В этот момент в столовую вошли сыновья Цезаря. Вошли, как и подобает молодым людям: решительно, но с почтением, и сразу остановились.

Сексту Юлию Цезарю, старшему сыну, было двадцать пять – высокий, с темно-рыжими волосами и серыми глазами юноша. Опытный глаз Гая Мария подметил лишь один недостаток у этого юноши – синие тени усталости под глазами. Он был на редкость молчалив, что тоже казалось странным в его годы.

Гаю Юлию Цезарю Младшему исполнилось двадцать два. Он был крепче брата и выше его ростом; золотые кудри придавали света большим голубым глазам. «Очень умен, хотя не выделяется ни силой, ни характером», – решил Гай Марий.

Рядом они смотрелись очень мило – два истинных римлянина, сразу чувствуется порода: дети сенатора и будущие сенаторы.

– Ты можешь гордиться своими сыновьями, Гай Юлий, – проговорил Гай Марий, когда юноши заняли места на ложе по правую руку от отца. Для возможных гостей (а в некоторых скандально известных своим новомыслием домах – для женщин) предназначалось ложе слева от Мария.

– Да, я тоже так думаю. – Глаза Цезаря светились гордостью и любовью. Затем он опять повернулся к Гаю Марию с явным любопытством. – У тебя ведь нет сыновей?

– Нет.

– Но ты женат?

– Так считается, – рассмеялся Гай Марий. – К сожалению, все военные похожи друг на друга: по-настоящему мы обручаемся только с ратными победами.

– Пожалуй. – И Цезарь сменил тему.

Предобеденная беседа текла плавно и неторопливо, огибая опасные рифы. В этом доме уважали чужое мнение, для всякого находили доброе слово, обходились без двусмысленных намеков. Каковы же женщины дома Цезарей? Марий знал, что за воспитанием детей в Риме стояли именно женщины. Распутная или застенчивая, глупая или умная – любая римлянка умеет заставить считаться с собой. Разумеется, кроме этой путеольской квашни.

А вот и женщины – Марция и две Юлии. Невероятно! Все три восхитительны. Слуги принесли и поставили для них кресла в центре зала, по другую сторону столов, за которыми возлежали мужчины. Марция уселась напротив супруга, Юлия – напротив Гая Мария, а Юлилла – перед братьями. Едва заметив, что родители отвлеклись, она тут же показала братьям язык, не смущаясь присутствием гостя.

Несмотря на отсутствие деликатесов и разбавленное вино, обед оказался превосходным, а рабы обслуживали быстро и ненавязчиво, не пролезали грубо к столу между женщинами, но и не манкировали своими обязанностями. Блюда были простыми, однако великолепно приготовленными, мясо имело натуральный вкус, свежие фрукты и овощи, не политые рыбьим жиром и странной смесью экзотических пряностей с Востока. Именно такая простота застолий и была по душе воину Марию.

Жареная птица, набитая хлебом, луком и травами из собственного сада, легкие свежеиспеченные булочки, два вида оливок, яблоки, запеченные в тесте, приготовленном из нежной муки с яйцами и сыром, превосходные домашние колбаски под чесночным соусом, разбавленным медом, два вида салатов из латука, огурцов, шалота и сельдерея (каждый – под особым соусом из масла с уксусом), дымящееся блюдо из брокколи, тыквы и цветной капусты, украшенное печеными каштанами. Отдельно подавался перец. Светлое оливковое масло первого отжима, соль и перец – все высшего качества – подавали по первому же знаку обедающих. Завершали обед небольшие пирожки с измельченным изюмом, политые сиропом из фиг. И под конец – сыры двух сортов.

– Арпинский! – оживился Гай Марий, попробовав один из них, и лицо его помолодело. – Этот сорт я знаю хорошо! Его делал мой отец. Из молока двухлетней овцы, которая паслась недельку на заливных лугах, где растут особые травки.

– Как мило! – проговорила Марция. В ее тоне не прозвучало и нотки превосходства. – Мне всегда нравился этот сорт, но теперь я буду относиться к нему по-особому. Сыр, сделанный Гаем Марием! Ведь твоего отца также зовут Гай Марий из Арпина?

После завершающего блюда женщины покинули триклиний. За обедом они не прикоснулись ни к чему крепче воды.

Поднимаясь со своего места, Юлия улыбнулась Гаю Марию с нескрываемой симпатией, как ему показалось. Она поддерживала вежливый разговор с ним, когда он к ней обращался, но ни разу не попыталась сама присоединиться к беседе отца с гостем. Тем не менее она не сидела со скучающим видом, а внимательно прислушивалась к разговору мужчин – с интересом и пониманием. Этой красивой и спокойной девушке, казалось, сама судьба обещала нечто большее, чем обычный удел матери семейства.

По сравнению с ней младшая, очаровательная Юлилла, – маленькая разбойница, сущее наказание для семьи. Она-то уж точно знала, как заставить родных смириться с ее выходками. И пользовалась этим. Но что-то в ней сразу встревожило Мария. Опытный наставник, он умел с первого взгляда распознавать душу не только юношей, но и девушек. Он внимательно изучал Юлиллу за обедом. Что-то в этом ребенке было не так. Не то чтобы недостаток ума или образованности… Она действительно была менее начитанна, чем старшая сестра или братья, но значения этому не придавала. И – необыкновенное тщеславие. О внешности своей она явно была высокого мнения… Что же так настораживало? Где трещинка, дающая фальшивую нотку? Гай Марий пожал плечами и решил о Юлилле не думать; в конце концов, не его это дело.

Сыновья Гая Юлия Цезаря задержались еще на несколько минут, а затем также попрощались и вышли. Наступил вечер; водяные часы – клепсидра – начали отсчитывать ночные часы, каждый – в два дневных длиной. Согласно календарю, сейчас шла середина зимы. На сей раз, в виде исключения, календарь совпал с временами года, все благодаря щепетильности великого понтифика Луция Цецилия Метелла Далматика, полагавшего необходимым соотносить календарь и природные сезоны, что было очень по-гречески. Какая разница, если глаза и тело говорят тебе, какое сейчас время года, а вывешенный на Форуме официальный календарь указывает дату и месяц.

Когда слуги зажгли лампы, Марий заметил, что масло в них самое лучшее и фитили не из пакли, а из шерстяных нитей.

– Я люблю читать. – Цезарь перехватил его взгляд, как и вчера на Капитолии угадав ход мыслей Мария. – Не потому, что так уж плохо сплю по ночам. Просто несколько лет назад, когда дети подросли и стали принимать участие в семейных советах, мы решили, что каждому из нас будет разрешено позволительное излишество. Марция выбрала кухню, но, поскольку это касалось непосредственно всех нас, мы, сверх того, решили выписать для нее из Патавия новый ткацкий станок и обеспечивать пряжей, какой она захочет, даже если это дороговато. Секст заявил, что будет ездить несколько раз в год в Путеолы на огненные поля… – Тень пробежала по лицу Цезаря, он тяжело вздохнул. – Ты слышал наверняка, – продолжил он, – что Юлии Цезари из века в век передают друг другу нечто общее: например, светлая кожа, золотистый цвет волос. А есть еще такой миф: будто бы каждая Юлия в нашей семье рождается для того, чтобы осчастливить собой какого-нибудь мужчину. Якобы это – подарок нашей покровительницы Венеры… Ха-ха, разве Венера может сделать счастливым нормального мужчину? Каково с ней было Вулкану! Или Марсу! Но тем не менее именно так говорят о женщинах из семьи Юлиев… Однако есть у нас и менее приятное наследство, хотя достается оно, к счастью, не всем. Из нынешнего поколения один лишь Секст страдает от этой болезни. Астма. Думаю, ты уже знаешь – слышал его кашель, да и синеву вокруг его глаз заметил. Несколько раз Секст уже побывал на краю смерти.

Так вот оно что! Бедный парень. Похоже, не успеет он сделать карьеры.

– Я знаю эту болезнь, – произнес Марий. – Мой отец рассказывал о ней. Обычно она начинается в пору цветения и может длиться все лето, мешая человеку собирать плоды. А бывает, что больной не может находиться рядом с животными, особенно с лошадьми или собаками. Это здорово мешает военной службе.

– Все это он испытывает на себе, – произнес Цезарь, заметно погрустнев.

– Доскажи уже о том семейном совете, Гай Юлий, – вновь заговорил Гай Марий, увлекшись.

Такой свободы общения не знали, наверное, в самой Греции! Что за хитрая бестия этот Юлий Цезарь! Для посторонних наблюдателей – до крайности сдержанный, строгий, не подступись, истинное украшение патрицианского рода. Для тех же, кто допущен поближе, – почти бунтарь, нарушитель исконно римских традиций чинности.

– Секст выбрал огненные поля возле Путеол, считая, что сернистый воздух оказывает на него благотворное воздействие.

– А твой младший сын?

– Гай сказал, что больше всего на свете хочет, чтобы осуществилось одно его желание… Хотя вряд ли это желание можно было бы назвать излишеством. Он попросил разрешения самому выбрать себе жену.

– Боги! И ты ему позволил?

– Конечно.

– А если он разделит участь многих непутевых мальчишек его возраста? Если попадется в сети потаскушки или старухи-соблазнительницы?

– Тогда пусть женится на ней. Разве не этого он желал для себя? Однако не думаю, чтобы Гай оказался столь опрометчив. У него имеется голова на плечах.

– И уж конечно, свадебный обряд состоится по патрицианскому обычаю confarreatio?

– Да.

– Боги! Боги!

– Моя старшая дочь Юлия также отличается здравым смыслом и светлым умом, – продолжил Цезарь. – Она оплатила членство в библиотеке Фанния. Я и сам намеревался сделать это, но уступил ей, поскольку не так уж важно, кто из членов семьи получит доступ в библиотеку. А вот малышка Юлилла, к сожалению, начисто лишена мудрости. Она подобна яркой бабочке, для которой ум лишь помеха. Такие, как она, – тут Цезарь-отец мягко улыбнулся, – освещают нашу жизнь. Я бы, наверное, ненавидел этот мир, не будь он украшен такими вот пышными цветами. Мы проявили легкомыслие, породив на свет четверых детей, но во искупление нашей вины последней прилетела эта девочка…

– Что же она попросила для себя?

– То, что мы и предполагали. Сласти и наряды.

– А как же ты, лишенный членства в библиотеке?

– Я пожелал обеспечить себя лучшим маслом и фитилями, а затем мы заключили с Юлией небольшую сделку. Я пользуюсь книгами, которые она приносит, а она – моими светильниками.

Марию все больше и больше нравился человек, ведущий такую простую и счастливую жизнь. Окруженный домочадцами, детьми и женой, он не упускал возможности развиваться сам и поощрять детей в их стремлении к индивидуальности. Он не ошибался, предоставляя своим отпрыскам такую большую свободу. И Гай Марий был уверен, что молодой Цезарь не подберет себе жену на помойке Субуры.

Гай Марий откашлялся:

– Благодарю за столь чудесный вечер, Гай Юлий. Кажется, настала минута, когда ты готов раскрыть свою тайну. Пора объяснить, ради чего мы оставались трезвыми, не правда ли?

– Если ты не возражаешь, я отошлю слуг. Вино мы сможем налить себе и сами. Самое время немного расслабиться, чтобы не возникло чувство неловкости.

Щепетильность Цезаря удивила Гая Мария, привыкшего к тому, что римлян не смущают взгляды рабов. Господа обычно неплохо относились к своим людям, но при этом считали, что раб – нечто неодушевленное, вещь, предмет обстановки. А посему любой приватный разговор могли вести при рабах, не обращая внимания на их присутствие. В Риме так было заведено; Марий же с этим смириться не мог. Его отец, как и Цезарь, твердо придерживался мнения, что при слугах откровенных бесед быть не должно.

– Они слишком много болтают, – сказал Цезарь, когда они остались одни за плотно закрытыми дверями, – а соседи у меня чрезвычайно любопытны. Рим, конечно, город большой, но тотчас превращается в большую деревню, когда что-нибудь доходит до ушей сплетников с Палатина. Марция рассказывала мне, что некоторые из наших знакомых приплачивают слугам за молчание. Да и вообще… Слуги тоже люди со своими чувствами и мыслями. Не следует искушать их.

– Тебе, Гай Юлий, следовало бы стать консулом, а затем тебя непременно избрали бы цензором.

– Согласен, Гай Марий. Я этого достоин. Но у меня нет денег, чтобы получить место в высшем магистрате.

– Зато у меня есть. Это ведь то, зачем ты меня пригласил? Ради этого я оставался трезвым?

Цезарь посмотрел на него недоуменно:

– Дорогой мой Гай Марий, что ты! Мне уже под шестьдесят, и о карьере я более не помышляю. Нет! Я думаю теперь лишь о своих сыновьях. И об их сыновьях, когда те появятся на свет.

Марий выпрямился, посмотрел в лицо хозяину и плеснул в свой опустевший кубок неразбавленного вина. Выпил одним глотком.

– И ради этого сообщения я должен был весь вечер воздерживаться? Да и это ли вино мы с тобой пили?

Цезарь улыбнулся:

– Конечно нет! Я не слишком богат… Вино, которое мы разбавляли, не высшей марки. Это же я берегу для особых случаев.

– Тогда я в недоумении. – Марий взглянул на Цезаря насупленно, из-под нависших бровей. – Чего же ты, в конце концов, домогаешься, Гай Юлий?

– Помощи. Ты помогаешь мне, а я – тебе.

Цезарь налил превосходного вина и себе.

– И как ты можешь мне помочь?

– Очень просто. Я сделаю тебя членом моей семьи.

– Что?

– Да. Я предлагаю тебе в жены ту из моих дочерей, какую ты предпочтешь.

– В жены?

– Разумеется. Ты женишься.

– Вот это мысль! – Теперь Гай Марий явственно видел перспективы, что крылись за этим предложением. Сделав большой глоток фалернского, он замолчал.

– Любой воздаст тебе должное, если твоей женой станет женщина из рода Юлиев. Это просто счастье, что у тебя нет детей. Значит, ты можешь позволить себе жениться на молодой женщине, которая родит тебе сына. Это будет выглядеть вполне естественно. Никто не станет удивляться или злословить. Если твоей женой станет к тому же женщина из рода Юлиев, твой сын сможет называть себя одним из потомков нашего рода. В жилах твоих внуков потечет кровь благородных предков. А это возвысит и тебя, Гай Марий. И всем окружающим придется воспринимать твои требования и желания совсем не так, как сейчас. Вокруг твоего имени возникнет ореол достоинства – того, что мы называем dignitas, причем высшей пробы. А это вряд ли окажется лишним в твоей карьере. У нас нет денег. Но у нас есть dignitas. Род свой мы ведем от самой Венеры, от ее внука Юла, сына Энея. Отблески величия нашего рода лягут на твои доспехи. – Цезарь поставил чашу, вздохнул и улыбнулся. – Уверяю тебя, Гай Марий, я говорю истинную правду. К несчастью, я не самый старший сын в нашей семье, но по восковым изображениям на наших алтарях мы можем проследить историю нашей семьи. Другое имя матери Ромула и Рема, Реи Сильвии, – Юлия. От ее союза с Марсом родились близнецы, положившие начало Риму. Мы были царями Альба-Лонги, самого великого города латинян, – его основал наш предок Юл. Когда же Рим разрушил нашу столицу, мы перебрались в новый город и поднялись на самый верх римской иерархии, чтобы упрочить ее славу. Несмотря на то что Альба-Лонга так и не была восстановлена, до сих пор жрец Альбанской горы избирается из числа Юлиев.

Он говорил, говорил и все не мог остановиться. Гай Марий глубоко вдохнул от восхищения, но не произнес ни слова.

– Обстоятельства складывались все менее благополучно для нас. Что поделаешь? Теперь вот у меня нет средств, чтобы войти в один из высших магистратов. Но мое имя по-прежнему много значит у избирателей. Меня поддержали бы многие – и центурии, в которых голосуют при избрании консулов, и все нобили.

Перед Гаем Марием открывались такие перспективы, что он не в силах был оторвать взгляд от лица Цезаря. Они ведут свое происхождение от самой Венеры! И каждый из них необыкновенно красив! Светлые волосы, белая кожа – вот что всегда в цене. Дети любой Юлии, вероятно, тоже будут обладать этими достоинствами. И истинно римским носом! Какая же разница между светловолосыми Юлиями Цезарями из Альба-Лонги и светловолосыми Помпеями из Пицена! Юлии Цезари – истинные римляне, тогда как в Помпеях угадываются кельты.

– Ты хочешь стать консулом, – продолжал Цезарь. – Об этом все знают. Подвиги в Дальней Испании обеспечили тебя множеством клиентов. Однако молва, к сожалению, гласит и об ином. О том, что ты и сам клиент и, следовательно, твои клиенты – это всего лишь клиенты твоего патрона.

Гость оскалился, показав два ряда крупных белых зубов.

– Клевета! – сердито воскликнул он. – Я не являюсь ничьим клиентом!

– Я-то тебе верю. Но ведь другие верят слухам. Люди не принимают, конечно, притязаний Геренниев, поскольку те еще менее латиняне, нежели Марии из Арпина. Но о своем патронаже над тобой заявляют и Цецилии Метеллы. И им-то верят. По одной лишь причине: твоя мать – из рода Фульциниев, а они этруски. Марии владеют землями в Этрурии, которая сама традиционно – владение Цецилиев Метеллов.

– Марии – или, если уж на то пошло, Фульцинии – никогда не были клиентами Метеллов! – воскликнул, все более раздражаясь, Гай Марий. – Метеллы коварно подтасовывают факты, прикрывая враньем клевету.

– Без сомнения. Ведь они терпеть тебя не могут, вот и делают все, что в их силах. Люди думают, что ты, Гай Марий, насолил Метеллам в бытность свою народным трибуном исключительно в силу глубоко личных причин.

– Да уж, тут действительно замешан личный мотив! – вдруг горько рассмеялся Марий.

– Расскажи!

– Однажды в Нуманции мы выставили на посмешище младшего брата Метелла Далматика – того, кто собирается в следующем году стать консулом. Заставили его вываляться в грязи… в свинарнике. Нас было трое. Ни один из троих не снискал впоследствии успеха в Риме.

– Кто же те двое других?

– Публий Рутилий Руф и царь Нумидии Югурта.

– А! Загадка разгадана. – Цезарь стиснул сплетенные пальцы и поджал губы. – Однако то, что тебя считают неблагодарным клиентом – а это не делает чести никому, – ложится пятном на твое имя, на имя твоего рода, Гай Марий. Слишком непросто тебе доказать свою правоту…

– И что же можешь ты предложить, Гай Юлий, чтобы остановить эти нелепые слухи?

– Жениться на одной из моих дочерей. Если ты станешь мужем моей дочери, это яснее ясного покажет, что я ни во что не ставлю досужие толки. А если еще рассказать историю о свинарнике в Испании! К тому же Публий Рутилий Руф подтвердит сказанное тобой. Тогда каждый точно поймет, почему так враждебны к тебе Метеллы. – Цезарь улыбнулся. – Это было, наверное, очень смешно, когда представитель чванливой семейки вдруг оказался низведен до положения свиньи – весь в грязи, да еще не римской!

– Да, ты прав, мы смеялись тогда до изнеможения. Есть ли еще что-нибудь?

– Ты должен сам знать это, Гай Марий.

– Клянусь, я даже не подозреваю, о чем может идти речь!

– Считается, что ты торгуешь.

Марий застыл, ошеломленный.

– Но… но разве я торгую как-то иначе, чем добрые три четверти сенаторов? У меня ни с одной компанией нет отношений, которые заставляли бы меня пропихивать в сенате решения к их вящей выгоде. Я всего лишь вкладываю деньги! И кто-то смеет называть меня торгашом?

– Конечно нет, дорогой Гай Марий! Никто так не думает. Намеков – масса, хотя никто не говорит ничего конкретного. Но и намеки способны навредить. Те, кто тебя не знает, постепенно приходят к выводу, что твоя семья торгует уже много поколений, что ты сам возглавляешь торговые компании, устанавливаешь цены… наживаешься на поставках зерна.

– Понятно. – Губы Мария сложились в жесткую складку, глаза сузились.

– Лучше, чтобы ты знал об этом.