Читать книгу «Ксенофобия, радикализм и преступления на почве ненависти на пространстве ОБСЕ. 2018–2020 гг.» онлайн полностью📖 — Коллектива авторов — MyBook.
image

По двум последним организациям существует довольно много литературы вследствие различных оценок их деятельности – от умеренных исламистов, чья деятельность разрешена и даже приветствуется, до террористов и экстремистов, с которыми необходимо бороться всеми доступными методами. Например, Томас Гуглер, сотрудник университета им. Гёте во Франкфурте-на-Майне, характеризует «Таблиги Джамаат» как «мирную миссионерскую организацию». В своей статье «Новая религия “Таблиги Джамаат” и Дават-и-Ислами и трансформация ислама в Европе» («The New Religiosity of Tablighi Jamáat and Dáwat-e Islami and the Transformation of Islam in Europe») он сравнивает её идеологию и деятельность с миссионерскими суфийскими движениями Дават-и-Ислами и Сунни Дават-и-Ислами и приходит к выводу, что, хотя их мирный характер не подлежит сомнению, «реконструкция повседневной жизни и индивидуальных маркеров идентичности, основанная на примерах Пророка и салафов (благочестивых предков), как они изображались в литературе по хадисам», содействует радикализации мусульман[52]. С другой стороны, такие исследователи, как Марк Габориа из Франции, Алекс Алексиев из США и многие другие, дают этому движению оценку как враждебному демократическим ценностям, цель которого состоит в «покорении мира в духе джихада»[53].

Примерно такие же характеристики даются и панисламистской партии «Хизб ут-Тахрир» (ХТ). Несмотря на то, что она действует свободно во всех странах Европы, кроме Германии и России, партия характеризуется большинством исследователей как экстремистская или радикальная. Причём практически все авторы солидарны в том, что ХТ является более эффективной в странах Запада, чем на Востоке, где она во многих странах запрещена или действует под жёстким контролем. Так, Мадлен Груэн, старший аналитик НЕФА (NEFA – Nine Eleven Finding Answers Foundation), отмечает на примере деятельности партии в США: «Компонент стратегии “Хизб ут-Тахрир” состоит в том, чтобы внушить американским мусульманам чувство отчуждённости, чтобы они отвернулись от своей страны и вместо этого идентифицировали себя как членов уммы». Это, как считает автор, «стратегия изоляции американских мусульман от остального общества»[54]. В то же время эта организация, стремящаяся к созданию всемирного халифата, находится в жёсткой оппозиции ко всем прочим мусульманским общинам, проповедующим отличные, в том числе и классические, версии ислама, что настраивает против неё не только власти исламских стран, но и рядовых мусульман. Это доказывает турецкий автор Ихзан Йылмаз в своём компаративном исследовании, посвящённом деятельности этой партии в Британии, Узбекистане, Турции и Египте.[55] Именно этот фактор, по его мнению, стал ключевым в успешной деятельности организации с низким уровнем исламского образования и, наоборот, в провале в странах с устоявшимися религиозными взглядами на ислам.

В мировой историографии существует достаточно много работ, которые, используя метод компаративного анализа, стремятся выяснить общие и отличительные черты террористических актов и нападений исламистов в разных странах. Например, можно упомянуть одну из последних исследований на эту тему – статью Ш. Харрис-Хоган, Л. Доусон и А. Амарасингама «Компаративный анализ природы и эволюции местных джихадистских угроз в Австралии и Канаде (2000–2020)» («A Comparative Analysis of the Nature and Evolution of the Domestic Jihadist Threat to Australia and Canada (2000–2020)»), опубликованную в голландском журнале «Perspectives of Terrorism», выпускаемом при поддержке Лейденского университета[56]. Пожалуй, такие статьи позволяют увидеть масштабы угроз, но они не дают никакой ясности с т. з. долгосрочных тенденций и глобальных рисков.

Этот недостаток компенсируется работами, стремящимися построить социально-экономические и политические модели и прогнозы исламистского терроризма. В этой связи необходимо упомянуть доклад американского Центра стратегических и международных исследований (CSIS) «Ислам и модели терроризма и воинствующего экстремизма», опубликованный в 2017 г.[57] На основе анализа огромных пластов статистического материала из разных стран мира автор, Энтони Кордесман, пришёл к выводу, что большинство террористических актов совершаются исламистами в мусульманских странах, причём на долю ISIS, «Аль-Каиды», «Джебхат ан-Нусры» и «Талибана», т. е. основных террористических организаций, приходится лишь 17 % всех терактов. Значительная часть нападений совершается одиночками, прошедшими индивидуальную радикализацию в Интернете и не связанными ни с какими группами. То же самое касается и жертв – их в исламском мире в 43 раза больше, чем в Европе и Северной Америке. Всего же, например, в 2016 году 83 % всех исламистских атак и 90 % их жертв пришлось на мусульманские страны. Социологические опросы показали также, что деятельность экстремистов поддерживается крайне небольшим числом мусульман как в Азии, так и в странах Запада. Причём только 17 % из них считают религию решающим фактором при вербовке джихадистов для террористических организаций. Однако внешняя политика США и других западных стран, несмотря на декларируемую ими борьбу с террором, не встречает всенародной поддержки среди мусульман. Исходя из вышеизложенного, автор делает вывод, что правительства исламских государств являются естественными союзниками, а не противниками Запада в их борьбе с исламистским экстремизмом[58].

Отдельно хотелось бы отметить работы, призванные проанализировать возможную связь между эмиграцией из мусульманских стран и исламистским терроризмом в странах Запада. Влияние террора на иммигрантов и беженцев из мусульманских стран исследуется в работе Тэйлора Саймека из университета Центральной Флориды «Европейский иммиграционный кризис: анализ того, как террористические атаки повлияли на популяцию беженцев в Европе» («The European Immigration Crisis: An Analysis of how Terror Attacks have Afef cted Immigrant and Refugee Population in Western Europe»)[59]. Говоря об иммигрантах, необходимо выделить работу асс. профессора Департамента политических наук португальского университета г. Минью Марии ду Сео Пинто Арена, которая в 2017 году опубликовала при поддержке Центра перспективных исследований им. Роберта Шумана (European University Institute) статью в серии «EUI Working Papers» под названием «Исламский терроризм на Западе и международная миграция: «дальний» или «ближний враг внутри? Свидетельства» («Islamic Terrorism in the West and International Migrations: The “Far” or “Near” Enemy Within? What is the Evidence»). В ней проанализированы официальные материалы расследований основных террористических атак с 11 сентября 2001 года в США до 2016 г. в Брюсселе и Берлине. Главный сенсационный вывод, сделанный автором: основная террористическая угроза со стороны исламистов Западу исходит не от иммигрантов или беженцев, а от доморощенных экстремистов, родившихся в этих странах и проживающих там на протяжении нескольких поколений, «которые вдохновляются продолжающимся джихадом в Сирии»[60].

Эту категорию людей, путь их радикализации и вербовки ISIS для участия в боевых действиях в Сирии изучала уже упоминавшаяся Лорне Доусон. В феврале 2021 года она опубликовала при поддержке Международного центра по борьбе с терроризмом в Гааге статью «Компаративный анализ данных по западным иностранным боевикам в Сирии и Ираке: кто поехал и почему?» («A Comparative Analysis of the Data on Western Foreign Fighters in Syria and Iraq: Who Went and Why?»). Автором был проведён анализ данных, включая опросы, 34 иностранных боевиков из различных стран Западной Европы, Британии, США и Канады. Было доказано, что их средний возраст составляет 26 лет, 18 % из них – женщины, 15 % – новообращённые в ислам. В основном это представители низших социально-экономических слоёв общества, многие совершали ранее уголовные преступления. В своей работе автор также опровергает распространённый миф о том, что идеология, в частности религия, являлась главным мотивом при вербовке и участии этих людей в деятельности террористических групп на Ближнем Востоке[61].

В 2017–2019 гг. европейские и американские власти инициировали целый ряд исследований, касающихся рисков, связанных с возвращением этих боевиков в западные страны. В 2017 году под эгидой Совета Европы вышло компаративное исследование коллектива авторов «Возвращение иностранных террористов-боевиков в Европу. Сравнительное исследование» («Returning Foreign Terrorist Fighters in Europe. Comparative Analysis»). В работе анализируется законодательные инициативы и правоприменительные практики в отношении боевиков, граждан стран – участниц СЕ, возвращающихся по основному месту жительства. В данной работе выделены различия и сходства в понимании этого явления в странах мониторинга, положительные и отрицательные последствия принятых мер, а также описан опыт международного сотрудничества по этому вопросу[62]. Той же теме, но уже в рамках ЕС посвящён отчёт, подготовленный под эгидой Европарламента, под названием «Возвращение иностранных боевиков в ЕС. Последующая оценка» («The return of foreign fighters to EU soil. Ex-post Evaluation»). Изменения в законодательстве и правоприменительной практике в Евросоюзе в этой связи анализировались на основе компаративного анализа в Бельгии, Дании, Франции, Германии, Нидерландах и Великобритании[63].

Существуют также более детальные исследования на тему иностранных боевиков на службе у террористических исламистских групп, ставящие целью анализ как причин их отъезда и возвращения, так и мер, предпринимаемых не только западными, но и мусульманскими странами для их нейтрализации. Например, в 2019 году под эгидой Королевского института международных отношений и при поддержке Фонда Конрада Аденауэра вышел сборник работ на эту тему под редакцией Томаса Ренарда «Возвращающиеся в Магрибе: сравнение политики в отношении возвращающихся иностранных боевиков в Египте, Марокко и Тунисе» («Returnees in the Magreeb: Comparing Policies on Returning Terrorist Fighters in Egypt, Morocco and Tunisia»)[64].

Что касается российской историографии по теме исламизма, то выводы российских учёных в целом повторяют выводы их коллег из других стран мира. Однако есть и исключения. Например, в одной из последних монографий на эту тему авторов Л. Гринина и А. Коротаева «Исламизм и его роль в современном исламском обществе» делается вывод о том, что «исламизм по большей части не является радикальным движением», что это политическое течение, представляющее собой «форму социальной и политической деятельности, основанную на идее, что общественная и политическая жизнь должна направляться системой принципов ислама»[65]. Таким образом, авторы пытаются разделить исламизм на умеренный и радикальный, хотя сама формулировка «политическая и общественная жизнь в соответствии с системой принципов ислама» уже является радикальной. Ведь речь идёт о требовании отказа от светской формы правления в пользу исламских норм шариата, которые отрицают идею равенства мужчины и женщины, свободу вероисповедания и др. демократические ценности.

Есть и другая крайность: когда авторы увязывают ислам и исламизм, считая, что «оправданием экстремистских действий радикальных сил служит… исламское вероучение», а также утверждают, что «радикализм, политический ислам в ещё большей степени провоцируется Западом, его презрением к ценностям исламской цивилизации, стремлением использовать экстремистские силы против неугодных режимов»[66].

В то же время российская историография богата исследованиями, для которых характерен глубокий анализ предмета изучения. Так, в 2017 году Институтом Африки РАН и Российским университетом дружбы народов был издан второй выпуск сборника «Исламские радикальные движения на политической карте современного мира», посвящённый на этот раз региону Северного и Южного Кавказа. В работе предпринята попытка полномасштабного анализа генезиса и эволюции радикальных течений ислама во всех регионах российского Северного Кавказа и в странах Южного Кавказа. Подъём исламистских движений здесь рассматривается в контексте цивилизационного краха, охватившего после распада СССР многие постсоветские республики, когда идейный кризис, соединённый с экономическим коллапсом, привёл к возникновению националистических течений, построенных либо на т. н. «историческом наследии», либо на возрождении религиозного фундаментализма, что часто подаётся как «возвращение к истокам и нравственной чистоте»[67].

Этот подход в значительной степени совпадает с выводами вышеупомянутого исследования немецких авторов – Й. Керстена и Н. Ханкель, которые исследовали в 2013 году феномен возрождения правого радикализма на постсоциалистическом пространстве[68], и доказывает, что причины возрождения радикализма в этом регионе совпадают вне зависимости от специфики радикализма.

В связи с исламизмом на Северном Кавказе интересна также монография С. А. Рагозиной «Дискурс политического ислама (на примере интернет-пространства Северного Кавказа)». В своей работе автор проанализировал русскоязычный сегмент Интернета данного российского региона, который характеризуется наиболее высоким уровнем распространения радикального ислама. На основе качественного и количественного контент-анализа и ивент-анализа она показала преемственность международного дискурса политического ислама в северокавказском интернет-пространстве[69].

Стоит выделить работы одного из специалистов по исламу в России, профессора кафедры теологии и заведующего лабораторией деструктологии Московского государственного лингвистического университета – д. и. н. Р. А. Силантьева. В частности, в своей статье «К вопросу об экспансии радикальных форм ислама в Российской Федерации», опубликованной в 2012 г. в «Вестнике Челябинского государственного университета», он проанализировал идеологические аспекты салафизма (ваххабизма), лежащие в основе большинства исламистских теорий. Он выделил такие их особенности, как буквальная трактовка Корана, отношение к джихаду как к форме борьбы, в том числе вооружённой, с врагами ислама, отрицание каких бы то ни было других толкований Корана, кроме салафитских, резко негативное отношение к другим мировым религиям – христианству и иудаизму, последователей которых они не считают «людьми Книги», а также требование отказаться от любых светских форм политического правления в пользу шариата. Он также исследует историю распространения ваххабизма на территории Кавказской и Поволжской уммы в 90-х гг. XX века[70].

Если говорить о глобальных проблемах исламского радикализма, то необходимо отметить одну из последних универсальных работ в этой области – докторскую диссертацию А. М. Серебровой «Исламистские радикальные движения и организации: этапы развития и направления противодействия», защищённую в 2020 г.[71] В ней автор провёл теоретико-методологический анализ проблемы международного терроризма вообще и исламского терроризма в частности. Был прослежен генезис исламских радикальных организаций в сторону экстремизма и террора, проанализированы исторические предпосылки возникновения и эволюции основных исламских экстремистских движений: «Талибан», «Аль-Каида» и «Исламское государство», особенности их идеологии и механизмов функционирования и т. д. На примере этих трёх организаций автор показывает, как процесс регионализации приводит к массовому созданию целых террористических сетей, управляемых из единого центра, хотя и имеющих определённую степень автономии. Также в диссертации хорошо показано, как эти «организации выступают пропагандистами собственной модели государственного устройства, которая, на их взгляд, являясь противоположностью несправедливой западной модели, должна заложить основу современного мирового порядка»[72].

Необходимо отметить также и другие работы российских авторов, специализирующихся на региональной проблематике, такие как, например, монография В. Я. Белокреницкого и Р. Р. Сикоева «Движение