Тамара Антонова

Яшка

Он был маленьким и невзрачным псом, грязно-белого цвета, с коричневыми пятнами. Когда я с моим Рексом (джек-рассел-терьер) встретила его с хозяйкой, подумала, какой он уже старый и жалкий. Но пёс мирно бежал по улице. Никого не замечая вокруг. Даже моего Рекса, который изо всех сил захотел познакомиться с ним.

– Какая у вас спокойная собака, – заметила я хозяйке. – Никакой агрессии, хотя я понимаю, что мой пёс его достаёт.

Но Яшка только смотрел вперёд, изредка останавливаясь, если Рекс загораживал ему путь.

– Он играет только с кошками, – сказала Анна Ивановна, хозяйка пёсика. – Вот с котом нашим они хорошо живут, играют вместе.

– А сколько ему лет? – спросила я женщину.

– Я даже не знаю, – ответила Анна Ивановна.

– Как это? Почему?

– У меня он живёт уже одиннадцать лет, а я его взяла большим.

– Как? Кто-то отдал его взрослым?

– Нет, не отдал.

И Яшкина хозяйка рассказала такую историю.

– Иду я как-то на рынок. Знаете, где сейчас борцовский зал, был когда-то рынок.

– Да, я помню это время, – ответила я.

– Да… Иду я, значит, на рынок и вижу: по дороге машина едет, потом останавливается недалеко от меня, открывается дверь и из неё выбрасывают собаку. Дверь захлопнулась, машина уехала, а пёс сел на обочине. Грустный такой, скулил, когда упал: ударился, наверное. Сидит, ничего не понимает. Я подошла к нему и говорю: «Ну что, пойдёшь со мной?» Пёс посмотрел на меня, серьёзно так посмотрел, но побежал прочь.

Ладно, думаю, не хочешь – как хочешь. А утром я снова пошла на рынок. Там, на площадке перед зданием рынка, торговали молоком из «Былины». Знаете, был такой совхоз или фермерское хозяйство, не знаю, как точно назвать его. Так вот, иду я и вижу: сидит собачка, что вчера выбросили из машины, возле дороги. Народу утром мало, никто не обращает на неё внимания.

Подошла я и говорю: «А теперь пойдёшь со мной?»

– А он что? – нетерпеливо спросила я.

– Что он? Опять посмотрел на меня и пошёл за мной следом. Оголодал, видно, замёрз ночью-то. Я сказала ему, что буду звать его Яшкой. С тех пор и живёт. Старый уже, как и я сама.

У меня тогда другой пёс ещё жил – Стёпка, пудель небольшой. Так тот взял его под свою защиту, играл с ним, и Яшка очень полюбил его. Так вдвоём везде и ходили.

Старушка помолчала, глядя вниз, вероятно, воскрешая картины прошлого. Яшка стоял рядом, давая возможность Рексу обнюхать его по всем собачьим правилам. Сам Яшка тоже напоминал джек-рассел-терьера, только с длинной шерстью, спутанной, неряшливо свалявшейся клочками по бокам.

– Стёпка тогда был уже немолодым, болел часто, – продолжала Анна Ивановна. – Идёт по улице и вдруг упадёт и затрясётся весь. Страх! Я его к ветеринару водила, так Яшка всю дорогу нас сопровождал. Ветеринар назначила уколы, лечение. Но Стёпа был уже довольно стар и умер. Яшка по нему тосковал… Скулил иногда. Собака, а добро помнит.

Рекс приставал к Яшке, вызывая его на игру. Но старичок не поддавался на уговоры и потрусил дальше. Старушка, попрощавшись, пошла следом.

Рассказ старой женщины тронул меня до глубины души. Жаль было этого Яшку, такого безропотного, маленького, но умеющего сильно любить.

Виктор Балена

ГИБДД быть!

На перекрёстке складывалось всё так, что вполне могло закончиться даже трагедией. Впрочем, трагедия, замечу, причислена к высокому жанру, ей обязательно сопутствует какая-нибудь причина, недоброе какое-нибудь предзнаменование, которое всем своим недоброкачественным, злонамеренным действием намекает на то, что ожидается непоправимое и что в этой исключительной неизбежности нет решительно никакой разумной надежды на спасение.

Прёт, к примеру, Ferrari по неровной дороге, и ты понимаешь – понятно всем, – что добром такое не кончится, так как дорога неровная, за рулём пьяный, а Ferrari ворованное. Чёрт такого подери, а Ferrari жалко.

Тут ничего такого не было. Машинки на красный остановились. Старушка на зелёный пошла. Сразу было понятно, что это где-то не у нас. Кто из «наших» будет ждать, пока старая черепаха зебру перепашет. Ясно – никто!

Говорю: никакого раскачивания из стороны в сторону или взмаха крылом ощипанной котами птицы, ничего такого, ибо стоял полнейший штиль. Никакой тревоги, тем более, если выразиться протокольно, «угрозы для жизни» бабки предусмотрено не было. Никакого другого дурного предзнаменования не намечалось. Пусть хотя бы целый день переползала – никто из «ихних» с места бы не стронулся. У нас, случись такое, обматерили бы и объехали.

Примета на дороге (бабка на зебре) – явление негласное, как дорожный знак, предупреждающий об опасности. Такая примета приравнивается к чёрному перебегающему коту. Примета ничего хорошего не сулит, но бейсбольной биты не заслуживает. Не было пока ещё, чтобы за котами, перебегающими дорогу, с битами гоняться. Всё ж гуманизм какой-то пока что соблюдается.

Вдруг из машинки, из чувства нетерпения или сдуру, один выскакивает и к старухе пешей наперерез. Думаю: «Это наш. У наших крайность – или бита, или галантность». Взялся он бабке помогать не из одной толерантности, думаю, а чтоб перед «ихними» понты навести. Знай, мол, «наших»! Наши без понтов не могут. Такова реальность.

Не успел он бабке свою галантность обнаружить, как машинка стронулась и пошла за ним следом. Машинка устроена так, что, если её ручным тормозом не закрепить, пойдёт за милую душу.

Бабка попыталась напоследок подать упреждающий сигнал набегающего конца. Гримасу ужаса, в складках сморщенного яблока, «Наш» принял за знак благодарности; отчаянный взмах сухой клешнёй исчезающего вида, подающий напоследок сигнал бедствия, «Наш» заценил как извинение за доставленное неудобство и собрался было применить галантность, как почувствовал прикосновение тела напиравшей сзади машинки. Сменив галантность на ужас, передавшийся от бабки, «Наш», упёршись руками в капот машинки, попытался изменить неизбежное.

Машинка, игнорируя законы механики, на противодействие мудака-водителя ответила откатом. Короче, с учётом вышеизложенных погрешностей физики, вопреки логике транспортного средства и необъяснимым действиям упомянутого владельца транспорта, машинка остановилась.

К тому времени расстояние между «Нашим» и бабкой сократилось до критического. «Наш» коснулся своим задом передней панели исчезающего вида, отчего тело дало крен и стало падать, подобно тому, как падает, сорвавшись с петель, дорожная плита во время укладки.

За спиной бабки был рюкзак, он-то и смягчил удар при падении.

Уникальное «LEGO» уцелело и сохранило контуры своей первичной сборки.

Никто не пострадал. Закончилось всё миром.

Снято всё было, как теперь модно, регистратором, где-то в другой стране.

А теперь порассуждаем на тему:

а) на фига нам ГИБДД, если и так всё устраивается, притом что количество водителей – чудаков на букву «М» (и это ещё мягко сказано) – прибыло и умножилось за восемьдесят лет со скоростью изложения на бумаге этого происшествия;

б) или, с учётом сказанного, нам ГИБДД (за давностью) оставить потому, что судьба не разбирает, кто есть кто на дороге, и уникального «LEGO» на всех не напасёшь;

в) если верно как То, так и Другое, то исходя из сложившихся противоречий вышеизложенного исключить из обращения (запретить) видеорегистраторы из соображений надёжности ГИБДД, как органа регистрации как такового.

Слово в слово из докладной записки сотрудника. Внизу подпись и дата, как положено. Кроме того, к докладной прилагалось заявление с просьбой уволить из органов по собственному желанию.

Заявление было рассмотрено специальной комиссией и отклонено.

Сотрудника отправили в отпуск. В доме отдыха санаторного типа сотрудник покончил собой.

«В разгар отдыха-лечения сотрудник застрелился из наградного табельного оружия, не предназначенного для такого рода цели» (из отчёта на месте происшествия).

При осмотре тела была обнаружена записка, вернее, клочок бумаги, похожий на записку, где можно было разобрать всего несколько строк: «…не понимаю, зачем устроено так и почему так…»

Наталья Баскакова

Судьбу не обойдёшьи не объедешь
Притча

В одной деревне чудо чудное было.

Странничек нетутошный ходил от окна к окошку: милостыньку собирал да просился ночевать. Подошёл к одному окошку – бряк-бряк об оконную раму-то.

Бабушка выглянула:

– Кого надо?

– Пусти-ка ночевать.

– Да пустить-то я тебя пущу, да только я почти каждую ночь бабиться хожу. Начнёт какая-нибудь бабёнка родить, за мной бегут.

– Ну дак чё, иди, я ведь тебя не обкраду.

Ну ладно, чаю напились да легли спать. Только начали засыпать, вдруг в окошко – бряк-бряк. Старуха-то подскочила.

– Кто там?

С улицы-то кричат:

– Баушка, тётенька мучается, родить хочет!

– Ну вот, видишь, дедушка, идти мне надо.

Старуха скорей-скорей начала собираться.

А странничек-то ей наказывает:

– Ну иди, да только сразу-то в ограду не ходи, сначала – в окошко погляди, а чё увидишь, дак не пугайся, а перекрестись да в избу заходи.

Бабушка-то бегом-бегом к тому дому, где баба мучается да хотела уже сразу в ворота бежать, но потом вспомнила, что дедушка-то наказывал. Скорей к окошку подбежала и увидела… Господи Батюшко, страсть-то какая: на матице на крюку девка задушена висит. Бабушка-то так и обродела, но потом вспомнила, что дедушка наказывал не бояться.

Она перекрестилась: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий» – да в избу забежала. Никакой девки на потолке не висит, а на койке баба мучается. Ну приняла она роды да домой скорее.

Дедушка-то её и спрашивает:

– Ну чё, бабушка, выполнила, ты мой наказ?

– Ой, выполнила.

– Ну а чё видала-то.

– Дак девка задушена на крюку болталась.

– А сколько девке лет?

– Да лет восемнадцать.

– А кого баба-то принесла?

– Дак девочку.

– Дак вот запомни, девочке-то как восемнадцать лет исполнится, она на этом брусу и задушится. Смёртонька-то ведь – она вперёд человека рождается.

Ирина Германюк

Правильная профессия

– А знаешь, мама, – однажды возмутилась шестилетняя Даша, – мне вообще не нравится твоя работа. Я не понимаю, зачем она. Люди на работе должны делать что-то полезное. А ты весь день только сидишь за компьютером и пишешь, пишешь…

– А какая работа полезная?

– Ну делать хлеб, лечить людей, строить дома…

После некоторого замешательства я попыталась прояснить картину. Мол, все профессии важны, все профессии нужны. Объясняла, зачем сижу за компьютером я. Но железную детскую логику мои неочевидные на первый взгляд аргументы ничуть не пошатнули.

– Ладно, скажу совсем просто, вот ты любишь смотреть в театре сказки и спектакли?

– Да, – ответила упрямица.

– Так вот, я помогаю актёрам, например, когда им нужно… э-э-э, допустим, распечатать роль, ну я как бы их помощник. Понимаешь? Ведь как это: актёры и без роли.

– Мама! Ты что?! Какая роль! У этих актёров что, своего ума нет?! – обрубила Даша.

– Не поняла?..

– Ну что тут непонятного! – не на шутку разгорячившись и бурно жестикулируя, вспылил ребёнок. – Ну, например, дали тебе костюм Лягушки и…

– И что?

– Что-что. Выходи на сцену и – квакай!

– Хм, а если, положим, дали костюм Царя? – поинтересовалась я.

– Ну тогда нужно выходить на сцену и командовать! Всё про-сто! А вообще, мама, лучшая работа у нашей бабушки, – сказала Даша, как обрубила.

– Почему это?

– А потому, что у неё начальника нет, она не боится, что её уволят. Ей всё равно, если утром она опаздывает. Да она может хоть вообще остаться дома, если устала, не выспалась и не хочет никуда идти! – (Бабушка наша многие годы посвятила торговле. Профессия, надо сказать, не из лёгких. Но мало кто учитывает детали.) – Вот если бы ты бросила свою работу, можно попросить бабушку, чтобы она и тебя научила продавать одежду. Это очень полезно, мама. Ты пойми! Важно, чтобы никто не мёрз или был нарядный, когда у него праздник, а не чтобы сидеть весь день и печатать без дела.

– А у тебя будет полезная профессия?

– Я, мама, буду стоматологом! У тебя вон зубы болят? Болят! Да я смогу хоть вообще тебе сделать лучшие в мире зубы – внизу золотые, сверху – серебряные. Хочешь?!

Я сконфузилась, но, конечно же, покивала одобрительно.

– Я буду лечить детей и зверей. Научу их меня не бояться, и лечение будет проходить легко и быстро.

– Как же это получится?

– У меня есть способ: чтобы не было страшно, надо закрыть глаза.

– Хм. Давай ты закроешь глаза, когда в следующий раз пойдём к врачу?

– Ну не-е-е-е-ет, мне не поможет!

– Почему?