Роль чадры в формировании идентичности современной женщины-мусульманки; способы репрезентации женственности в журналах мод; культурологические аспекты истории мужского нижнего белья; причины популярности фешен-блогов; первые подиумные показы как метафора модерности; креативная экономика и интеграция африканских стилей в глобальный круговорот моды – это лишь малая часть из множества тем, уже ставших предметом академических исследований (см., к примеру: Lewis 2013; Jobling 1999; Cole 2009; Rocamora 2012; Evans 2013; Rabine 2002); меж тем массив научной литературы, посвященной вопросам моды, постоянно растет. Все эти тексты объединяет стремление авторов придать моде рациональный смысл, выявить, проанализировать и понять социальные и культурные механизмы, стоящие за эволюцией моды, одежды и человеческой внешности как таковой. В наше время мода действительно стала значимым объектом исследования для социологии и культурологии, многогранность и неоднородность которого привлекает многих ученых. Погружаясь в эту сферу и рассматривая ее слой за слоем, они доказывают, что мода может служить основанием для обсуждения ключевых социальных и культурных проблем – от практик производства и потребления до политики идентичности.

Осмысление моды, как и любого культурного явления или опыта, – это весьма непростая, но и не менее увлекательная задача для ума. Ее решение требует критической переработки обширного массива теорий и концепций, многие из которых сформулированы мыслителями, рассматривавшими в своих трудах какие угодно культурные сферы, но только не моду. Цель нашей книги – оказать теоретическую поддержку читателям, вовлеченным в процесс осмысления моды. Мы надеемся, этот сборник поможет уяснить, что опора на социологические и культурологические теории уместна и необходима для понимания различных аспектов моды, одежды и материальной культуры, и наоборот – что мода, одежда и материальная культура во всем разнообразии своих проявлений могут не только рассматриваться в контексте социальных и культурных теорий, но и способствовать их развитию. Маршрут к поставленной цели проложен через ключевые пункты – это труды избранных, действительно великих мыслителей, в которых есть некое концептуальное или идейное зерно, способное принести плоды на поле теории моды; там, где для этого есть основания, обсуждается, какое преломление эти идеи и концепции уже находили в работах авторов, пишущих о моде, а также рассматриваются другие возможности их интегрирования в эту исследовательскую область.

В нашей книге слово «мода» используется в самом широком смысле, объединяющем представления об одежде, внешности и стиле. В нашем понимании, мода – это часть материальной культуры и символическая система (Kawamura 2005). Это и прибыльная индустрия, занимающаяся производством и сбытом вполне материальных потребительских товаров, и социокультурная сила, активно задействованная в динамических процессах, характерных для модерности и постмодерна, и нематериальная знаковая система. Мода состоит из вещей и знаков, мода – плод индивидуальных и коллективных усилий, всех ее агентов объединяют практики производства, потребления, дистрибуции и репрезентации. Исследования моды неизбежно охватывают широкий круг вопросов – от производства до потребления, включая смысловые системы и практики означивания; соответственно, работающим в этой области ученым необходима обширная теоретическая и методологическая база, использующая инструментарий множества дисциплин. Поэтому нет ничего необычного в том, что исследования одежды, модных стилей и человеческой внешности как таковой, которыми вплоть до начала 1980‐х годов занимались в основном историки костюма, искусствоведы и музейные кураторы, привлекли внимание антропологов, лингвистов и культурологов (Burman & Turbin 2003; Mora et al. 2014). Взаимодействие с культурологией (cultural studies) значительно способствовало расширению области исследований моды, которая в результате вобрала в себя более общие социальные, культурные и экономические вопросы (Breward 2003). Специфика культурологических исследований такова, что они всегда оказываются междисциплинарными, и большинство теорий, которые будут обсуждаться в этой книге, оставили тот или иной след в современной культурологии.

Значение самого термина «исследования моды» постепенно становилось все более широким, и теперь он объединяет множество исследовательских направлений, связанных с разными научными дисциплинами – историей (включая историю костюма), философией, социологией, антропологией, культурологией, а также с феминологией (women’s studies) и теорией массовых коммуникаций (Mora et al. 2014). В контексте исследований моды оказались востребованными самые разные подходы, от объектно ориентированных, то есть сосредоточенных на материальных аспектах моды, до социокультурных, нацеленных на выявление подоплеки актуальных для моды процессов и явлений, таких как глобализация, постколониализм, а также связанных с анализом ее нематериальных аспектов, к примеру той роли, которую она играет как креативная индустрия (о глобализации моды см.: Maynard 2004; Rabine 2002; о постколониализме – Hendrickson 1996; Root 2013; о месте моды в ряду креативных отраслей – Rantisi 2004; Santagata 2004).

Таким образом, исследования моды по определению являются междисциплинарной областью. Даже специализируясь в какой-то одной дисциплине, допустим, в истории изобразительного искусства или в материальной антропологии, современный ученый нуждается в знаниях и сведениях, почерпнутых из смежных дисциплин, а значит, должен иметь о них достаточно ясное представление. Эта книга поможет студентам и специалистам сориентироваться в многообразии предпосылок, от которых можно отталкиваться в процессе осмысления моды. Когда исследователь решает сосредоточиться на изучении определенного аспекта моды, например выбирая между производством и потреблением или между способами репрезентации в массмедиа и материальностью одежды, жизненным циклом вещей, он должен найти соответствующий содержанию работы методологический подход и теоретическую базу, чтобы обеспечить эффективный сбор необходимой информации и должным образом ее интерпретировать. Представленная в книге оценка избранных концепций и теорий в контексте исследований моды открывает перед читателями широкую перспективу, позволяющую выбрать теоретические ориентиры, которые будут способствовать более глубокому и более критичному осмыслению моды.

Мысль, ставшая краеугольным камнем в фундаменте этой книги, состоит в том, что благодаря великим теоретикам прошлых поколений мы располагаем бесценным арсеналом средств, необходимых для осмысления моды, а путь к пониманию ее феномена лежит через теоретический анализ. Согласно определению, данному Дэвидом и Джулией Джери в «Большом социологическом словаре» (Collins Dictionary of Sociology), теория – это «совокупность гипотез или суждений, связанных логическими или математическими аргументами, которые направлены на объяснение некой области эмпирической реальности или определенного рода явления» (Jary & Jary 1995: 686). Таким образом, теоретически осмыслить моду – значит сформировать суждения и аргументы, способствующие лучшему пониманию ее логики и проявлений. Задача теории – объяснить суть многочисленных практик (Williams 1983), обеспечивающих существование моды: практик репрезентации, производства и потребления.

Для противников теории ее интеллектуализм – это повод раскритиковать ее абстрактность, оторванность от реальной жизни. Однако, как заметил Терри Иглтон, «в действительности сложность теории проистекает не из ее изощренности, а из чего-то прямо противоположного – так как для ее понимания нам необходимо вернуться в детство, отвергнув то, что кажется само собой разумеющимся, и отказавшись принимать на веру хитроумные ответы движимых лучшими побуждениями старших» (Eagleton 1990: 34–35). Иными словами, и студенту, и специалисту, не первый год занимающемуся вопросами моды, необходимо время от времени освобождать разум от предубеждений и ставших общим местом идей, чтобы получить возможность окинуть поле исследования свежим, незамутненным взглядом. Вот почему знакомство с различными теориями может способствовать лучшему пониманию модных процессов. Рассматривая моду сквозь призму теории, мы уже не можем воспринимать ее проявления как нечто самоочевидное и естественное – у нас появляются вопросы, и в результате нам удается установить критическую дистанцию, необходимую для того, чтобы увидеть и в полной мере оценить сложность, многогранность и многоуровневость моды. Например, в главе 16 Джоан Энтуисл демонстрирует, как понятие «актант» в интерпретации Бруно Латура может помочь нам переосмыслить роль не-человеческих участников в создании моды. А в очерке Франчески Гранаты, посвященной Михаилу Бахтину (глава 6), его концепция гротеска представлена как ключ к пониманию трансгрессивной природы современного экспериментального дизайна. В свою очередь, Аньес Рокамора в главе 14 показывает, как теория полей Пьера Бурдьё возвращает нам утраченное понимание того, что творчество – это коллективный процесс, а модная коллекция не плод воображения отдельно взятого индивида, способного обходиться без поддержки социума, но продукт, созданный в результате взаимодействия различных социальных, экономических и культурных сил. В главе 4 Питер Макнил предлагает взглянуть на моду глазами теоретика повседневности Георга Зиммеля, чтобы увидеть дуализм ее логики, вызывающей в человеке желание походить на других и вместе с тем выделяться на их фоне, или, говоря иными словами, чтобы понять, что мода одинаково приветствует и единообразие, и различия.

Наличие теоретической базы подразумевает глубокое знание составляющих ее концепций и умение применять их в анализе и интерпретации предмета исследования. Как заметил Чарльз Райт Миллс, «„Теория“ прежде всего требует самого пристального внимания к используемым словам, и особенно к тому, насколько общий смысл они имеют и в каких логических отношениях состоят друг с другом» (Mills 2000: 120). Действительно, авторы теорий обычно оперируют некой «специальной терминологией» (Hills 2005: 40). Как правило, это терминология той дисциплины, в рамки которой укладывается теория. Наша книга посвящена социокультурным теориям – тем, что вдохновляют мыслителей в области гуманитарных и социальных наук, таких как история, философия, социология, культурология и исследования медиа.

Границы между дисциплинами не всегда бывают строгими и четко обозначенными, и работы многих мыслителей могут быть отнесены не к одной, а сразу к двум областям знания. Например, Мишеля Фуко называют историком, но также и философом. Пьер Бурдьё на заре своей карьеры занимался антропологией, но затем нашел себя в социологии, и на его научное мышление оказали влияние обе дисциплины. Таким образом, на практике теоретические исследования нередко требуют обращения к нескольким родственным дисциплинам и связанным с ними концепциям. Изучая работы мыслителей, чьи имена упоминаются в этой книге, можно обнаружить, что они находятся в некоем соотношении или в диалоге с другими теориями и идеями, концепциями и аргументами, заимствуемыми, чтобы поддержать заявленную точку зрения и расширить понимание того или иного феномена. Теории не рождаются в вакууме. Невозможно построить аргументацию на пустом месте, необходим критический диалог с уже существующими теориями. Кроме того, у всех настоящих теорий есть общая цель – «предложить новые инструменты для осмысления мира» (Barker 2011: 37–38). Как выразился Мишель де Серто, «несмотря на иллюзию чистого листа, мы всегда пишем на уже написанном»² (de Certeau 1988: 43).

Еще и поэтому теоретические труды «всегда отсылают читателя к целому ряду текстов помимо того, с которым он имеет дело в данный момент, указывая на существование обширной интертекстуальной сети, объединяющей взаимосвязанные материалы» (Hills 2005: 39). Эта сеть имеет пространственную протяженность – ведь родственные теории можно найти во многих книгах и журналах, – а также охватывает разные временные периоды. Например, работы Карла Маркса, написанные еще в XIX веке, находят отражение в трудах авторов, принадлежащих к последующим поколениям; в частности, Маркс оказал влияние на Пьера Бурдьё и Жана Бодрийяра. Заметим, что Бодрийяр в своих ранних текстах цитировал работы Мишеля Фуко, но в более поздний период от них отошел (Best & Kellner 1991). В работах Жиля Делёза обнаруживается влияние теории Михаила Бахтина; а мысль Джудит Батлер питают идеи психоанализа и теория дискурса и истины Фуко. Теории и концепции авторов прошлого продолжают жить в работах наших современников.

Поскольку наша книга выстроена вокруг представления об отдельных мыслителях как субъектах истории, мы следовали простому хронологическому принципу, расставляя главы согласно очередности дат рождения титульных фигур. Несмотря на то что идея линейного движения вдоль временной оси позволяет достаточно точно уловить контекст и нащупать истоки некоторых теорий и концепций, она препятствует пониманию того, что прошлое и настоящее всегда пересекаются в практике построения теории. Поэтому наши авторы, знакомя читателя с избранными теориями в их историческом обрамлении, также стремятся подчеркнуть тот факт, что идеи и концепции, образно говоря, имеют склонность к перекрестному опылению. Таким образом, книга демонстрирует, насколько близки друг другу могут быть мыслители, которых во времени разделяют целые исторические периоды (мы еще вернемся к этому в следующем разделе вводной главы, когда будем говорить о теоретических направлениях и вехах их развития).

Авторы, живущие в одно и то же время, могут идти к признанию и славе разными путями и в разных скоростных режимах. И мы должны помнить о том, что некоторые из них снискали известность и приобрели авторитет в научном мире раньше, чем их старшие коллеги. Кроме того, момент, когда та или иная работа вызывает резонанс в научном сообществе, может быть удален во времени от того момента, когда она была написана. То же касается переводов на другие языки. К примеру, самые известные сегодня работы Михаила Бахтина были написаны в России в 1930–1940‐х годах, но Западная Европа узнала о них только в 1960‐х. Другой пример – работы французских постструктуралистов, в первую очередь Мишеля Фуко и Жака Деррида, которые получили всемирную известность после того как были переведены и изданы в Америке. Этот феномен получил название «трансатлантическое соединение» (transatlantic connection), хотя правильнее было бы «рассоединение» (disconnection) (Stanton 1980), а также иногда упоминается как «кочующие теории» (travelling theorie) (Said 1982). В разных странах один и тот же теоретический труд может быть издан и признан в разное время, в зависимости от интеллектуальных трендов, возможности осуществить перевод, а также от социальных и культурных факторов, имеющих вес на той или иной территории. Такого рода асинхронность неустранимо присутствует внутри линейной хронологии, основанной на датах рождения. Как будет видно из следующего раздела главы, несмотря на то что сами авторы теорий могут быть разнесены во времени, их идеи и концепции могут их сближать и находить единое продолжение в работах других мыслителей.

Историческое время, как заметила Кэролайн Эванс, продолжая мысль Вальтера Беньямина, «не плавно течет из прошлого в настоящее, а <…> сложным образом петляет, меняя направление: так, прошлое актуализируется, когда в него вторгается настоящее» (Evans 2000: 104). То же самое можно сказать и о теориях; в них, как и в историческом времени, происходит «взаимопроникновение старого и нового» (Беньямин, цит. по: Evans 2000: 102). Таким образом, читатель, если он так решит, может прочитать книгу последовательно, от начала до конца, или сразу же приступить к любой заинтересовавшей его главе, или перескакивать от главы к главе (от Маркса к Бодрийяру, от Фрейда к Батлер), пропуская главы, которые их разделяют. Какой бы порядок ни избрал читатель, по мере освоения материала он будет все более отчетливо видеть затейливые петли интеллектуальной истории, поскольку, собранные вместе, статьи из этой книги представляют теорию как некое созвездие идей и концепций, которые дрейфуют во времени и пространстве, оставляя следы разной глубины и конфигурации в работах многих авторов.

1 2 3

Премиум

(1 оценка)