлений, и вообще за плохое поведение, учила никогда не врать, не грубить старшим и не бояться возвращаться домой, буде вдруг потеряет деньги, смазывала пальцы на ногах холодным йодом, чтобы не завелся грибок, а еще читала наизусть сказку Маршака про глупого мышонка и Корнея Чуковского про тараканище и зачем-то шутя прибавляла, что никогда не отдаст его в интернат, из чего Колюня недетским умом заключал, что такое, значит, при каких-то условиях возможно, и боялся осиротеть» («Купавна»).

В здешней синтаксической топи отличник, и тот определенно захлебнется. Да что там синтаксис? – медаль тому, кто доберется до конца, не забыв при этом начала. Сложно, да – ибо от старта до финиша лежит дистанция в 143 слова. Но для А.В. это далеко не рекорд, – загляните хоть в «Мысленного волка»: от 200 и выше. А спасение утопающих – дело сами знаете чье. Кстати, все идейное содержание пухлого «Волка» (512 страниц, 442 грамма!) Алексей Н. Толстой уложил в полторы страницы пролога к «Сестрам». Что было вполне по-пушкински: точность и краткость суть первые достоинства прозы. Или, применительно к случаю, по-библейски: не мног во словесех буди. Однако отечественные издатели платят отнюдь не роялти, но архаичные построчные гонорары…

Кому лежалого товару?

«Преобразуйтесь обновлением ума вашего».

Рим., 12:2.

Многоглаголание – симптом весьма дурной: если словам просторно, то мыслям наверняка становится тесно. Да и мысли-то, по чести говоря, большей частью найдены в чужих амбарах и сусеках. «Он пытается идти по всем проторенным дорогам», – писал о Варламове Басинский.

Напечатанная в 2000-м «Купавна» – гибрид семейной саги и Bildungsroman’а – опоздала как минимум на десяток лет. Тема книжки, изволите видеть, – девальвация советских идеалов. Мальчик Колюня свято верил в пролетарский интернационализм и бредил мировой революцией. Позже выяснилось, что уроки истории и обществоведения лицемерны, газеты лгут, а герои пионерской пропаганды скучны и бессмысленны. Ну, вы поняли: переоценка ценностей. Душа человеческая по природе своей патриотка и христианка, и потому Колюня из правоверного пионера превратился во вполне зрелого, патриотически мыслящего, демократически настроенного и народолюбивого литератора (это все раскавыченные цитаты). В перестроечные времена таким сюжетам аплодировали до мозолей на ладонях. Но в момент издания «Купавны» духовная эволюция героя выглядела как механическая смена клише. Шило на мыло. Марксизм-ленинизм на православие-народность. Юного барабанщика на хруст французской булки. Не ясно, правда, чем граф Сергей Семенович лучше секретаря ЦК КПСС Михаила Андреевича. Сам Варламов не подскажет – не аналитик он по природе, а потому любая теорема у него выглядит аксиомой. Ведь упоительны в Россiи вечера, не чета советским.

С «Мысленным волком» вышло и того хуже. А.В. затеял писать роман о Серебряном веке, своего рода беллетризованное послесловие к биографиям Пришвина, Распутина, Грина и Платонова, вышедшим в серии «ЖЗЛ». В итоге рецензенты вяло разгадывали биографические и ономастические ребусы: Пришвин вполне узнаваем, Платонов – несколько хуже, а зачем автор Ницше Нитщем обозвал? Стало быть, иной предмет для обсуждения отсутствовал. По Варламову, Серебряный век был следствием ницшеанства: «Нитщевская зараза прошлась по Руси, одурманила ее, притупила чувствительность и осторожность, а потом обварила кипятком, кислотой соляной и медью расплавленной». Ой, девочки, как страшно жить… Для обозначения духовной порчи, поразившей нацию, автор заимствовал образ в одной из молитв Иоанна Златоуста: «от мысленнаго волка звероуловлен буду» – отсюда и название. Строго говоря, несправедливо было бы винить во всеобщем падении нравов одного Ницше-Нитща. Тут и Шопенгауэр с Кьеркегором старались, и Бодлер с Верленом, и Уайльд с Гюисмансом, – словом, вся мировая закулиса руку приложила. Впрочем, вопрос «кто виноват», по большому счету, не актуален. Гораздо любопытнее, почему ереси растленного Буржуинства как нельзя лучше прижились именно на русской почве, отчего именно в России декаданс из эстетской забавы стал образом жизни, – но в «Мысленном волке» об этом ни слова. Вообще, автор не интересовался ничем, кроме волчьей метафоры, старательно размазанной на полтыщи страниц: фабула, задавленная пудовыми монологами о судьбах отечества, околела во младенчестве, звероуловленные герои были брошены за ненадобностью. Второй идейный центр романа – образ отроковицы Ули, опять-таки до оскомины метафорический. Барышня на протяжении всей книги сосредоточенно решала, какому б чародею вручить разбойную красу: то ли Распутину, то ли Легкобытову-Пришвину, то ли Круду-Грину… В финале Улю изнасиловали пьяные красногвардейцы; аллегория насколько прозрачная, настолько и банальная. Поруганная девица готова была руки на себя наложить, но узрела в небе крест, а немного погодя страдалицу увела с собой нищенка в грязно-розовой накидке, – розовый цвет символизирует постоянное присутствие Богородицы на земле: в скорбях, болезнях и искушениях. Mater Dei ex machina, – комментировать эту плесневелую банальность нет ни сил, ни желания.

Трюизмы, парафразы, реминисценции – традиционный варламовский материал. «Все это, в сущности, так похоже на матушкины литературно-художественные композиции» («Купавна»), – право, авторское признание дорогого стоит…

Километры радиации

«В слове познается мудрость и в речи языка – знание».

Сир., 4:28.

Лишний повод для покаяния – анахронизмы и нелепицы, достойные второгодника.

Начем с мелочи: фамилия гриновского героя «Шамполион», считает А.В., «несколько напоминает имя известного французского императора». Хм. Сдается, тут уместнее было бы вспомнить о египтологе Шампольоне, дешифровщике иероглифов. Но это и впрямь мелочь на фоне прочего.

Варламову ничего не стоит разжаловать генерального секретаря ВАППа Сутырина в рядовые деятели РАППа, перекрестить Отто Вейнингера в Веннингейнера и приписать Ларсу фон Триеру фильм «Довгиль» («Андрей Платонов») – каково? В «Мысленном волке» расстояния отчего-то измеряют километрами, а большевик-нелегал с партийной кличкой Дядя Том пророчествует о Второй мировой, походя поминает радиацию и цитирует «Неуловимых мстителей», даром что на календаре 1914 год. Как-то несерьезно для доктора наук, знаете ли…

Хорошо подвязанный язык

«Удар бича делает рубцы, а удар языка сокрушит кости; многие пали от острия меча, но не столько, сколько павших от языка».

Сир., 28:20–21.

Чем А.В. бесповоротно усугубил вину перед отечественной словесностью – так это своим затейливым изводом живаго великорусскаго.

Разговор о варламовском стиле удобнее всего начать с варламовской же цитаты: «У него был хорошо подвязан язык, и он умел произносить зажигательные речи» («Александр Грин»). Хм. До сих пор залогом красноречия считался хорошо подвешенный язык, – но попробуйте-ка поговорить с подвязанным…

Варламов-прозаик по-школярски прилежно копирует классиков второго ряда, вроде Шмелева или Зайцева, время от времени позволяя себе бунинско-тургеневские аллюзии, – то флейта слышится, то будто фортепьяно. Но это зло не так большой руки: кто из нас Богу не грешен да царю не виноват? Зато Варламов-биограф – явление воистину феноменальное. Ибо изъясняется так, будто язык у него намертво завязан рыбацким штыком, самым надежным из морских узлов:

«Молебен о ниспошлении дождя» («Андрей Платонов»).

«Главного читателя Советской страны начало натурально корежить» (Там же).

«Дальше вырытых и усеянных трупами строителей ям под фундамент домов будущего дело не пойдет?» (Там же).

«Воронежский журналист был электрически сражен» (Там же).

«Машинизированные <видимо, перепечатанные на машинке – А.К.> копии» (Там же).

«Симон Сербинов овладевает на могиле своей матери телом Сони Мандровой, а потом приходит в Чевенгур и обретает в нем конец» (Там же).

«В зашкаленности оно <платоновское перо – А.К.> не приближалось к тому пределу, за которым наступает бессилие слова» (Там же).

«Взметнувшись в самый верх в 1920-е годы, вопрос веры остается раскаленным по сей день» («Михаил Булгаков»).

Эффект зашкаленности по силе своей равен боевым отравляющим веществам нервно-паралитического действия. Электрически сраженного читателя натурально корежит, и нет у болезного иной надежды, кроме молебна о ниспошлении конца этим мукам…

Раскаленным остается взметнувшийся в самый верх вопрос: отчего Варламов-прозаик вдесятеро грамотнее Варламова-биографа? Что за раздвоение личности? Ларчик открывается просто: редакторы в «АСТ» явно профессиональнее своих коллег из «Молодой гвардии».

Парадокс, но при всем при том А.В. – лауреат 11 литературных премий, от «Антибукера» до «Студенческого Букера». Более того, носит громкий титул «Писатель XXI века». На язык просится еще одна библейская цитата: «Ниже самому мудрому хлеб, ниже разумным богатство».

Эпилог

«Если есть порок в руке твоей, а ты удалишь его и не дашь беззаконию обитать в шатрах твоих, то поднимешь незапятнанное лице твое».

Иов, 11: 14–15.

У многоразличных филологических прегрешений А.В. есть одна-единственная причина: он не писатель, а профессиональный читатель, литературовед – то есть, как известно, любит литературу без взаимности. Ситуация, знамо, тяжелая, но не безвыходная. Ибо деятельное раскаяние есть смягчающее обстоятельство – и с юридической, и с богословской точки зрения.

Господи, покаяния отверзи двери рабу Твоему Алексию…

«Большая книга-2020»: Товар для Кременчуга

С. Синицкая. Сияние “жеможаха”. СПб., Лимбус-Пресс, 2020

Прискорбное обстоятельство: София Синицкая родом из Питера. Не в первый раз говорю: Санкт-Петербург для современного литератора – не место жительства, но диагноз. Если точнее, свидетельство о профнепригодности. Что бы ни писал Владимир (не путать с Виктором!) Топоров о петербургском тексте, тамошняя изящная словесность стоит на трех китах. Это: а) полный и безоговорочный аутизм – автор тихо сам с собою, а на читателя ему плевать; б) завитки вокруг пустоты – сюжеты и проблематика высосаны из пальца, чтоб не сказать хуже; в) летальная доза литературщины в виде цитат, аллюзий и парафраз.

Три повести, сияющие жеможахом, выкроены как раз по этим лекалам из ветхой дерюги российского соц-арта. И се зело прискорбное родословие их: Войнович родил Пригова и Бенигсена, Пригов и Бенигсен родили Синицкую. Короче говоря, до мышей…

Необходимый культурологический экскурс: соц-арт был отрыжкой интеллигенции, которую до оскомины перекормили соцреализмом. Настоятельно прошу не путать соц-арт и социальную сатиру. Сатира – реакция на действительность, соц-арт – на эстетические феномены. Внетекстовая реальность для него отсутствовала, сказал бы Деррида. Едва лишь соцреалистическое искусство перекочевало в разряд антиквариата, соц-арт немного поупрямился для приличия и также испустил дух. Ибо магия пародии, по слову Бахыта Кенжеева, зависит от наличия первоисточника, на худой конец – от памяти о нем. Кто, кроме диссертантов, помнит… ну, к примеру, Саянова?

Но наша Софа – вейз мир, она таки помнит! И советское житье-бытье помнит. Точнее, делает вид. Кстати, очень неумело. «Фасолевая тюря» и «дровяная печь» говорят сами за себя. Шейфалэ, чтоб вы так знали, тюря – это хлебная окрошка, а печь любой конструкции можно топить хоть дровами, хоть торфом, хоть углем. Но лучше всего – «Жеможахом».

Желаете убедиться? С этим, простите, проблемы: тексты категорически не поддаются пересказу. Хотя есть паллиатив – цитата для дегустации и по совместительству не то спойлер, не то конспект романа:

«Храброе немецкое войско вступило в проклятые земли, кишащие нечистью, которая помогает партизанам; по лесу бегают упыри, женщины сожительствуют с дьяволом, от этого союза рождаются оборотни-диверсанты… скоро, скоро случится Рагнарек, конец света – волки Фенрир и Хати пожрут месяц, солнце, Старое Свинухово и Холуи, из глубин Полы всплывет вуивр Ермунганд и разрушит среднюю школу Кневицкого сельсовета».

Ну, вы поняли: смешались в кучу кони, люди. Сюжет каждой из повестей дробится на микросюжеты, а те рассыпаются в пыль. Но кое-что, думаю, все-таки следует обозначить. Вот несколько линий из «Системы полковника Смолова и майора Перова». Ручной удав Машенька во время лениградской блокады охотится на крыс. После войны Машеньку, она же Мария Удавченко, награждают медалью «За оборону Ленинграда» и грамотой «За отличную работу по укреплению санитарной обороны СССР». Полковник Смолов и майор Перов обретаются на том свете в образе Отца и Святаго Духа. Раньше вместе с безымянным Сыном они составляли особую тройку. Однако Сын сознательно извращал советские законы мироздания и фальсифицировал следственные документы, чтобы спасти своих соучастников по антисоветской деятельности. За что был вычищен и отправлен в исправительно-трудовой лагерь, где работал завхозом, снюхался с уголовниками, был записан в штрафной батальон и перешел на сторону врага. В каковой связи тройку пришлось ликвидировать. Мертвый капитан НКВД Калибанов, расстрелянный за недальновидность и самокопание, геройствует на Волховском фронте… Хватит или продолжить?

Виктор (не путать с Владимиром!) Топоров в таких случаях ехидно интересовался: о чем это? а, главное, зачем? И впрямь: зачем? – ребус на зависть старику Синицкому. Ибо соц-арт есть инструмент разрушения чужих эстетических конструкций. Но создать свои он фатально не способен.

К месту будет еще один культурологический экскурс. Соц-арт, по определению теоретиков, отрицает любой диктат, в числе прочих – диктат этических и эстетических конвенций. Следствием, как правило, оказывается высокой пробы дурновкусие. Чаша сия не минула ни отцов-основателей Алешковского и Войновича, ни детей их Бенигсена, Пригова и Куркова – кто читал, тот меня поймет. И С.С. – далеко не исключение:

«Отче наш, иже еси на небеси, спустись на землю и отсоси!»

Видимо, статья 148 УК РФ не для всех писана – но это так, к слову.

Кроме того, в соц-арте рано или поздно случается неизбежное – сочинителя заносит в зону, наглухо закрытую для смехуечков. И начинается black comedy самого скверного свойства. Бенигсен, к примеру, в духе незабвенных садюшек, с причмокиванием живописал кирдык, который беглые урки устроили вермахту: с отрезанными<censored>, с выхлопной трубой в заднице рядового Швебера… Синицкая добрую сотню страниц хихикает на тему блокады:

«Оказалось, что Анна Гермогеновна мародерствует в морге под открытым небом на улице Репина, ворует у мертвецов пальто и галоши. Хорошо еще, что Вера Сергеевна не знала, что творится на чердаке, где мама расхищала социалистическую собственность, цинично распиливая деревянные перекрытия. Явилась наводить порядок заступница-Машенька, но коммунистка так страшно застучала ломом, что змея решила сдаться без боя: схоронилась под буфет, там, почувствовав расстройство, малодушно наложила кучу с крысиной шкуркой».

Воля ваша, но это уже к одиннадцати туз. Впрочем, в «Лимбусе» на сей счет явно другое мнение.

Ну и литературщина, как же без нее? – питерцы завсегда хочут образованность показать, это их вундерваффе, ибо другого трагически нет. С.С. твердой рукой очертила свой кругозор – от «Пошехонской старины» Салтыкова-Щедрина («Что такое “жеможаха?”»)