Когда пробирались через кусты назад, Найл заметил нечто, зацепившееся за ветку. Это была тонкая, изящной работы золотистая цепочка с кулоном такого же цвета. На одной его стороне был изображен символ, который они уже видели сегодня утром. Найл показал находку Дравигу, но тот уставился без всякого понимания. При всем своем уме пауки не различают символов.

– Такой же знак был на том свинцовом диске, что нашли под деревом, – пояснил Найл.

– И что он означает?

– Не знаю. Но попробую выяснить.

Когда возвращались по закоулку между стен, Найл остановился и указал на следы.

– Теперь мне ясно, почему пятка глубже носка. Человек пятился, когда нес тело.

– А почему они не оставили труп там, на месте?

– Они рассчитывали, что, убирая, прячут все следы. Если бы снег валил гуще, мы так бы никогда и не дознались, как погиб Скорбо.

– Снег был им в помощь, – рассудил Дравиг.

– Он же и во вред.

В пахнущем сыростью, захламленном и пыльном коридоре Найл остановился, чтобы оглядеться еще раз. Теперь в пыли заметил еще и следы двух сандалий.

– Все никак не могу взять в толк, – поделился Найл, – как они заманили Скорбо сюда?

– Это я могу объяснить. – Найл вскинул удивленный взгляд на Дравига. – Они использовали запах паучихи-самки во время гона.

– Ну конечно же!

Именно его Найл и учуял, когда вошел сюда в первый раз. Когда он возвратился с Дравигом, запах уже выветрился – для Найла, но не для паука с его более тонким чутьем.

– Что я, по-твоему, должен сообщить Смертоносцу-Повелителю? – осведомился Дравиг.

Вопрос застал врасплох. Скорбо погиб, но при чем здесь он, Найл? И тут неожиданно дошло, что так рассуждают только непонятливые дети. Он, Найл, правит людьми в этом городе. Поэтому хочешь не хочешь, но ответственность за убийство несет он.

– Пожалуйста, передай Смертоносцу-Повелителю, что я приложу все старания, чтобы найти преступников. Когда это будет сделано, мы передадим их вам для наказания.

– Благодарю.

Умы паука и человека мимолетно соприкоснулись (вроде как рукопожатие!), и Дравиг двинулся на другую сторону площади. Когда им случалось быть наедине, главный советник, изменяя обычаю, не приседал, зная, что Найлу от этого неловко. Хотя сам Дравиг предпочел бы присесть, как все, ведь это соответствовало его миропониманию и чувству порядка.

Собравшись было идти на площадь следом за Дравигом, Найл кстати вспомнил про свинцовый диск, который оставил возле ведущей в сад двери, и возвратился за ним по коридору. Диска не было. Найл досконально помнил место, куда его положил, сохранился даже отпечаток на снегу, слегка присыпанный землей.

Перед домом рабы очищали от снега весь тротуар. Богатырского сложения надсмотрщик с дубоватой физиономией вскочил навытяжку, когда Найл приблизился.

– Как звать? – осведомился Найл.

– Дион, господин.

– Кто-нибудь заходил в дом на твоих глазах последние десять минут?

– Нет, господин.

Найл, слушая ответ, прощупал ум надсмотрщика: и вправду нет.

– А из рабов никто не был?

– Нет, господин.

На этот раз голос дрогнул. В общем-то, понять можно. Глядеть, как рабы лопатят снег, не бог весть какое развлечение; надсмотршик, ясное дело, отвернулся и глазел вдаль.

Найл задумчиво посмотрел на рабов. Трудно представить, чтобы кто-то из этих сонных созданий позарился на диск. Начать с того, что неудобно его таскать в кармане рубища. Рабам действительно присуща вороватость, но обычно они умыкали съестное или что-нибудь блестящее. Найл прошелся по умам тех, что поближе. Обычная картина: эдакая зыбкая облачность без прошлого и будущего, сплошное настоящее. Умы у рабов не преобразуют окружающее, по сути, никак. В сравнении с ними даже надсмотрщик казался чудом интеллекта. Зондируя умы рабов, Найл всегда испытывал уныние. Внутренняя пустота была им привычна настолько, что заражала, как болезнь.

– Слушай меня, Дион, – сказал Найл. – За этим домом есть сад, там в стене воротца. Пойдешь по моим следам вдоль прохода. Выйдешь к бассейну, пустому, и там на дне увидишь мертвое тело. Принеси ко дворцу. Понятно?

– Да, господин.

Если бы Дион и удивился, на лице не отразилось бы решительно ничего. При пауках надсмотрщиков дрессировали четко, как механизмы.

Шагая по своим оставленным в снегу следам, Найл пребывал в задумчивости. События прошедших нескольких часов вносили небывалую сумятицу. Вместе с тем вызывали они не тревогу, а, скорее, досадливую растерянность – и без того дел невпроворот, а тут еще это.

Минувшие полгода по числу дел были самыми насыщенными и волнующими в его жизни. С той поры как у пауков была отвоевана свобода, пошла не жизнь, а сплошное приключение. В пору рабства мышление людей подавлялось. Малыши содержались в детских под строгим надзором; людей, выказывающих признаки необычайной одаренности, уничтожали. Книги были под запретом, равно как и всякие механизмы. Технические приспособления под страхом смерти запрещалось мастерить даже слугам жуков-бомбардиров, всегда пользовавшимся относительной свободой.

На деле слуги жуков запрет саботировали, втайне обучая детей грамоте. В городе же пауков попустительства не было. С самого рождения в умы слуг систематически вторгались хозяева, даже потаенные людские мысли были перед пауками как на ладони. Большинство о свободе никогда и не помышляли.

Иное дело – жители Диры. До порабощения, что в прошлом году, они были свободны. Но умы их из поколения в поколение ограничивали заточение в подземной крепости, а также постоянные дисциплинарные строгости, обусловленные необходимостью хорониться от паучьих воздушных дозоров. Для обеспечения безопасности тамошние правители – как и последний венценосец Каззак – требовали неукоснительного подчинения и лояльности. Даже к женщинам Диры Каззак относился как к своему гарему. Так что люди Диры лишены были возможности самостоятельно принимать решения, как и в городе пауков.

Найл достаточно быстро уяснил, что людей необходимо учить пользоваться своей свободой. От ее избытка они теряются и впадают в лень. Поэтому мужчины в городе пауков по-прежнему выходили на работу под присмотром служительниц. Только теперь эти служительницы состояли – по крайней мере номинально – в подчинении у Совета Свободных Людей. Фактически люди продолжали трудиться бок о бок со своими прежними хозяевами и к паукам относились с почтением, внушенным с детства. По их разумению, Найл сошел бы за управителя, назначенного пауками. Стремления к «свободе» у них не было.

Тем не менее люди отличались от пауков в одном, основном: своей неуемной тягой к «новинкам». Найл вскоре усвоил, как это можно использовать, чтобы усилить тягу к свободе. Слуги жуков теперь чего только не мастерили: газовые лампы, часы, кухонные приспособления, механические игрушки, электрические фонарики, детские книжки с картинками, даже велосипеды. Попадая впервые на глаза жителям города пауков, подобные вещи производили сенсацию. Механические игрушки пользовались таким спросом, что взрослые выменивали их на одежду и еду. Но представляющих интерес товаров в городе пауков было не так уж много – один чудак, по слухам, предложил отбатрачить сотню часов за газовую лампу! Сознавая всю безвыходность положения, Найл решил ввести в обиход самое поразительное из всех известных новшеств: деньги. В обмен за каждодневный труд люди стали получать медные монеты, отливающиеся на специально построенном монетном дворе. Эти монеты они могли использовать для покупки еды, одежды и «новинок».

Результат превзошел все ожидания. В течение недели люди выкладывались как могли, чтобы скопить побольше денег на «новинки». В окнах с наступлением темноты теперь горели газовые лампы. Производители одежды и обуви начали изготавливать «роскошь», за которую можно было надбавить цену. Булочники взялись испекать пироги, торты, пряники, и серый, грубого помола хлеб, с незапамятных времен бессменный рацион большинства, уступил место ситным белым булкам, выпекающимся каждый день. Из города жуков пришла мода на прически, вскоре все женщины города пауков щеголяли в ярких нарядах и стеклянных бусах. Едва последовало разрешение на совместное проживание мужчин и женщин (пауки держали их раздельно), как оба пола перестали обитать в скученных подвалах и начали занимать пустующие здания. Целых стекол в городе пауков считай что не сыскать было. Теперь, когда слуги жуков освоили изготовление стекла, мужчины и женщины стали посвящать свободное время ремонту и обустройству своих новых семейных гнезд. Когда-то с наступлением вечера город пауков погружался во мрак и безмолвие. Теперь по вечерам на улицах было еще более людно, чем днем. И у гуляющих пар вид был уверенный, какой-то просветленный. Все это читалось в людских глазах – любо-дорого взглянуть! Найл не тешил себя иллюзиями, понимая, что большинство этих людей напоминает неискушенных ребятишек, да к тому же еще и корыстных. Тем не менее начало положено. Через несколько поколений – Найл, видно, и не доживет до этих времен – они, глядишь, способны будут решать свою судьбу самостоятельно.

Вот почему Найл так волновался перед заседаниями Совета: каждое из них было вехой. Из двадцати членов Совета четверо были из города жуков и на первых порах, по сути, главенствовали, задавая тон заседаниям своими предложениями и рекомендациями. Теперь же надо было быть дотошным наблюдателем, чтобы отличить этих представителей на общем фоне. На прошлом заседании один из членов Совета предложил, чтобы в темное время суток улицы освещались газовыми фонарями, расходы за которые должны нести жители соответствующих улиц. Только Найлу было известно, что в древности расходы на уличное освещение брала на себя мэрия. Или еще пример: один повар, обеспечивший как-то раз ночным питанием сотню мастеровых, попросил разрешения переделать пустующее помещение в обеденный зал, где люди могли бы за деньги питаться едой, которую он берется готовить с помощью семьи; только Найлу было известно, что понятие харчевни старо как мир. Или взять гужевых, когда-то обслуживавших исключительно служительниц и по большей части простаивавших в ожидании хозяев; эти теперь предлагали на коллективных началах организовать систему общественного транспорта. Волнение разбирало при мысли, что все эти люди – Найл в мыслях называл их своими людьми – начинают постепенно привыкать к самостоятельности и что когда-нибудь этот период займет важное место в книгах по истории.

И надо же, теперь, именно тогда, когда люди начинают оценивать значение свободы, это убийство грозит поставить крест на всем, что достигнуто. Найл сознавал, что многие пауки крайне недовольны существующим положением; к людям они всегда относились как к рабам, чья жизнь значит не больше, чем жизнь распоследней букашки. А теперь им заявляют насчет этих двуногих паразитов, что они, дескать, под особым покровительством Нуады, богини Дельты, и потому Смертоносец-Повелитель требует, чтобы с ними обращались как с равными, вон даже закон издали. Абсурд, конечно. Ничто не может заставить паука относиться к человеку как к ровне. Но, привычные к подчинению, пауки соблюли букву закона и перестали обращаться с людьми как с существами низшего порядка. Однако презрение к двуногим сохранилось, только теперь не выражалось открыто. А поскольку сами люди по-прежнему относились к паукам с боязливым почтением, открытой вражды не возникало.

Но совсем иное положение сейчас, когда двуногие гниды посмели убить смертоносца. За это, безусловно, надо сурово наказать – как в былые времена, когда зарвавшихся наглецов пытали и казнили, иной раз по сотне кряду!

Дравиг сказал, что Смертоносец-Повелитель от соглашения не отступится и к человеческой жизни пауки будут относиться с почтением. Но пауки с их развитой телепатией гораздо точнее сознают чувства друг друга, чем люди. Если критическая масса окажется чересчур велика, то даже деспотичный Повелитель вынужден будет пересмотреть политику…

Из этих неуютных размышлений Найла вывели двое гужевых, усердно пробирающихся через глубокий снег. В повозке сидел дородного вида мужчина, потряхивающий головой от плохо скрываемого нетерпения. Найл узнал надсмотрщика Бродуса, видного члена Совета Свободных Людей. Едва Бродус заметил Найла, как раздражение на его лице сменилось тароватой улыбкой. Он сидя поклонился.

– Доброе утро, ваше высочество, прошу простить за опоздание.

– Доброе утро, Бродус. – (Дородное лицо преобразилось, в улыбке появилось нечто самодовольное: нравится, когда имя произносят вслух.) – Боюсь, мы все задерживаемся. Ты, пожалуйста, перелай Совету, что я буду через несколько минут.

– Безусловно, ваше высочество. – Выбираясь на снег, он метнул гневный взор на гужевых.

Найл двинулся по ступеням наверх, и в это время навстречу быстрым шагом стала спускаться Нефтис.

– С тобой дожидается встречи принцесса Мерлью, – сообщила она шепотом.

– Какая встреча?! У меня заседание Совета.

– Я ей сказала.

– Хорошо, спасибо, Нефтис.

Когда он приблизился к комнате, дверь отворилась и вышла Мерлью: должно быть, специально караулила.

– Доброе утро, Найл.

– Доброе утро, принцесса. – Он специально упомянул официальный титул.

Короткое красное платье из паучьего шелка, подчеркивающее формы, делало ее ослепительно-красивой, медно-золотистые волосы были зачесаны за спину.

– Тебе, наверное, холодно. – Она взяла обе его руки в свои. – Ну конечно, ты же весь продрог! И лицо вон тоже. – Она ласково положила ладони ему на щеки: тепло, приятно. Чувствовалось, как поспешность отходит на второй план. Ну что ты будешь делать, никак не удается охладеть к Мерлью, во всяком случае надолго.

– У меня заседание Совета…

– Я знаю. Пускай подождут. У тебя есть привилегия.

– Точность – оружие королей.

– Умница! – Она рассмеялась. – Надо запомнить.

Хотел было сказать, что вычитал это в старой книге, но Мерлью перебила:

– У меня для тебя подарок.

Найл неопределенно хмыкнул, стаскивая башмаки и толстые шерстяные носки.

– Новая служанка. Звать Савитра. Я ее вышколила сама.

Найл возился с застежкой на сандалии и был благодарен, что лица у него не видно.

– Спасибо, но я не могу ее принять.

– Почему же?

– В этом доме командуют женщины. Проблем не оберешься.

– Все будет в порядке, я уверена. Я поговорю с твоей матерью.

– Лучше не надо. А почему бы тебе не отдать ее моему брату?

– Знаешь ли, у Вайга… – Она заговорила тише. – У Вайга уже хватает ублажительниц, – сказала размеренно, со значением. Вайг уже снискал себе известность дамского любезника.

– А у меня разве нет?

Мерлью вздохнула.

– Ох, как тебе трудно угодить.

Она взяла у него из рук пояс с церемониальным кинжалом и обернула его вокруг талии Найла. На миг ее груди с твердыми сосками притиснулись к груди Найла, а их губы сблизились. До Найла дошло, как легко сейчас было бы поддаться и сказать «да». Сдерживала единственно уверенность, что женщины будут принимать новенькую за доносчицу и всячески выказывать ей презрение.

– Мне пора, – сказал он, когда Мерлью закончила с поясом.

– Мне надо сказать кое-что еще.

– Что? – спросил Найл, в нерешительности остановившись у двери.

Мерлью отступила назад и потупила взор – жест, всегда настораживающий Найла.

– Тут поговаривают… Совет намерен просить тебя жениться.

– Жениться? – Найл был искренне растерян.

– Я здесь совершенно ни при чем, – поспешно сказала она. – Так, краем уха от кого-то. – Потянувшись, Мерлью аккуратно одернула спереди его тунику.

– И что ты думаешь? – Найл вопросительно поглядел на Мерлью.

– Я только «за». – Она зарделась. – Я не навязываюсь тебе в жены. Красавиц полным-полно и среди служительниц. – (Найл нетерпеливо шевельнулся.) – Но тебе нужна помощница.

Найл из опыта знал, какое неодолимое, поистине гипнотическое влечение может вызывать Мерлью. Между тем всякий раз она открывалась ему как бы по-новому. Понятно, что и это платье она надела специально для него. Для того же служат и духи из цветков можжевельника – она знает, что это его любимые. Но все это мелочи в сравнении с той магией, которую она из себя источала; Найла тянуло обнять ее за обнаженные плечи и жадно, ненасытно целовать в губы. Найл переборол себя и отвернулся.

– Боюсь, речи нынче о женитьбе не зайдет.

– Почему? – Мерлью быстро посмотрела сверху вниз.

– Есть кое-что поважнее. Ты слышала насчет Скорбо?

Мерлью покачала головой.

– Он убит.

– Как?!

Удивление не было наигранным; мысли Мерлью можно было прочесть при разговоре, и Найл чувствовал, насколько она потрясена. На душе стало легче. Мерлью не любила Скорбо, и в голове мелькнуло, что за всем могла стоять она.

У Мерлью тоже хватало сообразительности понять, к каким последствиям может привести это убийство, и она не на шутку встревожилась. Дочь Каззака имела представление о нравах пауков.

– Кто мог это сделать?

– Без понятия.

– Разумеется, не человек. Тебе не кажется, что это кто-нибудь из пауков?

– Нет. Человек это был, именно человек. Ну ладно, мне действительно пора.

На этот раз она не пыталась его задержать. Вместе с тем Найлу стоило усилия оставить ее. Спеша по коридору, он с улыбкой тряхнул головой. Мелькнуло даже некое подобие благодарности убийцам Скорбо за то, что дали Мерлью отбой.

Совет Свободных Людей заседал в большом столовом зале дворца. (Найл в свое время выяснил и дознался, что «дворец» был когда-то офисом страховой компании «Ройал иншурэнс», а большая столовая была когда-то помещением совета директоров.) И вот когда по просторному коридору он приближался к высоченным двойным дверям, кто-то помахал ему из завешенной портьерами ниши. По поношенной тунике болотного цвета Найл узнал Симеона, главного медика города жуков-бомбардиров. Сразу, как только провозгласили свободу, он обосновал шкалу медиков. Он также был одним из самых активных деятелей Совета. Было видно, что сейчас ему ай как не хочется быть увиденным кем-либо из посторонних. Когда Найл приблизился, он исчез за портьерой. Найл шагнул за ним.

– Дай шепну кое-что, – тихо проговорил Симеон. – Совет планирует тебя сосватать.

– Я уже слышал.

– От кого?

– От Мерлью.

Симеон саркастически хмыкнул.

– Это все она затеяла.

– А кто внес предложение?

– Корбин.

– Можно догадаться.

Корбин был еще и членом коллегии города жуков, они с Мерлью всегда были на короткой ноге.

– Я подумал, дай-ка на всякий случай предупрежу.

– Спасибо. Теперь бы надо идти, опаздываем.

– Давай я войду первым, – сказал Симеон. Найл иронично усмехнулся. Вот и будь после этого правителем: интрига на интриге, просто абсурд.

Раздался стук во входную дверь. Слуг поблизости не было, поэтому Найл подошел и отпер сам. Там стоял надсмотрщик Дион, а за ним шестеро рабов с импровизированными дощатыми носилками, на которых лежал труп.

– Куда класть, господин?

– Сюда, на стол.

Дион покачал головой.

– Не советовал бы вам класть его около огня, господин. Начнет смердить.

– Разумеется, не будем. Вынесите стол во внутренний двор, а труп положите сверху.

Дион стал давать распоряжения рабам. Найл поспешил в зал заседаний.

Члены Совета с серьезным видом обсуждали что-то между собой и поначалу не заметили появления Найла. Затем, увидев, все как один вскочили и вскинули обе руки на уровень груди в ритуальном приветствии.

– Пожалуйста, садитесь, господа. Прошу простить за опоздание. – Он подвинул стул в торце стола. – У нас есть кое-какие важные вопросы…

– Очень, я бы сказал, важные вопросы, – вскочил с подобострастной улыбкой Бродус, сидящий возле Найла. – Быть может, я могу…

Найл поднял руку.

– Сейчас, минуту, советник Бродус. Господа, соблаговолите выглянуть в окно.

Все повставали и подошли к окну. Дверь во внутренний двор была открыта, и четверо рабов вытаскивали на снег стол.

Совет дружно ахнул, когда следом вытащили труп и положили на стол.

– Кто это? – спросил Симеон, удивленный настолько, что забыл назвать Найла господином, хотя всегда соблюдал эту формальность на заседаниях Совета.

– Не знаю. Я надеялся, кто-нибудь из вас может сказать. Выйдем наружу, если не возражаете.