I. Положение на Восточном фронте⁵ к концу войны⁶

Весной 1918 г. из-за провала переговоров в Брест-Литовске германские войска на Востоке без всякого труда продвинули фронт до устья Дона, среднего Днепра и Чудского озера. Позднее к ним присоединились и войска Австро-Венгрии в составе образованной из бывшего Восточного фронта Восточной армии под командованием сначала генерал-полковника Бём-Эрмоли, а затем – генерала от инфантерии Альфреда Краусса.

Эти энергичные меры быстро привели к желаемому результату.

Подписав 3 марта условия мира, большевистская Россия формально признала положение, возникшее в результате наступления Центральных держав. Однако не было никаких сомнений, что она лишь вынуждена уступить силе.

Надежнейшей гарантией сохранения мира, помимо войск Центральных держав, были трудности, которые испытывало Советское правительство из-за восстаний его внутриполитических противников в Сибири и юго-восточной России, а также продвижения Антанты с берегов Каспийского и Белого морей и с мурманского побережья, возросшие в связи с финской освободительной войной. Несмотря на это, миссия войск на Востоке летом 1918 г. была в высшей степени сложной и неблагодарной. Следовало всеми средствами поддерживать соединения, ведущие на Западе решающие бои, чтобы помочь Родине продержаться за счет поставок продовольствия и разного рода сырья, дать возможность армии действовать. Для этой цели было важно способствовать сохранению порядка на громадной территории с не меньшим населением, а войну с последним пришлось вести еще почти год.

Первая из этих задач требовала отправки всех годных для боев на Западе частей и вывода из остававшихся на Востоке соединений солдат, еще подходящих – по возрасту и физическому состоянию – для крупных сражений. Таким образом, постепенно возникала ландштурмистская армия⁷, в которой лишь немногие кадровые кавалерийские полки и отдельные пулеметные роты обладали относительно боеспособным личным составом. Если пополнение и приходило, оно состояло из ограниченно годных, почти не обученных ландштурмистов или едва ли способных к строевой службе выздоравливающих. Из офицеров, за исключением штабных, почти все сколько-нибудь годные к службе в строю были отправлены на Запад. Остались, как правило, слишком возрастные либо с подорванным болезнями и ранениями здоровьем.

В целом система «прореживания» оказалась нецелесообразной. Вырванные из своих частей солдаты тяжело приспосабливались к обстановке на Западном ТВД⁸. Оставшиеся на Востоке части были дезорганизованы и, уже поредевшие, должны были в конце концов все-таки отправиться на Запад или Балканы, где они столкнулись с невыполнимыми для них задачами. Поэтому, при последующем размышлении, по меньшей мере сомнительно, что получилось бы как-то иначе, если бы ограничились минимально необходимым кадрированием и перебрасывали из восточных армий части целиком.

Вторая задача – использование и администрирование области в почти миллион квадратных километров и с населением примерно 50 миллионов человек; для ее защиты от мнимо усмиренного, опасного врага был нужен значительный чиновничий аппарат, отягощавший к тому же войска просьбами о предоставлении вспомогательных сил и прочими различными требованиями; а также довольно крупная по численности и непременно надежная военная сила, которая бы своим достойным поведением импонировала населению и в то же время была готова быстро и решительно обуздать его, если это потребуется.

Из этих двух условий обеспечено было, в большей или меньшей степени, только первое. Германские войска на Востоке в группе армий «Киев» (генерал-полковник граф фон Кирхбах), 8-й и 10-й армиях⁹ (генералы от инфантерии фон Катен и фон Фалькенгайн¹⁰) с учетом многочисленных тыловых и специальных формирований даже осенью 1918 г. насчитывали еще около 20 пехотных и 3 кавалерийские дивизии и до полумиллиона солдат – силу, которой тогда не мог быть противопоставлен сколько-нибудь соизмеримый с нею враг.

Но этой мощи не хватало маневренности, необходимой для контроля над столь огромным пространством. Самолеты и автомобили имелись в крайне незначительном количестве. Пропускная способность русских дорог была весьма различной: наши автомобили с обитыми железом ободами¹¹ для продолжительного использования здесь не годились.

Железные дороги, сослужившие в предшествующие годы войны столь выдающуюся службу, из-за длительной хищнической эксплуатации их в военное время даже на реконструированных участках, разрушенных еще в 1916–1917 гг., существенно потеряли в пропускной способности¹².

Доходило до того, что предназначенные для отправки на Запад срочно необходимые там дивизии должны были ждать неделями, а каждому транспорту в отдельности требовалось до 8 дней, чтобы добраться с фронта до перевалочной станции (где переходили на немецкую колею). При таких обстоятельствах, разумеется, нельзя было с уверенностью рассчитывать на быструю переброску войск на опасные участки.

Итак, не оставалось ничего другого, как распределить войска по всей территории между многочисленными мелкими постами, опорой для которых служили более крупные гарнизоны.

В задачу постов, помимо заботы о безопасности в целом и регулярной отправки продовольствия и сырья, входила и напряженная и порой малоэффективная борьба с беспокойными элементами – красной гвардией, бандами грабителей. Они, зачастую имея тяжелое вооружение, не только терроризировали местное население, но и становились угрозой для мелких войсковых подразделений и отдельных порученцев – особенно поблизости от демаркационной линии, где нападавшие всякий раз могли довольно легко ускользнуть при подходе немцев.

Значительным препятствием для умиротворения занятой территории было оружие, оставшееся на руках у местного населения со времен революции и роспуска русской армии, изъять которое удавалось лишь в исключительных случаях. К этому оружию позднее добавилось брошенное при отступлении или купленное у забывших о своем долге немецких солдат.

Куда сложнее этих внешних помех, с которыми германская армия образца 1914 года разобралась бы играючи, был дух усталости и истощения, постепенно овладевавший ею и ставший основной причиной и объяснением столь многочисленных и все же немыслимых явлений последующей поры.

Хотя и бессмысленно предъявлять одинаковое требования и к кадровым войскам, и к войскам, где почти не было солдат младше 38 лет и много бойцов 1870 и 1871 годов рождения (тех, кто давно вышел за рамки призыва даже в ландштурм), все же стоит признать: внешняя и внутренняя дисциплина была зачастую не на той высоте, которая требовалась в интересах общего дела. Если при посещениях высокопоставленных начальников войска и производили относительно сносное впечатление, то вне службы появились распущенность во внешнем виде и поведении, недостаточное внимание к отданию воинского приветствия, недопустимое обращение с командованием, нередки были и более или менее очевидные выражения недовольства. Гарантированные по различным поводам прибавки к жалованью («украинская» и др.) воспринимались как нечто само собой разумеющееся, но совершенно не содействовали успокоению личного состава. Множились случаи дезертирства.

И уж совсем плохо проявился изменившийся настрой войск при массовой транспортировке пополнения на Западный фронт. Наблюдались неповиновение, самовольные отлучки, стрельба из вагонов во время поверки, поэтому приходилось применять строжайшие меры. В Харькове, в октябре, в одном из транспортов с 2000 солдат, предназначенных для отправки на Запад, дошло до открытого мятежа. Частично эти эксцессы были вызваны неверно организованным снабжением, нецелесообразными распоряжениями и недоразумениями на железных дорогах, например, езда неделями напролет в неотапливаемых товарных вагонах; тем не менее явление не стало бы столь масштабным, если бы не чрезвычайно подорванная дисциплина.

На вопрос о причинах такого падения дисциплины нельзя ответить однозначно. В любом случае, личный состав войск на Востоке 1918 года – это представители немецкого народа, ничуть не худшие, нежели бойцы на Западе. Среди них было много опытных, заслуженных солдат и законопослушных граждан. Им, так же как армейским тылам и частям пополнения на Родине, не давали сил противостоять надвигающемуся кризису одни и те же причины: не переизбыток опасностей и напряжения, а унылое однообразие малоприятной службы, не назначение ее, а недостаток работы и служебных обязанностей. Исключительно из-за бездействия – самого большого подводного камня даже для хороших войск – могли начать ощущаться и прочие влияния, вызвавшие ухудшение настроения в армии. Появился досуг, а с ним – и легкая возможность поддаться провокациям большевизма и изматывающей тактике антантовской пропаганды.

Многие не понимали или не желали понять, что защита границ от большевизма должна проходить как можно дальше от Родины, а хозяйственное использование занятой территории в интересах Отечества должно быть обеспечено силой оружия.

При этом чисто материальные моменты едва ли были причиной проблем. Довольствие войск на Востоке было уж точно не хуже, чем на Родине или на других ТВД, а жалованье большинства частей благодаря системе надбавок – и вовсе выше, чем в других местах.

Тем эффективнее оказалось чисто психологическое воздействие. Более прочих ему были подвержены имевшиеся в значительном количестве в прусских частях поляки и эльзас-лотарингцы¹³. И те и другие в связи с надеждой на скорые политические перемены на их Родине зачастую были не склонны воевать за немецкое дело и составляли внутри частей элемент ненадежности и недоверия. Однако, справедливости ради, именно в среде эльзас-лотарингцев случались и славные исключения из этого правила.

Вредное воздействие из-за рубежа, конечно, в едва ли меньшей степени сказывалось и на чисто немецких соединениях, а не только на частях со смешанным национальным составом. Продолжительная полицейская и антиконтрабандная служба пошатнула мораль, особенно в стране, где подкуп чиновников и полиции давно уже был обычным делом. Начиналось все с приема личным составом продовольствия в целях улучшения снабжения или же для отправки домой, что часто заканчивалось и открытыми взятками. Расцвели недозволенная торговля и спекуляция; противодействие им со стороны начальства осложнялось вплоть до полной его невозможности из-за рассредоточения войск на широких просторах и разделения их на мелкие посты. Коррумпированность германских военнослужащих лишний раз подрывала их авторитет в глазах местного населения.

Легальная торговля с местными жителями, закупка продовольствия для отправки домой в Германию приводили к нежелательным контактам солдат с населением, особенно – с евреями, которые в основном и осуществляли торговые операции. Евреи, а именно они в основном и насаждали большевистскую пропаганду¹⁴, в том числе путем распространения слухов и листовок, пытались с помощью последней всеми средствами и крайне искусно приобрести влияние над германскими войсками. Русские с большой ловкостью использовали для пропагандистских целей и частые контакты между германскими и большевистскими войсками на демаркационной линии, а также сообщение с действовавшими в портовых городах и на пограничных пунктах русскими комиссиями, в которых было много еврейских элементов. Уже сама картина разболтанности русской солдатни, открывавшаяся на пограничных пунктах, подтачивала моральный дух немцев: элементарную расхлябанность многие принимали за свободу.

На некоторых участках, например, в Прибалтике, этим устремлениям большевиков сопутствовали воздействие разлагающей пропаганды Антанты и, прежде всего, постоянное ухудшение настроения войск, вызванное событиями на сильно страдающей и скверно управляемой Родине. Каждый отпуск и каждое письмо из дома представляли опасность для боевого духа войск. Впечатления отпускников, планомерно распространяемые, когда они ехали в поездах или иными путями, и вполне оправданное беспокойство за родной дом, двор и семью производили столь большое впечатление, что вести контрпропаганду, так называемое патриотическое воспитание¹⁵, в описанных выше условиях, сложившихся на Востоке, было особенно тяжело. Под давлением общественного мнения военная администрация отказывалась от грубых методов, которые были обычными в странах Антанты, например, от цензуры писем, ужесточения наказаний и публичного исполнения приговоров.

К этим вредным воздействиям добавилось и влияние некоторых вернувшихся из русского плена военнопленных, их немалая в процентном отношении доля уже была заражена большевизмом. Другие находились под гнетом бесконечной усталости и опасностей, с которыми им пришлось добираться до демаркационной линии. И те и другие были не особенно склонны во второй раз испытать на себе ужесточившиеся за это время реалии войны. Рассказы отпускников, зачастую нарочно приукрашенные, производили на товарищей из восточных войск соответствующее впечатление.