Прошла пара недель. И вот после службы староста подает мне какую-то бумажку, где написано, что на адрес храма пришла телеграмма с просьбой перезвонить. Почему-то Васильевич решил, что телеграмма послана из Бахчисарая. Я тут же решил, что это беспокоят из Земельного комитета (мы тогда как раз решали вопрос с участком под строительство храма). И вот я весь в этих заботах и думах приезжаю домой, набираю указанный телефон. Настраиваюсь на разговор с чиновником из Земельного отдела и вдруг слышу немощный голос Светланы Петровны… В первый момент со мной случился, что называется, когнитивный диссонанс, то есть мозги никак не могли свести воедино Бахчисарайский земельный комитет и голос Светланы Петровны. Но уже в следующую секунду до меня дошло, что это именно бабушка прислала телеграмму в Почтовое и попросила позвонить. Словом, началась эпопея «досматривания», больше похожая на куртуазное «ухаживание» из рыцарских романов.

Здесь надо сделать некоторое пояснение. Светлана Петровна прожила жизнь непростую и главным ущербом считала отсутствие полноценной семейной жизни. Как-то не заладилось у нее тут. Был муж, с которым она прожила недолго и который ее бросил, детей завести не успели. Словом, остался комплекс определенный. И при этом комплексе, как я уже сказал, Светлана Петровна была человеком невоцерковленным, так что понятия о… как бы это сказать… о субординации, что ли, о правилах общения мирян со священниками ей были попросту незнакомы, и она, с одной стороны, как бы и гордилась тем, что священник за ней присматривает, а с другой – хотела, чтобы другие видели, что за ней ухаживает вроде как молодой (относительно) мужчина. Абсурд полнейший, но я это настроение быстро понял и должен был как-то проявлять снисхождение. Что поделаешь! Жизнь человека, реальная жизнь, всегда сложнее любых схем и правил. И вот начался этот удивительный «роман», когда я, со своей стороны, честно старался «досмотреть», а желательно и наставить на путь истинный старушку, а она, со своей стороны, воспринимала это как некую «лебединую песню» своей несостоявшейся молодости. Конечно, это были вполне безобидные странности. Например, она любила, чтобы я приехал на такси, вывез ее куда-нибудь на рынок или в город, в торговый центр, и там она ходила бы со мной под руку и выбирала продукты, книги, вещи… Что придется. Я такие выезды называл про себя «рандеву» и в общем-то понимал, что за ними скрывается элементарное желание человеческого внимания и участия.

Но вот что хочу сказать сразу: я совсем не настроен ни над чем подтрунивать и шутить. На самом деле здесь все глубже и даже, может быть, трагичнее. Светлана Петровна родилась в знаменательном 1938-м. Родилась в семье военного в поселке Коджук-Эли, который находится недалеко от Почтового, где я теперь служу. Вскоре семья переехала в Симферополь, и здесь случилось событие, которое, как я думаю, значительно повлияло на судьбу и характер Светланы Петровны. Отца перевели служить чуть ли не на Дальний Восток, а семью… уж не знаю, насколько это правда, но не удивлюсь, если правда: семью брать с собой «до особого распоряжения» запретили. Вот так они и жили: отец неизвестно где, за тысячи километров, а маленькая Света с мамой здесь, в Крыму. Так продолжалось, насколько я понял, около двух лет, пока наконец не выяснилось (чего и следовало ожидать), что у папы «там» завелась женщина, а затем и сложилась новая семья. Эта разлука с отцом, как мне кажется, оставила в душе Светланы Петровны неизгладимый болезненный след.

Воспитывала ее мама – как я понимаю, человек строгий до деспотичности (что, к слову, достаточно часто встречалось в прежние времена, особенно в сельской местности). Она, например, могла избить дочь, когда той уже было за тридцать лет, за то, что та вернулась домой после одиннадцати! Эта строгость и жесткость в понятиях нравственности, впрочем, как я понял, распространялись исключительно на дочку, в то время как сама мама позволяла себе некоторый флирт и даже, кажется, большее в отношениях с мужчинами. Не слишком, что называется, часто, но все же бывало. И притом такая деспотическая ревность о чистоте нравов дочери… Это, я думаю, тоже наложило свой отпечаток на душевный склад Светланы Петровны. Да не думаю даже, а так оно и есть. Об этом она мне сама говорила. И вот под влиянием этих обстоятельств – ранней разлуки с отцом, жестокости матери в отношении «безупречной морали», да еще и неудач на личном фронте – и сложился характер столь необычный и даже странноватый, как у Светланы Петровны.

Когда мы с ней познакомились, Советского Союза уж больше двадцати лет как не было, но Светлана Петровна точно не замечала этого и все не могла остановиться – таков был запал той, прежней жизни, того «боевого» духа. Она все жила по старым понятиям, ей все казалось, что она в вихре жизни, на острие атаки, что все связи на месте, хотя на самом деле все давно развалилось и расползлось, как истлевший кумач, и большинство «значительных» фигур давно сошли со сцены, а то и в могилу. Но она, как заведенный волчок, который не может остановиться вдруг, по инерции все говорила, рассказывала об этих своих связях, деятельности… Например, любимым ее воспоминанием было то, как ей каждый год доверяли оформление правительственной трибуны на площади Ленина к государственным праздникам. Я помню из детства и юности эти парады и понимаю, что это действительно было хлопотное и ответственное дело. Всего этого давно не было, но Светлана Петровна вспоминала все это с такой живостью, словно это было вот только вчера. Впрочем, и в современности она если не поддерживала какие-то влиятельные связи, то уж, во всяком случае, действительно имела множество знакомств в самых разных областях и учреждениях, на разных уровнях, но знакомств «шапочных», не более того. Меня, признаться, убивала ее манера общаться на всех этих уровнях. У нее, понимаете, был такой свой особенный стиль, который она сохранила, несомненно, с тех самых советских времен и который она считала единственно правильным. Она, например, покупала на рынке яблоки или гроздь винограда (причем в сортах она действительно разбиралась) и приходила в нужный кабинет (не важно, к кому), во-первых, без очереди, уверенно, как старый, больной человек, а во-вторых, почитала священным долгом и знаком учтивости после беседы преподносить этот виноград или яблоки с непременным замечанием: возьмите, это настоящее, из деревни! Но ладно еще фрукты. Она непременно считала необходимым при общении с любым чиновником в какой-нибудь документ вложить пятерку. Мне было и забавно, и стыдно, но я никак не мог отговорить ее от этой странной и нелепой привычки, не зная, как объяснить ей, что эта пятерка ничего, кроме неловкости, у человека вызвать не может.

Но и это еще не все. Кроме фруктов и классической пятерки, Светлана Петровна любила дарить… книги. Но что это были за книги! Пару раз, мучаясь от неловкости и заранее предвидя реакцию, я «за послушание» должен был передавать каким-то давним ее знакомым – сотрудникам учреждений – эти книги. Вот только пара названий, которые я запомнил: «Месть еврея» и «Власть тьмы». Причем Светлана Петровна заманила меня однажды на какой-то книжный развал, где ее, конечно, знали, и она там специально эти книги выбирала, придирчиво и дотошно, чтобы я их потом преподнес в подарок какой-нибудь барышне. Причем барышня при одном виде этой книги и упоминании имени Светланы Петровны делала сумасшедшие глаза и, словно защищаясь, беспомощно выставляла руки вперед со словами: «Да вы что!.. Упаси Боже!» – или что-нибудь еще в этом роде. В общем, намучился я в качестве курьера с этими передачами, честное слово. Но притом мне всегда было Светлану Петровну жаль, и я не то чтобы не мог, а не хотел ей в этих маленьких слабостях и чудачествах отказывать, тем более когда стал догадываться, что она действительно тяжело и неизлечимо больна.

Я не буду рассказывать сейчас о симптомах. Только скажу, что ей нужно было пройти обследование, но слабое сердце не позволяло это сделать, да она и отказывалась решительно от обследования, не доверяя ни врачам, ни больницам. Вообще у нее была острая интуиция и она, очевидно, понимала, чувствовала, что скоро умрет, говорила об этом прямо и ясно, утверждая, что не боится смерти, но просила только у Бога, «чтобы не мучиться».

И вот здесь, я думаю, самое время сказать о самом главном, как мне кажется, качестве Светланы Петровны – о ее вере. Она верила в Бога с детства благодаря бабушке Наталье, которую любила безмерно и о которой рассказывала с обожанием. Бабушка ее была женщина, как я понимаю, для своего времени достаточно образованная, окончила несколько классов гимназии, преподавала в сельской школе, называла учеников на «вы», принимала чуть ли не у всей округи роды – словом, была в глазах Светланы Петровны образчиком сельской «разночинной» интеллигенции. Думаю, что так оно на самом деле и было. И вот что удивительно: бабушка была православной, сознательно и твердо верующим человеком. И она эту веру вложила в маленькую Свету еще в детстве так прочно, что эта вера сохранялась в душе всю жизнь, несмотря на все перипетии далеко не церковной жизни. И эта вера горячая, искренняя, эта связь с бабушкой, это желание «пойти к ней», желание действительно духовное, меня в полном смысле подкупали в Светлане Петровне.

Вся эта история с появлением бабушки в нашей жизни была как бы одним сплошным чудом. Начиная с того, что мы ее не искали, а она сама приехала в храм и вступила в общение со священником.

Второе чудо состоит вот в чем. В том, что она прожила всего четыре месяца со дня нашей встречи. И если бы многочисленные знакомые Светланы Петровны узнали тогда, сколько ей осталось жить… ох, сколько бы, думаю, нашлось желающих ее «досмотреть». Но никто в скорую кончину Светланы Петровны не верил и никто не хотел «заморачиваться», как думали, на долгие годы с бабушкой, полной сил и энергии. Больше того, скажу честно, были моменты, когда я с радостью уступил бы свое место «наследника» кому-нибудь другому, если бы такой объявился. Говорю об этом не кривя душой. Но вот в этом-то и дело, что не объявился никто, даже не попытался претендовать в самые трудные моменты. И это особенно забавно было вспоминать, когда уже после смерти бабушки замаячили какие-то люди, которые, скажем так помягче, изъявляли недовольство тем, что двухкомнатная квартира досталась «какому-то попу». Честное слово, мне тогда хотелось только одного – посмотрев этим людям в глаза, по-доброму, из чистого любопытства спросить: а где же вы были раньше?

Уже через пару недель после нашего с ней знакомства Светлана Петровна сама заговорила о наследстве. Скажу честно: если бы не ее инициатива, я бы, наверное, так и не поднял бы этот деликатный вопрос до последнего, и вполне возможно, что никакой квартиры у нас так и не было бы. Но Светлана Петровна прямо и без обиняков заговорила о завещании, и мы поехали к нотариусу и оформили все в каких-нибудь полчаса. И за эту решимость – настойчивость даже – я Светлане Петровне, конечно, благодарен.

Следующим чудом для меня было то, что Светлана Петровна (человек, как мы с вами уже знаем, «малоцерковный») сама настоятельно просила меня об исповеди и причастии. Эта ее вера, ее стремление к Богу, которые она пронесла через всю жизнь, несмотря на ее «общественную» работу и тесное сотрудничество с безбожной властью, – вот это для меня пример того, как важно доброе начало жизни, как важен добрый пример в детстве, который мог бы оставить след на всю жизнь. А для Светланы Петровны таким примером и безусловным нравственным авторитетом была, как я уже говорил, ее бабушка. Я вам больше скажу: может быть, эта бабушка – Наталия – и есть главный герой нашей маленькой повести. Я не просто уверен, я это чувствовал с самого начала, что именно ее молитвами Светлана Петровна сохранила свою веру, именно ее молитвами она вопреки всему захотела завершить свою жизнь по-божески, именно ее молитвами она отыскала священника. И это был действительно сознательный выбор. Низкий поклон и Царствие Небесное и самой Светлане Петровне, и ее бабушке Наталии.

Умирала Светлана Петровна, можно сказать, легко, если учесть, что у нее был, скорее всего, рак. Она сама догадывалась и говорила мне об этом, но проходить обследование категорически отказалась. Да и ее любимый врач, кардиолог, к которому мы специально ездили по ее просьбе, выпроводив ее после осмотра из кабинета, доверительно высказал мне свои предположения, что причины ее слабости и быстрого похудания, скорее всего, не в сфере сердечной деятельности… Он думал, что это, вероятно, рак желудка, но сам же признался уже как специалист, что сердце ее «глотания кишки» для обследования не выдержит. И действительно, главная проблема была в том, что Светлана Петровна очень быстро и без явных на то причин стала терять силы. У нее пропал аппетит, и она буквально заставляла себя есть. Кроме того, у нее болели ноги, ее мучила бессонница, но по сравнению с тем, как страдают порой раковые больные, согласитесь, что все это просто милость Божия. И Светлана Петровна, кажется, понимала это и только иногда впадала в малодушие, когда ей хотелось, чтобы все «поскорее закончилось» и не мучиться. Тут уж я уговаривал ее как мог, убеждал, что нужно переносить страдания с верой и терпением. И она в конце концов соглашалась.

До последних дней она самостоятельно передвигалась по дому и обслуживала себя в самом необходимом. В день памяти святителя Спиридона Тримифунтского она упала в своей квартире. Нашла ее через несколько часов сиделка, которую я попросил присмотреть за ней, пока я ездил в Одессу на отпевание духовника – старца отца Ионы, – умершего 18 декабря. Я вернулся, прямо с автобуса поехал на воскресную службу, а вечером позвонил сиделке. Она сказала, что все нормально, что Светлана Петровна хоть и слабенькая, но передвигается по квартире сама и что она (сиделка) посещала ее вчера.

А утром в понедельник она позвонила и сказала, что нашла Светлану Петровну лежащей у себя на полу. Я приехал, и мы вызвали «скорую». Светлана Петровна была уже, что называется, в состоянии «минимального сознания». Она слышала и, очевидно, понимала, хоть и слабо, то, что ей говорят, но сама говорила с трудом только самые простые слова. Мы повезли ее в больницу, но принимать ее под разными предлогами отказались и «выписали домой».

И для Светланы Петровны начались последние дни ее жизни. Первые пару дней она еще реагировала на голос, могла односложно отвечать на вопросы, и я, к счастью, сумел ее исповедовать и причастить. Потом она все больше стала впадать в забытье и вот наконец 29 декабря 2012 года тихо скончалась.

В комнате, где она лежала, горела перед иконами свеча, а я читал вслух правило, готовясь к воскресной службе. Светлана Петровна дышала напряженно, и вот по временам ее дыхание стало останавливаться на несколько секунд. Постепенно паузы эти длились все дольше… Иногда она вдруг приходила в волнение, открывала глаза, как будто пыталась говорить с кем-то невидимым, но потом снова впадала в забытье.

Умерла она, когда я дочитывал молитву святого Амвросия Медиоланского. Последний раз вдохнула на словах «Отъими от нас, Господи, беззакония наша, и огнем Святаго Твоего Духа в нас милостивне испепели…» И потом еще, чуть позже, – выдохнула в последний раз на молитве «О душах верных преставльшихся». Я сам закрыл ей глаза.

Отпевал я ее ясным солнечным днем. Был легкий морозец. Тишина и лазурь бездонных небес. На отпевании, кроме меня, присутствовало несколько человек, и у всех, по собственному их замечанию, на душе было светло и мирно.

После бабушки остались старинная икона и молитвослов, еще с «ятями», по которому Светлана Петровна иногда молилась, и хотя она, как я уже сказал, до последнего времени была человеком «малоцерковным», но всю жизнь твердо считала себя верующей и православной. Слава Богу, за время нашего общения я успел ее трижды исповедовать и причастить, а также особоровать перед смертью. Не просто, конечно, было ее – истового «борца за правду» – убедить, что осуждение – это грех, и я не уверен, что мне это вполне удалось. Господь знает… но я надеюсь, что Он простил ей грехи и даровал Небесное Царствие, упокоение в одной из тех обителей, которых у Господа много. И еще я верю, что она воссоединилась на небесах со своей любимой бабушкой – она этого так хотела!

А мы по истечении положенного срока, когда все формальности были улажены, вступили в права наследования. И вот теперь наша квартира находится в той части Симферополя, которая ближе всего расположена к приходу, так что добираться до него стало совсем несложно. И хотя со времен тех событий прошло три года, но до сих пор еще, возвращаясь домой, я не могу вместить, осознать эту великую радость: у нас есть свой дом! Со слезами умиления я поминаю Светлану Петровну и всю ее семью, благодарю от всего сердца Господа, святителя Спиридона и всех святых за оказанную нашей семье милость.