Вот вечер пришёл, уж стоит у порога,
И тихо вокруг, и пустынна дорога.
Седая старушка сидит у окошка,
А рядом мурлычет любимая кошка.
Скатилась в морщинки скупая слезинка…
Ну что тут поделать, слезинка-грустинка.
Старушка сидит и считает годочки!
Вот сыну за сорок – постарше он дочки.
Росли, подрастали, и так день за днём,
Разъехались…
С Муркой сейчас мы вдвоём.
А дети, ну что же, у них есть свой дом,
И всё, слава богу, идёт чередом.
Живут хорошо, за границу летают,
Детей в разных школах всему обучают.
Тут, вспомнив внучат, улыбнулась тихонько
И взглядом по фото скользнула легонько.
На стенке у зеркала снимки ребят —
Как будто бы рядышком с нею сидят.
У дочки двойняшки – Алёша, Серёжа,
Лицом и характером очень похожи.
А сын дочерями, их трое, богат,
Но ждёт и наследника, так-то он рад.
Вздохнула старушка: ведь дети не рядом!
Ухаживать трудно ей стало за садом,
И тяжко уж нынче копать огород,
Да вон покосилась доска у ворот.
И глубже морщинка легла во весь лоб,
Работать-то надо, и кто бы помог!
Никто не приедет, не стукнет в окно,
Не скажет: «По дому скучаю давно!»
Как будто калитку толкнул кто-то вдруг.
Ну кто там? Соседке всегда недосуг.
А так уж не знаю, гостей и не жду,
Иль врач обещала, сказала: «Зайду».
Вдруг топот и шум, ничего не понять:
«Мамулечка, дай тебя крепче обнять!»
И дочка, и сын, и внучата галдят,
И в очередь встали, обняться хотят.
«Ой, что ж я, кормить вас! С дороги устали!»
А гости свои уж гостинцы достали.
Колбасы, сыры на столе разложили,
Ещё в холодильник пакеты сложили.
«Да что же вы, деточки, в подпол сходите,
Морковку, капусту, картошку несите.
Как знала, опару не зря завела,
Пирог да ватрушки вчера испекла.
Вы как? Поживёте, хотя бы недельку?
А я вот сейчас постелю всем постельку».
Опять по морщинкам скатилась слезинка,
Теперь уж другая, совсем не грустинка.
Морщинка была и куда-то исчезла!
Ну надо же, плакать бывает полезно!
«Ты что, мама, плачешь?» «Не плачу сынок,
Пойду-ка картошки начищу я впрок».
Но тут её садят в удобное кресло:
«Сиди и командуй, вот тут тебе место».
И в доме до ночи стоит кутерьма,
Но бабушка этим довольна весьма.
А завтра соседи, рыбалка, прополка,
Прибита гвоздями упавшая полка,
Ворота поправили, окна помыли,
На кладбище к близким, конечно, сходили.
И в баньке попарились, вот благодать!
Не хочется в город опять уезжать.
Ну вот, погостили, обратные сборы.
И с мамой такие ведут разговоры:
«Хотим тебя в город с собою забрать…»
«Спасибо, родные, мне здесь помирать.
Ведь тут всё знакомо: деревня, и речка,
И дом этот старый, и сбоку крылечко.
Как раньше, на лавочке буду сидеть
И вдаль, на просторы родные, смотреть.
И буду от вас дожидаться звоночка.
На том порешили! Сказала – и точка!
А вы приезжайте, всегда буду рада!
Всех внуков люблю, для души мне отрада».
«Ну что ж, так решила? Не будешь менять?
Конечно, мы будем тебя навещать…»
Вот вечер опять уж стоит у порога,
И тихо вокруг, и пустынна дорога.
Седая старушка сидит у окошка,
А рядом мурлычет тихонечко кошка.
И вновь по щеке покатилась слезинка,
Ну, что тут поделать, слезинка-грустинка.
Поговори со мною, мама!
Сколько лет прошло уже с тех пор,
Но на душе моей открыта рана,
Как будто в детство моё прокрался вор.
Не видел я тебя и, наверное, не хочу.
Не знаю, каково это – быть сыном.
Хочу так многое сказать, но промолчу,
Одиночество своё заполню дымом!
Нет! Наверное, мне никогда не понять,
Почему родители оставляют детей.
Не осмелилась рука, чтобы принять
И брать ответственность, нужно быть посмелей
Надеюсь, я стану лучшим отцом!
Конечно, тебя давно я простил, чужая дама.
Быть может, встречусь с тобою лицом
И скажу: поговори со мною, мама!
(Неизвестный мальчик из детского дома)
Вершинина Мария Макаровна, мама шестерых детей, бабушка пятнадцати внуков, прабабушка девятнадцати правнуков и прапрабабушка трёх праправнуков. Мы благодарим мамочку за то тепло, которое она нам подарила! За чистую душу, за любящее сердце, за ласковые руки, за добрые глаза! Низкий поклон тебе, наш ангел-хранитель, наша единственная, неповторимая, замечательная мамочка!
Мамочка, любимая, родная!
Говорю, ничуть я не скрывая:
Не хватает мне твоей любви,
Ты меня за это не кори.
Дни летят, а с ними жизнь летит,
Невозможно их остановить.
Сердце чаще стало беспокоить,
Не могу его я успокоить.
Поделись со мною, моя мама,
Расскажи серьёзно, без обмана.
Как проводишь дни и вечера?
И как ладятся твои дела?
Несомненно, грусть-печаль отбросим.
На пороге восемьдесят восемь.
Обещай весёлой быть всегда,
Несмотря на зрелые года.
Далеко живёшь ты, дорогая.
Я ночами песни сочиняю.
Позвоню, спою их для тебя,
Ангел мой, голубушка моя!
Голова давно уж в серебре,
Всё равно скучаю по тебе.
Так хочу душой к душе прижаться,
Чтобы никогда не расставаться.
25.08.2024
Поговори со мною, Мама!
Приди во сне, поговори.
Уж год прошёл, на сердце рана.
Печаль с лица, прошу, сотри.
Приди ко мне ты тихой ночью.
В колени брошусь я к тебе.
И снова стану младшей дочкой.
Прижмусь к тебе, прильну к щеке.
Прошу, побудь со мной немного.
Услышать голос твой хочу.
И встретить снова у порога,
Сказать, как сильно я люблю.
Вы вместе там? Большой семьёю:
Володя, Саша, Настя, Ты?
И Папа к вам ушёл тропою.
Ушёл он к вам от сироты.
Вы вместе! Я надеюсь очень.
Теперь там дом ваш неземной.
А мой платок в слезах намочен,
И редко он теперь сухой.
Поговори со мною, Мама!
Поговори. Приди во сне.
И всё равно ушли вы рано.
Вы где-то рядом? В тишине…
Во снах я вижу вас, но редко.
Оберегаете меня.
Ты постучи сирени веткой
В окно. Но не буди меня…
На улице метель
Кружи́т как карусель.
Маленький снеговичок
Посажу я в рюкзачок
И отнесу его домой,
А то ветер ледяной!
С головы до ног в снегу
Кричу маме на бегу:
– Пусть он переждёт пургу,
Найти полку я смогу!
Из холодильника бананы
Убрали и банку сметаны,
И варёных сосисок кило —
Но не очень помогло.
Ещё подвинули тесто —
И освободилось место.
Устроили снеговика,
Ненадолго, лишь пока
На улице метель
Кружи́т как карусель.
Начнём с довоенного времени. Шура (моя мама Александра Сергеевна, девичья фамилия Фомичёва) была младшая в семье. Мария была средняя, старшим был Виктор. Младшие, по своей Наташке знаю, самые озорные и всюду лезут. Главным образом из-за того, что их опекают старшие. Вот и Шура попадала во всякие истории, то ей во время игры в лапту нос расквасят, да так, что приходится к врачу везти, кровь останавливать, то приходится от быка спасать… Я об этом уже писал, но если не успел, напишу.
Виктор купил велосипед. Шура, естественно его угнала. Знаете, как младшие ездят на больших велосипедах? Они не садятся на сиденье, а продевают правую ногу через раму. Так, скособочась, и едут. Управлять только неудобно.
Село Юрятино состояло из двух улиц, расположенных буквой Г. Обе улицы выходили к мосту через реку Протву, а посередине улицы, где был дом Фомичёвых, находился пожарный пруд. Вот Шура в него и въехала. Остановиться не могла, не умела, да и Виктор бежал за своим сокровищем, ругался и размахивал пучком крапивы. Шуру из пруда выловили, повели сушиться, а велосипед вытащили багром.
Семья переехала в Москву, Мария и Виктор обзавелись семьями, а Шура осталась у родителей, Марии Васильевны и Сергея Кузьмича.
Так что хозяйством занималась её мама, а Шура училась, сначала в школе, а потом в училище, на чертёжника.
После начала ВОВ стала переучиваться на медика и одновременно работать в госпитале им. Бурденко. Готовить только так и не научилась, всё под маминой опекой жила…
Закрепили за Шурой немолодого раненного солдата. Он уже был не «тяжёлый», но ходить ещё не мог. Подзывает он к себе Шуру: «Дочка, вот тебе три картошины, ты на кухню сходи и отвари их в мундире».
Шура картошины взяла, спустилась на кухню и стоит, не знает, что делать. Повариха увидела и подошла к ней.
– Тебе чего?
Шура:
– Вот раненый три картошины дал, сказал, чтоб в мундире отварила. А я не знаю как. Мне что, рукав от шинели оторвать и в нём варить?
Кухня смеялась не менее часа.
Поварихи потом объяснили: нужно просто картошку не чистить, а так, в кожуре, и варить. Лишнее доказательство, что сестрички совсем девчонки были. Дома мамы готовили.
Маме Шуре очень нравилось ассистировать на операции. Особенно готовить хирургические инструменты. Разбирать, стерилизовать, подавать их по команде хирурга. Эта любовь к инструментам появилась ещё на заводе, когда работала чертёжницей. Очень нравилось вычерчивать различные детальки. И уже после войны эта страсть продолжилась. Работала в стоматологии, тоже инструменты готовила.
Но это отступление. Операции были разные. Сложные и не очень. Перед операцией раненому делали наркоз, по-видимому, хлороформом. Сначала небольшую дозу. А потом основную – рауш, кажется, назывался.
Реакция на начальную дозу была у всех разная. Некоторые лезли драться. Таким сразу давали основную дозу. Был случай – раненый после первой дозы наркоза стал объясняться хирургу в любви. Хирург сказал:
– Пусть спит.
А в этот раз привезли крепкого солдатика, операция оказалась сложная, но он был в сознании. Что-то извлекали, осколок или ещё что.
Дали начальную дозу наркоза, и больной запел:
– Широкие лиманы,
Душистые каштаны,
Качается шаланда на рейде голубом…
Хирург говорит:
– Пусть допоёт…
Так до конца песню «Моряк Мишка» и дослушали.
Со мной, видимо, под впечатлением рассказа мамы, такой же случай был. Мне аппендицит резали, а его прозевали, и был гангренозный. Так я тоже пел. Как потом сестра сказала, пел очень тихо, но не «Моряка Мишку», а «Бригантину».
Были и менее романтические случаи.
Делали операцию по ампутации конечности, ноги. Шура готовила инструменты, в том числе и пилу, кость перепиливать. Её подружка должна была держать ногу.
Операция идёт своим чередом. Подружка ногу держит. От кости отделяют мышцы, кость перепиливают Нога остается в руках сестрички…
О проекте
О подписке