Теперь следует подумать о том, что происходит, когда поток деструктивных импульсов в направлении внешнего объекта наталкивается на препятствия и, соответственно, появляется необходимость в интроекции со смещением. Такие помехи могут возникнуть в разных обстоятельствах: 1) реальность начинает оказывать слишком сильное сопротивление; 2), казавшийся непреодолимым объект на самом деле оказывается иллюзорным; 3) наступление на внешний объект может подавляться различными внутренними процессами, в основном чувством страха или вины; 4) неудача может быть обусловлена несвоевременным уменьшением наступательной силы из-за примеси побочных эротических элементов. Нечто подобное регулярно происходит с некоторыми невротиками, которые не способны отличить друга от врага. В результате враждебность этих пациентов не может сублимироваться в эротизме. Их Эго вынуждено занимать по отношению к другим людям переменчивую или амбивалентную позицию, при которой любовь и ненависть получают противоположное выражение или, как было описано в пункте 1, происходит, смещение ненависти; 5) Ситуация, прямо противоположная предыдущей, возникает в том случае, когда эротические элементы объектных отношений внезапно исчезают, например, ввиду смерти объекта. Происходит разъединение (defusion) инстинктов, эротические компоненты растворяются, и враждебность оборачивается против себя, поскольку иначе она будет направлена против всего мира.

Этот механизм разъединения инстинктов чаще всего наблюдается при меланхолии – состоянии, которое более всего чревато самоубийством. Механизмы меланхолии были достаточно хорошо изучены Фрейдом, Абрахамом и другими психоаналитиками. Схематически их можно представить следующим образом: потеряв при тех или иных обстоятельствах объект любви, пациент остается наедине с ни на что не направленной враждебностью, глубоко прикрытой и замаскированной любовью. В соответствии с предположением Фрейда в этой ситуации деструктивные или враждебные элементы, действуя подобно системе наведения, разворачиваются в сторону Эго, куда в данный момент переместился объект любви. Горькие упреки и нападки, ранее бессознательно относившиеся к реальному объекту любви, теперь сознательно направляются на тот же объект, инкорпорированный и скрытый внутри Эго. Эротические элементы, ранее направленные на объект любви, теперь следуют за враждебными тенденциями. Значительно возрастает свойственный меланхолии нарциссизм, который парадоксально сочетается с чрезмерным самообвинением. Как следствие, пациент утрачивает всякий интерес к окружающему миру, и до тех пор, пока не погаснут пылающие в душе огни любви и ненависти к самому себе, перенос или любые другие формы объектной любви становятся невозможными. Если бы не защита нарциссизма, то каждый человек в состоянии меланхолии мог бы решиться на самоубийство.

Психоаналитическая литература пестрит иллюстрациями феномена оральной инкорпорации, интроекции и смещения при меланхолии, однако следующий случай является настолько показательным, что его можно считать образцовым примером изложенных взглядов на мотивацию самоубийства.

Женщина тридцати пяти лет от роду, наделенная необычайными способностями, демонстрировала такую манеру поведения, которая указывала на наличие у нее сильных орально-эротических влечений. Лучше всего это выразила ее сестра, переписывавшаяся с ней в то время, когда та проходила психоанализ. В одном из своих писем она написала: «Милая сестричка, ты должна понять, что отпугиваешь избранников своей неистовой любовью. Ты их просто поглощаешь в любви, буквально поедаешь. Знаешь, любовника нельзя есть, как пирожное. Но если ты так поступаешь, то, по крайней мере, не надейся, что этим ты его удержишь!».

Как нередко случается с такими людьми, эта бедная женщина отличалась способностью выбирать себе таких партнеров, удержать которых она в принципе не могла в силу целого ряда обстоятельств. В период прохождения психоанализа она была страстно влюблена в мужчину по фамилии Эллендорф (или как-то в этом роде), которого в беседе обычно называла «Эл». Вскоре после расставания с ним (по его инициативе) пациентка совершила суицидальную попытку, приняв большую дозу препарата под названием «эллонал». Позже она рассказала мне, что непосредственно перед этим ей приснился сон, в котором она ехала на автомобиле в компании мужчин, среди которых были ее психоаналитик, любовник Эллендорф, отец, брат, которого она всегда ко всем ревновала, и предыдущие любовники. Автомобиль потерпел аварию, и в живых осталась лишь она одна.

«Да, – сказала она, довольно небрежно. – Они все погибли, Эл и все остальные». Если эту фразу быстро произнести на английском языке – «Al and all», то она прозвучит как название препарата «эллонал» (allonal). Сразу стало понятно, что и в попытке отравления эллоналом она осуществляла поглощение любовника и других разочаровавших ее мужчин. Стремление к поеданию столь наглядно вытекало из всех ее действий, что это заметила даже ее наивная сестра. Таким образом, несмотря на бегство Эла, ей удалось овладеть им путем оральной инкорпорации и одновременно уничтожить его тем же методом, причем, пытаясь уничтожить его, она совершила деструктивную атаку на саму себя: внутри нее был (и оставался) инкорпорирован Эл.

Удовлетворение враждебного агрессивного желания с помощью интроекции облегчается еще и благодаря тому, что для Эго нападение на объект фантазии кажется менее опасным, чем атака на объект реальности. Однако, когда объект фантазии идентифицируется с собой, то есть любимый-ненавидимый человек отождествляется с Эго, агрессия служит двум целям, первичной (агрессии) и вторичной – искуплению, о чем пойдет речь ниже. Таким образом, отражение собственных деструктивных импульсов обратно на себя осуществляется с увеличенной силой, которую инстинкты жизни никак не могут удержать в узде, разве что за счет реактивных образований (симптомов). Если это способ защиты терпит фиаско, возникает реальное саморазрушение.

Косвенная агрессия Враждебность, или деструктивная агрессия против ненавидимого-любимого человека, помимо прямого нападения, может осуществляться, как известно, и иными способами. Остановимся кратко на этих косвенных методах агрессии.

Нападение на ненавидимый-любимый объект иногда предпринимается путем разрушения чего-нибудь дорогого для человека, являющегося истинным объектом атаки. Для матери, например, величайшей пыткой было бы наблюдение мучений или убийства ее ребенка. При самоубийстве агрессия против родителей может осуществляться весьма простым способом – посредством нападения на самого себя с целью отнятия у родителей жизни их ребенка. Это является наиболее изощренной местью суицидента, обиженного каким-либо упреком или отказом. Он отбирает у родителей самое дорогое, что у них есть, зная, что никакая другая рана не может быть столь же болезненной.

В косвенной форме акт самоубийства является агрессией против лиц, каким-то образом связанных с жизнью человека, совершающего это действие. Оно может восприниматься как упрек определенным людям или обществу в целом, и на самом деле во многих случаях способно вызвать стыд или унижение. Каждый опытный аналитик в суицидальных угрозах своих пациентов не раз ощущал намерение смутить его или дискредитировать анализ. Помимо психоаналитической ситуации, аналогичный мотив, несомненно, проявляется и в других случаях.

Таков, вкратце, анализ агрессивного компонента суицидального импульса; он исходит из Эго и, отражаясь, возвращается к нему.

2. Желание быть убитым

Теперь мы подходим ко второй составляющей самоубийства – оборотной стороне мотива убийства, а именно к желанию быть убитым. Действительно, почему у человека может возникнуть желание быть убитым, а не просто умереть или убить другого человека?

Очевидно, желание быть убитым выражает крайнюю степень покорности, подчинения, подобно тому, как убийство является крайней степенью агрессии. Получение удовольствия от покорности, боли, поражения и, в конечном счете, смерти составляет сущность мазохизма. Однако останавливаться на этом в наших рассуждениях было бы ошибочным упрощением. Следует разобраться, почему удовлетворения можно достичь путем наказания, исследовать этот необычный, но весьма распространенный феномен, наблюдаемый у многих людей, начиная с пациентов, получающих удовольствие от болезни, и кончая теми, кто преднамеренно ставит себя в затруднительные положения, от которых затем сам же и страдает.

В результате потворства своим агрессивным действиям (продиктованным, как было показано, ненавистью, вызванной страхом, завистью и жаждой мести) у человека возникает чувство вины с естественным ощущением потребности в наказании.

Нет особой необходимости (разве что для полной завершенности рассуждений) указывать, что чувство вины может появляться и по причинам, не связанным с реальной агрессией; ведь на уровне бессознательного желание уничтожить полностью равноценно реальному уничтожению. Человек, лишь лелеющий желание убить, ощущает потребность в наказании за этот грех, похожий на убийство. Последнее иллюстрирует правоту Фрейда, утверждавшего, что многие самоубийства представляют собой замаскированные убийства, совершенные не только в результате обсуждавшейся выше интроекции, но и по причине того, что за убийство, осуществленное в бессознательном, выносится смертный приговор. В таких случаях самоубийство представляет собой вынесенную самому себе и самостоятельно приведенную в исполнение высшую меру наказания.

В ходе психоанализа пациентов, страдающих, в частности, компульсивным неврозом, отчетливо обнаруживается тираническая примитивная суровость Супер-Эго. Любой психоаналитик мог бы пополнить галерею иллюстраций этого феномена. Однако не следует забывать, что компульсивные невротики маскируют смысл своих действий и мыслей применением формулы «reductio ad absurdum»^[23]. Например, один из моих пациентов развлекался тем, что сначала мучал мелких животных, а затем, не проводя никаких сознательных параллелей, наносил самоповреждения, занимался самоуничижением или самообвинением. Иногда его поступки по отношению к животным и самому себе были совершенно одинаковыми, например, он обжигал кошку горящей спичкой и в тот же день подпаливал себе волосы свечой. Конечно, при этом он не причинял себе боли, которую ощущало животное и к тому же рационализировал свои действия, объясняя, что таким образом хотел улучшить рост волос. Вместе с тем он опалил себе волосы настолько неравномерно, что стал выглядеть весьма странно, прекрасно понимая, что его внешний вид вызовет недоумение и насмешки со стороны товарищей и сослуживцев. Эти факты приобретают совершенно иное значение при сопоставлении с его сновидениями и ассоциациями, которые безошибочно указывали, что убитые им животные были символическими представителями психоаналитика, а также, конечно, его отца. Выстригая волосы наголо, он придавал себе вид арестанта, как бы отыгрывая свои фантазии наказания за направленное на себя желание убийства.

Можно добавить еще одну иллюстрацию – случай тридцатипятилетнего сына коммивояжера. В раннем детстве родители часто брали его с собой в поездки по железной дороге и позволяли спать вместе с кем-то из них на одной полке в купе. Езда в поезде всегда обладала для него чрезвычайной привлекательностью и, несомненно, пробуждала некоторые фантазии инцеста, а также доставляла удовлетворение в силу идентификации с отцом, проводившим свою жизнь в деловых поездках.

Как-то, когда его анализ продвигался вполне благополучно, во время поездки в пригородном поезде у него внезапно появилось чувство, что все является бессмысленным, ненужным, напрасным и возникло сильное желание покончить с собой. «Раз мое бессознательное вытворяет такие фокусы, – подумал он, – я ему покажу, черт возьми! Вот возьму и выброшусь из поезда!» Аналитический материал нескольких следующих дней превратился в сплошные сожаления и самоупреки, относившиеся к переживанию, что он «постоянно – и, конечно, непреднамеренно – вводил психоаналитика в заблуждение, пытался обмануть, одурачить, и все это, конечно, во вред себе».

В побуждении выброситься из поезда в первую очередь можно увидеть агрессивную угрозу в отношении аналитика, а также в отношении отца, которого репрезентировал аналитик. Прыжок из движущегося поезда означал бы конец анализа, причем не только символический, но и реальный. Кроме того, из поезда одновременно как бы выбрасывался отец, что означало явное символическое отцеубийство.

Приведенные пациентом причины задуманного им самоубийства являются одинаково важными. Он сознательно считал, что бессознательное дурачило его, «вытворяло с ним фокусы» и желал отомстить ему. Совершенно очевидно, что «бессознательное» для него являлось психоаналитиком, он оправдывал свое нападение на него, обвиняя его в том, что тот «вытворял фокусы». Однако на самом деле подобное утверждение не имело под собой никаких реальных оснований и являлось инвертированным обвинением, обвинением самого себя, которое он спроецировал на аналитика. Пациент сам «вытворял фокусы» в отношении терапевта, прекрасно понимая это и чувствуя свою вину. Он хотел продемонстрировать, что «фокусы» приносят ему вред, и потребность в наказании также удовлетворялась прыжком из поезда. «Наказание бессознательного» выражалось в наказании самого себя. Однако из сказанного можно сделать и другие выводы (нашедшие подтверждение в материале, полученном при дальнейшем анализе пациента): он действительно желал, чтобы аналитик «вытворял» с ним упомянутые «фокусы». Под этим он, конечно, бессознательно подразумевал эротические действия, то есть желание подвергнуться гомосексуальному нападению. Однако против этого желания в качестве защиты (продиктованной Супер-Эго) и против унизительности подобного нападения (направляемого Эго) поднялись направленные наружу и склонные к деструкции проекции. Следовательно, «это не я „вытворяю фокусы“ в отношении аналитика, а он пытается одурачить меня. Он нападает на меня. Потому я ненавижу его и хочу убить. Я действительно убиваю его. Однако за убийство чувствую вину и должен разделить его судьбу» (cм.: Freud. The Schreber Case…).

Иными словами, этот человек испытывал вину по следующим поводам: (1) за имевшееся у него желание отцеубийства; (2) за враждебные мысли в отношении психоаналитика; (3) за обман или попытку ввести того в заблуждение и (4) за свои гомосексуальные желания. Вина, переживаемая по всем этим поводам, требует определенного рода наказания, а именно нападения, направленного на самого себя. Отсюда и суицидальное побуждение.

Проблема наследственности при самоубийстве