Говоря о «братстве», следует иметь в виду, что духовной основой буржуазного революционного движения, базирующегося на либеральной идеологии, являлось христианское реформаторство, противопоставившее традиционному консервативному католицизму протестантское направление, выраженное в кальвинизме, лютеранстве, англиканстве и т. п., и отличающееся от «классического» видения «христианского Бога» прежде всего его соотношением с «живыми людьми». Если для догматического христианства (как католицизма, так и православия) человек «раб Божий», то в протестантских версиях Христос – сын и брат человеческий, который, отдавая свою жизнь и тем самым «смертью смерть поправ», наглядным образом доказывает собственное гуманистическое предназначение: «Не люди для Бога, а Бог для людей». Логичным продолжением такого представления об отношениях «человек – Бог» являлись концепции «естественного права» и «общественного договора», воспринимавшиеся в качестве базовых краеугольных камней буржуазно-демократических преобразований. В данном случае стоит согласиться с точкой зрения Ю. Р. Нурмеева, полагающего следующее: «Либерализм на заре своего существования сформировался в лоне протестантской англосаксонской традиции (Т. Гоббс, Д. Локк, Б. Мандевил, Д. Юм, А. Смит) и получил дальнейшее распространение в политической мысли и политической практике континентальной Европы (И. Кант, Б. Констан, А. де Токвиль и др.) уже в XVIII–XIX вв. В процессе становления индустриального общества либерализм стал стержневой политической идеологией западной цивилизации, идеологией общественного консенсуса, и остается таковым с определенными изменениями по сей день»^[7].

Российская социалистическая революция 1917 г. стала своеобразным «водоразделом», посредством которого были разграничены буржуазная и социалистическая общественно-экономические формации, с последней из которых связывалось возникновение качественно новой политико-правовой, историко-культурной, социально-экономической системы, получившей название советской социалистической республики и ставшей организационной и политико-правовой основой для советской народной демократии.

Интересно, что создатели государства нового исторического типа за основу понятийного ряда взяли терминологию, выработанную буржуазной историко-культурной традицией. Такие политико-правовые конструкции, как «конституция», «республика», «народное представительство», «права человека» и т. п., были закреплены в программах буржуазных революционных преобразований и, естественно, отрицались представителями патримониального подхода к обоснованию легальности и легитимности монархической власти, в рамках которой глава государства, являясь помазанником Божьим, в своих решениях и поступках отвечал исключительно перед Богом и собственной совестью.

«Отцы-основатели» социалистического государства, в свою очередь, выступали в качестве разрушителей буржуазного политико-правового порядка, воспринимаемого в качестве архаического «мира насилия», с «отречением» от которого связывалось строительство «нового счастливого мира», в котором «кто был никем, тот станет всем» («Интернационал»), Классовая теория социального структурирования применительно ко всем историческим типам государств, предшествовавших социалистическому, использовала «шаблон», в соответствии с которым, начиная с появления первых государственных форм вплоть до формирования советской социалистической республики, общество было представлено двумя антагонистическими классами эксплуататоров и эксплуатируемых (рабовладельцев и рабов, феодалов и крепостных, капиталистов и тружеников). В контексте этого подхода в качестве народа выступали представители эксплуатируемых масс – «простой народ», отношения которого с эксплуататорским «господствующим» классом носили антагонистический (непримиримый) характер и не могли быть разрешены иначе, чем путем конфликта между противоборствующими классами, обусловленного непрерывно углубляющимся кризисом «верхов и низов». При достижении «точки невозврата», когда «верхи не могли, а низы не хотели жить по-старому», «запускался» революционный механизм межклассового конфликта, результатом которого являлось изменение общественно-экономической формации. На смену рабовладению следовал феодализм, который, в свою очередь, меняла буржуазная формация, являющаяся завершающей в истории эксплуататорского государства и предшествующая появлению советской социалистической республики, представляющей промежуточный этап на пути к коммунистической макроформации, где государство как форма социальной организации и публичной политической власти отмирает, уступая место общественному самоуправлению, осуществляемому в условиях Мировой Социалистической Советской Республики (Конституция СССР 1924 г.).

Используемый советскими идеологами метод отрицания «проклятого» прошлого, предполагал неприятие предшествующего «буржуазного» опыта, что предопределяло наполнение заимствованных в буржуазном политико-правовом лексиконе терминов и конструкций качественно отличным от аутентичного смысловым содержанием. В таком понимании советская социалистическая республика, советская конституция, народная демократия, социалистическое право и т. п. имеют общие с «буржуазными аналогами» только сами названия. С одной стороны, буржуазная республика и республика советская в одинаковой степени «отрицают» монархию. Вместе с тем советская социалистическая республика отрицает не только монархическую империю, но и свою буржуазную предшественницу (буржуазную Российскую республику 1917 г.). На смену буржуазной демократии, где власть принадлежит представителям господствующего класса – буржуазии – и где государство выступает аппаратом «порабощения и угнетения» бесправных социальных низов («простого народа»), приходит «народная демократия», в которой формой «власти народа» становится диктатура пролетариата. В Заключительном слове по докладу Совета Народных Комиссаров 12 (25) января 1918 г. на Третьем Всероссийском съезде Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов (Полн. собр. соч., т. 35) В. И. Ленин говорил: «Демократия есть одна из форм буржуазного государства, за которую стоят все изменники истинного социализма… утверждающие, что демократия противоречит диктатуре пролетариата. Пока революция не выходила из рамок буржуазного строя, мы стояли за демократию, но, как только первые проблески социализма мы увидели во всем ходе революции, мы стали на позиции, твердо и решительно отстаивающие диктатуру пролетариата»^[8]. Как видим, «вождь мирового пролетариата» демонстрирует хорошо известную и неизменно плодотворную методику «двойных стандартов». Большевики стояли на классических (буржуазных) демократических позициях тогда, когда осуществляли критику политики царизма, «попирающего демократию», однако после разрушения монархии резко поменяли «политическую ориентацию» и столь же яростно стали критиковать саму демократию как не соответствующую целям и задачам советского социалистического государства систему буржуазных ценностей.

Свойственный буржуазной демократии классовый антагонизм между «трудом и капиталом» в условиях советской демократии уступает место «классовому союзу» пролетариата, крестьянства и трудовой интеллигенции, основанному на сближении классов, с их последующим слиянием в единую социальную общность «советский народ». При этом в качестве высшей цели Советского государства объявлялось «построение бесклассового коммунистического общества, в котором получит развитие общественное коммунистическое самоуправление» (Конституция СССР 1977 г.).

Если в основу буржуазной демократии был положен принцип плюрализма, основанный на солидаризме различных идеологических направлений, выражаемых в партийных программах, принимаемых от имени относительно обособленных электоральных групп, конкурирующих друг с другом и в субъектном понимании представляющих оппозиционные общественные движения, руководствующиеся обособленными интересами и при этом в одинаковой степени ориентированные на овладение единой государственной властью, то советская демократия, оперируя конструкцией «общенародного государства трудящихся», носила монистический характер, исключающий легальную оппозицию советской власти во всех ее формах и проявлениях.

Советская демократия в плане политической организации представляла собой дуалистическую систему, в рамках которой формальной государственной властью являлись многоуровневые советы народных депутатов, представительство в которых осуществлялось на общественных (безвозмездных) началах по принципу императивного мандата^[9]. Вместе с тем реальная государственная власть была сосредоточена в обособленных подразделениях коммунистической партии Советского Союза (КПСС) (структурирование которой осуществлялось как по территориальному, так и по производственному принципам), – выступавшей в качестве «всепроникающей и всесильной» структуры, представители которой активно вмешивались во все сферы социальной жизнедеятельности, включая семейную и личную. Советское общество, представляя собой «нерушимый блок коммунистов и беспартийных», демонстрировало безусловную поддержку «партийного курса», являвшего собой «генеральную линию» развития как советской демократии, так и советского союзного государства, причем эти понятия рассматривались в качестве синонимичных.

Если для самодержавной России залогом единства «русского мира» выступала известная триада графа Уварова «Православие.