– Будет сделано, великий тархан! – живо отозвался Салчак (пожалуй, даже слишком живо). – Дикари из леса, говоришь? А здесь как раз есть один такой. Увидеться с тобой хочет.

Поймавшие вчера Сылукыз были людьми Салчака. Сегодня утром он уже допросил пленника. У алыпа давно чесался язык рассказать тархану о пришельце из леса, но он не знал, как начать разговор.

– Где он? Пусть войдёт, – сказал Туман-тархан.

XV

Поскольку дом тархана был тесен, он попросил всех выйти, кроме Котлуг-бека, Кара-Тире-бия и Салчака. Стало просторней. Ввели Сылукыз. Она остановилась возле двери и на своём языке торопливо сказала:

– Благополучия тебе, тархан, пусть Аллах щедр будет к стадам твоим.

Мужчины не поняли её. Салчак-алып подошёл к пленнице и бесцеремонно стал показывать, как надо кланяться тархану, стоять, не поднимая головы. Дикарь без всякого сопротивления проделал всё, как требовали.

– Объясни, кто ты, откуда и зачем пришёл? – спросил тархан.

– Охранники поймали вчера ночью возле костра, – пояснил Салчак. – Мои люди посадили в отдельную юрту, караулили всю ночь. Вначале я тоже думал, что это парень, а оказалось, женщина.

– Женщина?! – удивился тархан.

– Да, женщина, – подтвердил Салчак-алып. – Оружие, что было при ней, я забрал.

– Похоже, красавица, – сказал тархан, разглядывая гостью из леса.

– Очень красивая, великий тархан! – поддакнул Салчак.

– И всё же зачем она пришла, что надо ей от меня? – спросил тархан.

– Вот этого узнать не удалось, – признался Салчак.

«Дурак!» – подумал тархан о своём военачальнике.

– А ты узнай сначала, потом сообщишь мне, – сказал он сухо.

Салчак-алып встал, грубо схватил пленницу за руку и потащил к выходу. Сылукыз догадывалась, что мужчины говорят о ней, только язык их был не вполне понятен ей. Уходить она не хотела, сердито выдернула руку и храбро повернулась к тархану. Голосом, в котором слышалась мольба, сказала:

– Тархан-ата!

Салчак, которому не понравилось поведение женщины, снова схватил её за руку и снова потащил к двери.

– Не трогай её, пусть говорит, – сказал тархан.

Салчак послушно откачнулся в сторону. Молодая женщина тем временем расстегнула и сбросила с себя шубу. Потом без всякого стеснения на глазах у мужчин принялась расстёгивать вторую шубу, внутреннюю. В вырезе ворота показалось красивое молодое тело. Женщина слегка разрумянилась. Повернувшись к тархану боком, она за хвост вытащила из-под шубы шкурку чернобурой лисы и подняла её над головой.

– Это тебе подарок, тархан-ата! – сказала Сылукыз и на вытянутых руках поднесла лису хозяину.

Тархан впервые за последний месяц улыбнулся. Он поднялся и, подав женщине руку, усадил её слева от себя на возвышенное место. Такое внимание со стороны тархана считалось великой милостью. Кара-Тире-би, видя, что старший брат улыбнулся и, желая порадовать его, воскликнул:

– Что лиса, что девушка – загляденье просто, великий тархан! Цены им нет!

– Я – старый лис, много девушек повидал на своём веку, – прищёлкнул языком Котлуг-бек, масляно сверкнув глазами. – А девушка-то эта всё же куда лучше!

Но больше всех радовался Салчак-алып – это же он привёл красотку к тархану. Ишь, какой богатой да смазливой оказалась! Теперь-то уж Туман-тархан совсем голову потеряет!

– Проголодалась, наверно! Скажи, пусть принесут поесть, – как-то по-отечески мягко обратился он к Салчаку.

– Сейчас сделаем! – ответил тот и исчез в дверях.

– Нам тоже прикажешь идти? – игриво заметил Кара-Тире-би.

– Нет, я уходить не собираюсь, – сказал Котлуг-бек. – Если великий тархан позволит, я посижу ещё да полюбуюсь на красавицу.

– Сидите, сидите, я не гоню вас, – весело поддержал шутку тархан.

Молодой женщине, конечно же, тоже было по душе, что мужчины смеются, шутят и бросают на неё добрые, игривые взгляды. Ей тоже стало весело, хотелось улыбаться, смеяться. И она смеялась, сверкая красивыми ровными зубами, что делало её ещё краше. Глаза Сылукыз при этом чудесным образом светились. При виде её приветливого улыбчивого лица, ровных зубов, тонких бровей огрубевшие мужчины раскатисто смеялись просто так, без всякой причины.

Да, подарок и девушка тархану понравились. Чернобурая лиса редкой красоты была из тех, которые рождаются раз в сто лет, и добыча такого зверя – великое счастье для охотника. Она, как волшебный ключ, отомкнула зачерствевшую душу тархана и будто арканом притянула к нему чужую дикую женщину из леса.

XVI

Ашчи^[6] в изобилии принесли в юрту тархана еду. Салчак привёл с собой человека, который хорошо знал язык киргилей. Теперь тархан мог свободно разговаривать с молодой женщиной во время трапезы.

– Ты принесла мне большой подарок, – сказал он, приветливо улыбнувшись ей.

– Подарок мой невелик, атам-тархан, – скромно отвечала Сылукыз, – велика просьба моя. Я из киргильского рода Кондыз. В роду у нас три тысячи человек, сто тридцать тысяч голов скота. Живут киргили в лугах между горами Олытау и Кечетау. Третьего дня твои люди угнали наши стада вместе с пастухами…

Голос её звучал взволнованно и тихо. Она остановилась не в силах продолжать.

– Это чей же скот вы пригнали? – обратился тархан к Салчаку.

– Мы не стали спрашивать, кто они такие, – проговорил тот, как бы оправдываясь. – Человек, который пришёл к нам, уверял, что все они разбойники и воры.

– Разбойники и воры скот не пасут, – сказала Сылукыз, – они его отбирают.

– Она верно говорит, – поддержал тархан женщину.

– Человек, который пришёл к вам – это раб моего свёкра, старика Кондыза! – сердито выпалила Сылукыз. – Он обманул и убил сестру мою. За это его собирались за ноги подвесить к дереву, а он, выходит, к вам сбежал.

– Если человек этот среди нас, привести его! – приказал тархан.

– Его уже нет в живых, великий тархан, – сказал Салчак. – Пастухи закололи его копьём, когда наши люди разрушали их жильё.

Сылукыз, забыв, где находится, вскочила, сжав кулаки. Круглое обветренное лицо её побледнело, прекрасные широко раскрытые глаза под тонкими бровями смотрели испуганно и удивлённо.

– Нет в живых?! Убили?! – крикнула она, будто требуя ответа.

– Да, убили, – подтвердил Салчак. – Из шалаша выскочил молодой мужчина и всадил в него копьё.

Растерянная и взволнованная, Сылукыз села на место. Губы её и крылья носа дрожали, с ресниц закапали слёзы. Не в силах сдержаться, она заплакала. В слезах уже не было ни ярости, ни злости. Напротив, она испытывала облегчение и радость. Окружающие ничего не поняли.

Тархан подумал, что надо утешить сидящую рядом молодую женщину и осторожно погладил её по спине.

– Негодяй получил по заслугам, – сказал он.

– А не подвесить ли нам его по обычаю киргилей за ноги? – предложил Котлуг-бек.

– Мы его предали Матери-огню, – со вздохом пояснил Салчак.

Сылукыз пыталась остановить слёзы и сидела, пошмыгивая носом. Наконец она успокоилась и улыбнулась сквозь слёзы. Казалось, из-за туч внезапно брызнуло солнце – всё вокруг стало светлей. Хмурившиеся мужчины, глядя на неё, тоже заулыбались. Таковы уж они, эти загадочные женщины, – то, глядишь, плачут, то смеются.

– Выходит, родственники мои живы? – сказала Сылукыз, не глядя ни на кого.

– Ну а как же! – отозвался Туман-тархан.

Женщина счастливо рассмеялась, потом, не стесняясь никого, обняла тархана за шею и поцеловала. Тот добродушно захихикал, словно отец, радуясь проказам своего малыша.

– Что с неё возьмёшь, дикарка она и есть дикарка, – пробормотал он.

Толмач не стал переводить эти его слова. Сылукыз поправила на лбу выбившиеся из-под шапки волосы и принялась быстро рассказывать:

– Отец Кондыз очень печалился не из-за скота, а из-за сыновей. Меня к вам отправил, велел отдать тебе лису. И ещё велел сказать: «Я власть тархана сюннов признаю. Если надо, готов отдать всё моё стадо, все шкуры, лишь бы сыновей вернул живыми. Ведь они не сделали ничего плохого, великий тархан! Не поднимали против тебя оружие, не проявляли непокорности тебе. Освободи ты их!»

Сылукыз замолчала и, повернувшись к тархану, заглянула ему в лицо, снова ставшее суровым. Он покашлял, остальные отвели глаза в сторону.

– Где теперь её родственники? – спросил он, глядя на Салчака.

– Под стражей, – неуверенно отвечал тот.

– Вы что скажете? – обратился тархан к Котлуг-беку и Кара-Тире-бию.

– Раз уж Кондыз так богат и готов покориться… надо отпустить их, – сказал Котлуг-бек.

– Надо освободить, – поддержал Кара-Тире-би.

Интересоваться мнением Салчак-алыпа тархан не стал. Подняв голову, он произнёс:

– Принимая во внимание дар старика и готовность подчиниться нам, сыновья его отпускаются на волю.

– Уж не сон ли я вижу, мой Тенгре? – проговорила Сылукыз, не веря ушам своим.

– Я приказал. Родственники твои вернутся домой, а ты останешься, – сказал тархан.

Улыбка сошла с её лица.

– Но почему?!

– Это чтобы старик Кондыз не обманул меня.

Голос тархана прозвучал холодно. Заметив это, он спохватился и добавил, стараясь быть милостивым.

– Ты растопила мою окаменелую душу. Полюбил я тебя. Останешься, возлюбленной моей будешь.

– Не бывать этому! – Сылукыз сорвалась с места.

Боясь, как бы дикая женщина не причинила вреда тархану, Салчак и Кара-Тире-би повскакивали с мест.

– У меня есть свой муж, который уплатил за меня калым и устроил нашу свадьбу! Молодой, прекрасный алып! – крикнула она, бросившись к двери.

Это задело тархана.

– Ну хорошо, – хрипло, словно нехотя, сказал он, выдавливая из себя слова. – В таком случае уйдёшь ты, а они останутся.

Не желая продолжать разговор, тархан кивнул Салчаку. Большой неуклюжий Салчак-алып заступил маленькой женщине дорогу, поймал её и, заломив ей руки за спину, повёл к выходу. Тут Сылукыз изловчилась и яростно вгрызлась красивыми зубами в грубый подбородок Салчака. Дюжий мужчина завопил и, разжав руки, ухватился за окровавленное лицо. Тем временем женщина, уклонившись в сторону, повернула к тархану своё прекрасное лицо и воскликнула:

– Я остаюсь с тобой, тархан! Но мне в последний раз хотелось бы увидеть мужа и братьев! – потребовала она.

– Увидишь, – нехотя пообещал тархан.

Через некоторое время женщине привели коня и в сопровождении десяти вооружённых всадников она отправилась на север Куксайской долины. Они ехали по широкой протоптанной дороге в сторону Язулыкая. Возле леса их ждали какие-то всадники. Подъехав ближе, она увидела, что это те, с кем она хотела встретиться, – родня мужа. Их тоже со всех сторон обступили вооружённые сюнны.

Сылукыз искала глазами Мамака. Но сколько ни смотрела, не увидела его. Подъехала ближе. Братья мужа были бледны, печальны. Сылукыз крикнула иступлённо:

– Так где же Мамак?! Где муж мой?!

Мужчины потупились. Почувствовав неладное, она обратилась к Тукалу, старшему из братьев:

– Почему молчишь? Я спрашиваю, где Мамак?

Тукал, как и люди тархана, не хотел говорить правду.

– Он бежал, – соврал он. – Всех нас поймали, а он не дался.

– Застрелили, что ли, его? – не поняла Сылукыз.

– Нет, не застрелили, сбежал он, скрылся в лесу. Его не могли поймать.

Сылукыз перевела дух и взглянула на своих охранников. Похоже, те не понимали её языка.

– Чтобы спасти вас, я остаюсь здесь, – сказала она. – Если Мамак дома, скажите ему, пусть ждёт меня. Ну а если…

– Довольно! – скомандовал один из охранников, встав между ними.

– Скажем, – пообещал Тукал.

XVII

Люди из Кондыза отправились домой известной им дорогой. Они всё ещё не могли поверить в своё освобождение и погоняли лошадей без передышки. В густом лесу почувствовали себя уверенней. Снегопада в последнее время не было, поэтому ехали легко. В пути не переговаривались и не оглядывались назад. Глаза были устремлены только вперёд.

В Язулыкая добрались, когда уже темнело. Совсем недавно места эти казались им такими красивыми и надёжными. А теперь горы и ручей были объяты глухим безмолвием, отчего становилось жутко. Возле кострища, где раньше стоял их шалаш, они спешились и долго смотрели на оголённую чёрную землю. Никто не произнёс ни звука. Лишь изредка слышались тяжёлые вздохи. Взяв лошадей под уздцы, стали спускаться к ручью. Там, за ручьём, на небольшом лугу был у них заброшенный шалаш и тёплое строение для скота. Раньше по весне они держали там молодняк. Было в нём сено, которое скармливали молодым животным, невыделанные шкуры, припрятан старый топор, кое-какая утварь и сушёная снедь.

В то утро сюнны угнали животных, которые паслись на открытом склоне горы и уничтожили шалаш, стоявший на виду. Поискать по окрестностям у них не хватило ума. Так что шалаш за ручьём и сарай должны быть целы.

Через сугробы добрались до шалаша, обошли его кругом. Как и ожидалось, сюда никто не заглядывал. Привязав лошадей к тыну, отыскали топор, горшки, деревянное ведро. Один побежал к ручью за водой, другой, открыв шалаш, развёл огонь, третий полез за мешком, подвешенным под крышей сарая.

На все хлопоты – готовку, еду и прочее – ушла половина ночи. Они по-прежнему сохраняли молчание. Всю мелкую работу каждый привычно делал сам, и темнота не была им помехой.

Подкрепившись, старший из них, спокойный, тихий нравом, Тукал вышел в сарай взглянуть на лошадей, задал им сена и, вернувшись в шалаш, приготовил себе место для сна. Ярти на два года старше Мамака, а теперь самый молодой среди них, заговорил первым.

– Не спеши спать, брат, – сказал он, – лучше скажи, что делать будем.

Тукал, видимо, не поняв, куда клонит брат, продолжал, сопя, снимать с себя одежду.

– Мы ляжем спать, а ты снаружи сторожить будешь, – проговорил он.

Ярти сердито насупился. Саттай, зять старика Кондыза, усмехнулся, глядя на него.

– И правда, зачем нам спать, легче оттого всё равно не будет, – сказал он, поддразнивая вспыльчивого родственника.

– Давайте помолимся Аллаху за то, что помог спастись, и ляжем, – стоял на своём Тукал.

– Да как же нам спать, когда стадо угнали, брата зарезали и сунули в огонь, самих нас, как скотину, в грязь втоптали! – не сдавался горячий Ярти.

– Ну ладно, давай говори, что ты предлагаешь, – сказал Тукал, поморщившись. Ни думать, ни говорить о пережитом ему не хотелось.

– Я, что ли? Я?!

– Ну ты, ты! – Саттай продолжал подтрунивать над джигитом. Сам он был трусоват и осторожен. Излишне смелый и решительный Мамак никогда не нравился ему. И этот туда же!

– Я? – повторил Ярти. – Да я бы перебил всех этих сюннов и вернулся в Куксай! Выручил бы Сылукыз и взял её в жёны!

– Брат твой тоже был куда как хорош! Потому-то мы…

– Да не из-за него, а из-за твари продажной! – перебил его Ярти, не давая Мамака в обиду.

– Постой-ка, постой! Да как же это ты и Куксай, и Сылукыз себе взять собираешься? – улыбнулся Саттай.

– Что ж, послушаем, как тебе это удастся, – лениво поддержал его Тукал.

– С какой стороны ни посмотри, спать не время, – горячился Ярти. – Дома нас жёны, дети, старые отец с матерью ждут. Вы знаете, сколько у них скота? Что скажем им, когда вернёмся с пустыми руками? Мы должны выбрать одно из двух: либо к соседям наняться на работу, либо взять в руки оружие и воевать!

– Вот с этим, что ли? – Тукал поднял кулак.

– Нет, брат, сам знаешь, этим много не навоюешь. – Ярти был серьёзен и рассудителен. – Если поможете, я всех киргилей подговорю! Весь Алтай поднимется против тархана!

– Для того только, чтобы ты взял себе Сылукыз, Алтай не поддержит тебя, – продолжал Саттай дразнить джигита.

Раб Чура, молча сидевший в сторонке, тоже вступил в разговор:

– Я первый пойду за Ярти, – твёрдо сказал он.

Чура работал на старика Кондыза. Не было у него ни рода своего, ни племени, ни отца, ни матери. Родных тоже никого. Поэтому и прав никаких не было. Только ради пропитания пас он скот и делал другую тяжёлую работу.

Тукал и Саттай с осуждением покосились на него. Что это, мол, раб неотёсанный позволяет себе – встревает в их беседу! Но это нисколько не смутило Чуру, он знал: есть у него заступник.

– Слышал я, – продолжал Чура, спеша высказаться, – сюнны лес валить собираются. Вот тут-то мы и перебьём их из-за деревьев…

– Я тоже слышал о таком деле, – поддержал его Ярти.

– И чего вы там вдвоём наворочаете?! – продолжал насмехаться Саттай.

– И вовсе не вдвоём! Я завтра же пойду к тузбашам, потом к сармакам, аланам! – загорелся Ярти.

– А я – к арбатам и телякаям! – подхватил Чура.

– Ладно, идите куда хотите. А я никуда не собираюсь, – заявил Тукал. – Вернусь в Кондызлы, а там видно будет.

– Я тоже! – поддержал его Саттай.

Ярти помрачнел.

– Так вы что же, не вступитесь за меня? – сказал он упавшим голосом.

– Мы вступимся за тебя, – ответил Тукал, подумав. – Только ты сначала собери тысячу вооружённых мужчин…

XVIII

В ту ночь братья долго не могли уснуть, хотя и были усталыми. Каждый думал о будущем, о завтрашнем дне, который, как оказалось, способен обрушить на голову самые неожиданные испытания. Даже Тукал, всегда такой спокойный и невозмутимый, долго ворочался, потом встал и вышел из шалаша. За ним последовал Чура. Эти двое привыкли к чуткому сну: в их обязанности входило вставать среди ночи, чтобы посмотреть, всё ли хорошо с животными. Днём они спали по очереди. Оба уснули только на рассвете.

Проснулись все в одно и то же время. Тукал, главный среди них, подбросил в очаг дров и начал готовить еду. Завтракали в тишине. Первым заговорил Тукал.

– Я думал всю ночь, – сказал он. – Ты, брат Ярти, большое дело задумал. Мы не можем оставаться в стороне. Если суждено умереть – умрём вместе. Ну а если победим, – тоже вместе.

Ярти ушам своим не верил:

– Абый! Ты не шутишь?! – воскликнул он.

– А меня куда денете? – прикинувшись обиженным, сказал Саттай. – Не прогоните же?

– Ладно, давайте решим так, – снова заговорил Тукал. – Вы, трое, сегодня же отправитесь в три стороны, призовёте киргилей прибыть с оружием к горе Карыштау. Если за пять-шесть… нет, за семь-восемь дней сможете собрать две-три тысячи человек, мы ночью нападём на сюннов. Уж мы устроим им! Подожжём дома, угоним скот! Так отомстим за брата и вернём сноху!