После того, как Туман-тархан захватил долину и прогнал оттуда музлов, всё круто изменилось: бедные, слабые тузбаши вдруг стали сильными, музлы же, напротив, обнищали и ослабели. Уцелевшие в великой войне с сюннами музлы бежали в поисках убежища в леса и горы, потеснив кое-где тузбашей, вынудив их откочевать в глубь гор. А кто-то, подобно жителям Кондыза, селились высоко в горах, а также в местах, доселе считавшихся непригодными для жизни. Вначале тузбаши не в силах были противостоять музлам. Что ни говори, а страх перед ними, в то же время почитание были у них в крови. Однако увидев, что музлы понесли огромные потери, и осталось их совсем немного, тузбаши осмелели и зазнались.

И вот однажды джигит из аула Кондыз по имени Мамак… вернее, Аю-Мамак, прослышал, что в ауле тузбашей Баян живёт прекрасная девушка по имени Сылукыз. Недолго думая, он взвалил на себя шкуру убитой им медведицы и пришёл к отцу красавицы. Увидев шкуру, тот смягчился, и всё же отдавать чужаку гибкую и тонкую, прекрасную, как лесная лань, дочь ему не хотелось. А тут ещё он узнал, что отец Мамака, уважаемый среди музлов алып, является тем самым человеком, который несколько лет назад увёл на аркане его единственного сына. Парню, который мечтал жениться на дочке и стать его зятем, старик отказать не посмел, зато назначил такой калым, который тот вовек не смог бы осилить. Была и другая причина: ещё до Аю-Мамака к Сылукыз сватался свой тузбашский парень Камаш, сын Ярмека. Старик отказал ему, говоря, что дочь ещё слишком молода. Чем-то не по душе был ему этот Камаш.

Аю-Мамак ушёл, прихватив шкуру. Но вскоре – надо же было такому случиться! – он вместе с родственниками пригнал в аул Баян огромное стадо. Так что неподъёмным калым казался только отцу девушки. Для Мамака он был по плечу! Старик, сообразив, что теперь он – хозяин всего этого богатства, сдался. С сыном алыпа он в этот раз был любезен, но высказывать всё, что наболело на душе, не торопился. А ещё его мучила совесть, что обидел Ярмека и сына его Камаша.

Как назло, охотник Камаш вернулся в Баян на другой же день. Как видно, кто-то успел известить его о том, что Мамак пригнал в аул большое стадо. Сын Ярмека сложил к ногам отца девушки целую гору шкур, одежды, разнообразной утвари.

– Это тебе мой подарок! – заявил он. – О калыме будет особый разговор!

Дело, таким образом, зашло далеко. Отец девушки вызвал Мамака и при всём честном народе сказал так:

– Будете меряться силой и ловкостью. Дочка моя Сылукыз достанется тому, кто выйдет победителем.

Камаш тоже был не робкого десятка: охотник, не знавший устали; зоркий, меткий мерген. И всё же до истинного батыра он чем-то не дотягивал. То ли обаяния и чистосердечия не хватало, то ли решимости. Сылукыз не могла в этом разобраться. Зато отец её понимал всё.

Начались состязания. Женихи издали стреляли из лука в мишени, метали копья, боролись. Аю-Мамак у всех на глазах превзошёл соперника. Отец девушки слово сдержал. Мамаку и Сылукыз поставили отдельную юрту, затеяли знатную свадьбу. Через три дня Аю-Мамак увёз молодую жену к себе. Ах, как счастливы они были в те дни!

И вот она здесь, посреди гор Олытау и Кечетау, совсем одна.

V

Да, собачий лай доносился со стороны Кечетау. Там, видно, есть кто-то. Но кто? Уж не Мамак ли? Уходя, он шепнул ей на ухо, что обязательно найдёт повод, чтобы вырваться к ней. Но почему собаки так остервенело лают на него?

Дом Сылукыз и Мамака стоял на восточной окраине маленького аула. С запада по отрогам Кечетау на лыжах скользила какая-то тень. Похоже, запоздалый охотник. Человека издали разглядеть трудно, и всё же женщина была уверена, что это точно не Мамак. Он не так ходит на лыжах. Уж его-то Сылукыз узнала бы!

Молодой женщине стало грустно, она зябко поёжилась и нехотя пошла в дом. Жаль, что ожидания не оправдались. Она разделась, подошла к очагу с казаном. Чужой охотник, казалось, мешал ей сосредоточиться и заняться делом, которое она всегда выполняла с радостью. За работой она обычно думала о чём-то, полная надежд и мечтаний. Это приносило утешение, прогоняло скуку. Но человек на лыжах почему-то мешал ей. Если это не Мамак, то кто же? Из какого аула? Может, он встречал в горах Мамака с братьями?

А не бросить ли всё и не отправиться ли теперь же к мужу? Дорогу она знает, горы, леса знакомы и на лыжах бегает хорошо. Когда же она доберётся до них? В полночь? Но ведь он там не один! Много их. Потому и не взял с собой.

Сылукыз подождала, когда в казане закипит вода, и, волнуясь, начала одеваться. Вынув из кожаного мешочка маленькое медное зеркало, подошла к огню и посмотрела на своё сильно уменьшенное отражение, провела ладошкой по лицу и бровям, поправила волосы. Кем бы он ни был, она должна увидеть чужака. В аул пришёл посторонний человек, не может же она сидеть тут в одиночестве и гадать, кто это.

Женщина торопливо зашагала к дому, стоявшему в середине аула. Он был выше и просторней других. Там жил её свёкор. Лай собак, как видно, слышали все – встречать путника вышли и женщины, и дети. Старый Кондыз тоже стоял здесь, опершись на трость, и ждал. Услышав за спиной скрип снега, оглянулся.

– Ты не разглядела, килен^[3], что это за человек? – спросил он.

– Нет, ата^[4], не разглядела, – ответила Сылукыз, не спуская глаз с медленно приближающегося лыжника.

– А ну-ка, отзовите собак, – сказал старик путавшейся под ногами ребятне.

Два-три мальчика разом сорвались с места и во всё горло клича собак, бросились с горы. Услышав голоса мальчишек, собаки залаяли ещё яростней. Но вскоре притихли и наперегонки с детьми, увязая в снегу, помчались в гору. Охотник, увешанный шкурками лисы, белки, горностая, тяжело переставляя лыжи, поднялся на ровную площадку и стал приближаться к людям. Сердце Сылукыз вдруг тревожно забилось, ноги невольно подкосились. Теперь она знала, кто перед ней. Это был сын Ярмека, тот самый Камаш, который сватался к ней и проиграл поединок Мамаку.

Зачем он здесь? Заблудился или замыслил что-то?

Охотник вышел на тропу и остановился. Сняв лыжи, сунул их под мышки. Тропа вела к дому старого Кондыза. Приблизившись, охотник снова остановился, воткнул лыжи в сугроб, туда же сложил лук и колчан со стрелами, потом снял с пояса охотничью сумку. Он потряс шкурки, освобождая от снега, и подошёл к людям.

– Счастья дому вашему, ата, – сказал он, обращаясь к старому Кондызу.

– Проходи в дом, сынок, – сказал тот, оглядывая уставшего незнакомца.

– Я охотник Камаш из тузбашей, – представился молодой мужчина.

– Что ж, ладно, – сказал старик.

Он мало кого знал из тузбашей и, будучи музлом, знать их особо и не старался. Но поскольку жил на их земле, побаивался.

– Места эти всем тузбашам знакомы. Белки и лисицы здесь ловятся хорошо, – сказал охотник, будто угадывая мысли старика. – Аула тут раньше не было. Вот и решил поглядеть, что за люди живут… Дом ваш, дым видны издали, ата.

– Мы тут высоко живём. Не всякая птица до нас долетит, – сказал старик, – А ты давай проходи в дом. Устал, наверное.

– Да, устал, – признался гость, с трудом ворочая языком. – Вчера утром из дома вышел. С тех пор всё время на ногах.

– Вот как, – проговорил старый Кондыз, шагая к дому. – Пойдём, пойдём со мной.

Кондыз-алып был старейшиной аула, поэтому юрта его была просторней других. И всё же, когда входили пять-шесть человек, другим стоять было негде.

Гостю помогли раздеться, подбросили в очаг дров. Маленький чёрный горшок с пшённой кашей сняли с огня, отставили в сторону и подвесили большой железный казан с мясом, накрыв его медной крышкой.

Раздевшись, хозяин дома сел на своё возвышенное место. Гостя посадил рядом с собой. Снохи, дочери, малышня разместились на полу возле двери. Все с интересом разглядывали незнакомца. Это был рыжий человек с большой вытянутой кверху головой, тяжёлым подбородком и глубоко запавшими бесцветными глазами. Охотник тоже внимательно осмотрелся. Сылукыз он, конечно же, заметил сразу, однако ни радости, ни удивления не проявил, как будто и не видел её вовсе. Держался спокойно и свободно.

Пока мясо поспевало в казане, перед гостем поставили сушёный творог, чтобы немного утолил голод, потом всем дали по горсточке каши. Проголодавшийся охотник уговаривать себя не заставил, за милую душу сметал всё, что ни подавали, и рассказывал новости о Куксайской долине. Слушая о Туман-тархане, все сидели, затаив дыхание. Здесь не было никого, кто не знал бы сюннов, и не слышал о Туман-тархане. Слова «сюнн» и «тархан» были для них самым отвратительным ругательством. Гостя ни о чём не спрашивали, чувств своих не выдавали. Только старейшина Кондыз-алып изредка поглаживал бороду, поминая Аллаха и святых.

Когда мясо сварилось, поели, запивая шурпой^[5]. Согревшись и наевшись, гость раскраснелся и оживился. От его глубоко спрятанных глаз остались одни только щёлочки, прикрытые редкими бровями. Раза два он, не в силах побороть сон, принимался клевать носом.

Старый Кондыз, бросив взгляд в сторону женщин, сказал:

– Одна сноха у меня из тузбашей, соплеменница твоя.

– Знаю, – отозвался охотник.

– Килен, – окликнул старик Сылукыз.

– Да, ата? – женщина застенчиво повернулась к свёкру.

– Дом у тебя просторный, сама ты проворная – пусть земляк у тебя заночует.

– Хорошо, ата, – отвечала Сылукыз, лицо которой вспыхнуло от неожиданности и волнения.

В ауле Кондыз, кроме старого хозяина, из мужчин не было никого. Все они – женатые сыновья старика, один зять, один работник – ещё месяц назад угнали скотину на зимовку в дальние угодья, называемые Язулы-кая. Пастбище это было собственностью семьи. Ещё живя в Куксайской долине, они на зиму ежегодно угоняли туда скот. Поселившись в горах, вначале боялись появляться в тех краях. Язулы-кая рядом с Куксаем. Люди тархана могли проникнуть туда без всяких препятствий. Но со временем стало ясно, что захватывать их угодья сюнны не собираются.

Этой осенью решились, наконец. Хорошенько осмотрев леса, через которые можно пройти в Язулы-кая, погнали стадо. Молодой муж Сылукыз ушёл вместе с братьями. Теперь все они там. Камаш, видно, знал это. А может, всё же случайно оказался здесь?

Торопливо пробираясь в темноте к своему дому, женщина с недоверием думала о незваном госте, не понимая, как ей вести себя с ним. В голове был туман, руки-ноги будто чужие. Она верила, что шагающий за ней мужчина не причинит ей зла, и всё же не могла избавиться от подозрительности и страха. Нет, не за себя боялась она, страшно было за мужа. Если бы вместо Камаша был теперь другой человек, который не состязался с Аю-Мамаком и не был повержен им, не знала бы она ни тревоги, ни подозрения. Всем известно, как опасен побеждённый человек, как бывает он мстителен и злобен.

Дома Сылукыз принялась привычно ворошить в очаге угли, подкинула дров, потом сняла шубу. Вдруг ей стало очень холодно. «Как быстро ушло тепло», – подумала женщина.

Гость задержался во дворе. Соблюдая обычай, оставил рядом с лыжами на снегу кожаную сумку с оружием и другими острыми предметами – даже такими, как игла и шило. Только добытые шкуры взял с собой. Потом подошёл к двери и, пошевелив полог, покашлял.

– Кто там? – сердито закричала Сылукыз, подойдя к двери. – Мужа дома нет, не шастайте тут среди ночи, не беспокойте добрых людей!

– Это я, охотник. Припозднился я. За мной волки, медведи гонятся, – сказал гость.

– Откуда ты, какого рода-племени? – крикнула она, чуть смягчив голос.

– Из тузбашей я, средний сын Ярмека буду, – отозвался спасающийся от волков и медведей.

– Что ж ты раньше-то не сказал?! Я ведь тоже из Тузбаша. Выходит, родня мы с тобой, – сказала Сылукыз и впустила его.

Согнувшись в три погибели, охотник влез в низенькую дверь. Распрямившись во весь рост, он, то ли всерьёз, то ли продолжая игру, сгрёб хозяйку в объятия.

– Родная моя! Сестрёнка! – завопил он громко, чтобы Мать-огонь в очаге услышала его.

Потом оторвал от лисьей шкуры кусок сала, согнувшись, бросил его в огонь и забормотал молитву.

– Не лишай нас милости твоей, Мать-огонь! – сказал он.

Проделав всё это, принялся не спеша раздеваться, словно пришёл в свой дом, к своей жене. Сылукыз помогла ему, как помогала мужу. Шкуры аккуратно сложила в сторонке. Раздев гостя, провела его на возвышенное место. Потом, волнуясь и спеша почему-то, стала готовить еду. Она накормила гостя мясом, разогрела шурпу.

– Так вот где ты живёшь! – заговорил гость, впервые заглянув соплеменнице в лицо.

– Вот тут и живу, – отвечала Сылукыз.

Она тоже впервые за всё время встречи осмелилась поднять глаза на грубое, обветренное лицо охотника и улыбнулась.

– Я тебя… искал, – без обиняков заявил вдруг ночной гость.

– А чего меня искать, я не лиса! – залилась женщина нежным смехом, напоминавшим звон колокольчика.

– Ты – неуловимая лиса, – сказал охотник, и на суровом лице его тоже возникло подобие улыбки.

– Так разве ты не сидишь рядом с неуловимой лисицей? – пошутила Сылукыз. – Зачем же искать меня?

– Не могу забыть.

Улыбка сошла с лица женщины.

– Как ты узнал, что мужчин нет дома? – спросила она.

– Я не знал, – ответил гость, помолчав.

Он не мог не заметить, как изменилось лицо женщины, и решил солгать.

– Не знал, а всё же пришёл. Не страшно было? – спросила она.

– Нет, я не боялся. Мне хотелось всего лишь взглянуть на тебя. Хотя бы издали, со стороны.

– Повезло тебе, видишь теперь совсем близко, – чуть-чуть кокетничая, сказала она.

– Он когда вернётся? – поинтересовался гость.

– На зимовье они в Язулы-кая. Будут ещё не скоро.

Щёлочки глаз охотника радостно расширились, он замер, словно увидел вдруг диковинную дичь.

– Да-а?.. – протянул он, приходя в себя. – Ну, в таком случае я погощу у тебя денька два-три.

Последние слова он сказал будто в шутку, но молодая женщина шутку не приняла. Хотя и поздно, она вдруг осознала, что обронила опасные слова, – свет мгновенно померк в её глазах…

VI

Было ещё темно, когда Камаш встал и принялся ощупью искать что-то. Сылукыз тоже проснулась и лежала тихо, не зная, что сказать мужчине, который шарился в темноте. Ей не нравилось, что он, ни слова не говоря, собирается что-то делать: то ли выйти, то ли вовсе покинуть её дом.

Почувствовав, что она тоже пробудилась, копошиться он перестал и сонным голосом негромко сказал: – Ухожу я. Капкан поставил, поглядеть надо. Вот, шкуру чёрной лисы тебе оставляю.

Было непонятно, собирается ли он, осмотрев капканы, вернуться или уходит совсем.

Сылукыз быстро встала, взяла в темноте протянутую Камашем шкуру и провела ладошкой от головы до хвоста. Похоже, это действительно была добытая им лиса.

– Иди, иди, проваливай! От меня ничего не получил, а лису мне оставил, растяпа! – грубо крикнула она замешкавшемуся у порога охотнику.

– Я ещё вернусь! Узнаешь у меня, какой я растяпа! – огрызнулся тот.

– Катись давай! Пустышка! Слюнтяй! – продолжала кричать Сылукыз, делая вид, будто гневается.

На самом деле она нисколько не обижалась. Просто по обычаю так принято было провожать мужчину. Гость тоже грубил, лишь соблюдая «приличие». Кончилось тем, что он непристойно выругался и вышел из дома. Раздался громкий скрип снега, когда он вытащил из сугроба лыжи и швырнул их наземь. Сылукыз тоже вышла и молча наблюдала, как он, нагнувшись, налаживал лыжи, потом тронулся в путь.

Вернувшись в дом, она поворошила угли в очаге и вздула огонь. Ложиться уже не хотелось. Сон пропал, а вместе с ним пропал и покой. Сидя перед очагом, она задумалась. Гость был чудной какой-то: как появился неожиданно, так же неожиданно исчез. А сам говорил, что хочет остаться на два-три дня. Неужели она не понравилась?

Сердце молодой женщины вдруг сильно забилось, на щеках вспыхнул румянец. Стыд какой!.. Но Сылукыз-то знала: не нравиться она просто не могла.

Нет, здесь явно что-то не так! Но что?!

Сылукыз догадывалась, в чём дело, но серьёзно думать об этом боялась. Она решила ждать. Что же ей оставалось? Сначала ждала рассвета, потом стала ждать полдня. Но гость так и не появился.

Вечером, завершив домашние хлопоты, она отправилась в дом свёкра и поведала отцу и матери о своих подозрениях.

– Не за белками да лисами приходил он сюда, – сказала Сылу-кыз старику Кондызу, – сына твоего младшего искал. Я сразу почуяла недоброе. Злым человеком оказался этот соплеменник мой. Он поражения своего забыть не может. Месть задумал, ата!

– За проигрыш в соревновании мстить не положено, – сказал старик, знаменитый в прошлом батыр.

– А вот он так не думает! – возразила женщина.

– Не сын мой нужен ему, ему нужна ты, килен, – улыбнулся старик.

Добродушие старого человека разозлило Сылукыз.

– Что, если капкан он не на зверя поставил, а на сына твоего!

– Разве он знает, где мои сыновья? – проговорил старик.

– Знает, – ответила Сылукыз, отведя взгляд в сторону.

– Кто сказал ему?!

– Я… Нечаянно проболталась, – призналась Сылукыз.

– Я уже стар, – заговорил Кондыз, – мне теперь уж не встать на лыжи, и глаза плохо видят. Ты, килен, самая живая и быстрая у нас. Предупредить бы надо скорей… Опередить злодея этого!

Сылукыз не хватало как раз этих слов. Совет мудрого человека избавил от сомнений. Она тут же бросилась к выходу и побежала к себе. Дома продумала, во что одеться, приготовила лук со стрелами, нож. Взяла также шкуру лисы, которую оставил Камаш. Она понадобится, чтобы показать мужу. Существовал закон: если в отсутствие мужа в доме ночует посторонний мужчина и уходит, не оставив подарка, женщина в таком случае считалась распутницей. Муж был вправе убить её или продать в рабство.

Сылукыз встала на лыжи, затянутые шкурками мелких зверушек, и легко покатила с горы. Дорогу в Язулы-кая она знала хорошо, и к утру надеялась добраться. Камаш, скорее всего, дороги этой не знает. Если попытается пройти прямо, будет долго плутать среди скал и оврагов. Ему туда не попасть, даже если будет идти целый день.

И всё же надо спешить! В любом случае она должна быть в Язулы-кая раньше него!

VII

Камашу было известно, что от Олытау и Кечетау прямой дороги в Язулы-кая нет, поэтому он направился в Куксайскую долину. В тех краях он знал все тропы.