Часть вторая
Ряды редеют

Грейс находилась в постоянном напряжении. Со временем у нее накопилось столько отрицательных эмоций, что они сводили на нет все ее усилия чему-нибудь научиться.

– Сестра Фолдинг, расскажите мне о графике жидкостного баланса, – распорядилась старшая медсестра, привлеченная в качестве последнего средства.

– График жидкостного баланса составляют, чтобы убедиться, что количество выделенной жидкости соответствует выпитой, – протараторила Грейс, как ученица, вызубрившая текст.

– А к чему этот график имеет отношение?

Грейс недоуменно подняла глаза.

– К балансу жидкости.

– Это и дураку ясно, Фолдинг. Я спрашиваю вас, кому он принадлежит?

Грейс была совсем сбита с толку.

– Я думаю, врачу.

– Чьи там показатели? – допытывалась старшая сестра.

– Больницы?

Старшая сестра поджала губы.

– Учитывая способности ваших сестер, я чего-то подобного ожидала и от вас, но, видимо, я ошибалась. График жидкостного баланса принадлежит лицу, которое называется «пациент», и показывает, сколько жидкости этот самый пациент потребляет и сколько производит в виде прежде всего мочи, а также других выделений – каких?

– Экскрементов? – с надеждой предположила Грейс.

– Нет, если они сформировавшиеся. Ведь речь идет о жидкостях, не так ли? График учитывает такие выделения, как кровь, слюна, мокрота и рвотные массы, – недовольно пояснила старшая сестра. Больнице срочно нужна сестра-инструктор, а она уже сыта по горло. – Зачем нужно составлять график жидкостного баланса?

– Ну, это ясно! – простодушно заявила Грейс. – Чтобы распознать водянку!

Накрахмаленные доспехи медсестры угрожающе заскрежетали.

– Водянка – это всего лишь один из симптомов почечной недостаточности, Фолдинг. Вы мне так и не ответили, зачем нужен этот график, а лишь упомянули, что он может указывать на заболевание почек. А как насчет болезней печени? Или язвы? А если график показывает, что пациент выделяет больше жидкости с рвотой, чем с мочой? Идите в библиотеку и читайте учебники, а потом напишите мне реферат на пяти страницах о графике жидкостного баланса.

На лице Грейс появилось смятение.

– Да, медсестра. Прошу прощения, медсестра.

– Ваши извинения неискренни и никому не нужны.

Старшая медсестра посмотрела на свои короткие ухоженные ногти, венчавшие пальцы, словно пирамидальные крыши.

– От меня не укрылось, что вы работаете спустя рукава. Где вы витаете, Фолдинг? Я не потерплю здесь расхлябанности и бестолковости, а ваши мысли мечутся столь же беспорядочно, как коровий хвост, отгоняющий мух – туда-сюда, неизвестно куда. Пора положить этому конец, вы слышите меня? А вас вообще интересует медицина? Или вы пришли сюда просто за компанию с сестрами?

Как давно Грейс ждала этого вопроса, надеясь излить все свои сомнения и тревоги. Но вопрос этот прозвучал из уст старшей сестры, а как ничтожному червю делиться своими маленькими горестями со столь важной особой? Грейс судорожно сглотнула и, сжав руки, опустила на них глаза.

– Уверяю вас, мне очень нравится быть сиделкой, – солгала она. – Но вы правы, мне не хватает организованности. Я немного рассеянна и плохо контролирую свои мысли.

– Так научитесь это делать. Вы свободны.

Могло быть и хуже, думала Грейс, торопясь к своему жилищу. Ее ждут три дня отдыха – какое счастье! А тут еще этот дурацкий реферат. Грейс презрительно фыркнула. Нет уж, она не будет тратить драгоценный отпуск на всякую писанину! Для этого есть дежурства, тем более что никаких сроков установлено не было.

Через год после новоселья их дом уже вполне мог сойти за приличный коттедж, поскольку все четыре имели тягу к обустройству жизненного пространства. Поэтому они покрасили стены, повесили картины, «принарядили фасад», как выразилась Китти, и даже разбили небольшой садик. У сестры Бейнбридж не было оснований жаловаться. Жить стало намного веселее.

Но Грейс не собиралась сидеть дома. Чуть слышно насвистывая, она извлекла свое старое рыжевато-красное платье, которое обычно надевала, когда собиралась предаться любимому занятию – смотреть на паровозы. Она одевалась попроще, потому что в депо было грязно, и, кроме того, ей не хотелось выделяться – в такой неподходящей обстановке женщине лучше не привлекать к себе внимания. Грейс влюбилась в паровозы, когда ей было десять лет. Они приводили ее в восторг, который пересиливал любые насмешки сестер.

Надев шляпку и перчатки, Грейс вышла через боковые ворота в парк и зашагала по Виктория-стрит. По дороге ее мысли крутились вокруг модного в те времена оккультизма, такого притягательного на страницах журналов, где известные ясновидцы предсказывали всегда сбывающиеся несчастья с прозрачными намеками на личную жизнь кинозвезд. Грейс не без основания подозревала, что слава и богатство, приходящие к молодым и красивым, толкали некоторых из них на гедонистические излишества, которые столь огорчали их поклонников.

В конце Виктория-стрит возвышалась остроконечная металлическая ограда, за которой находился маневровый парк. Протиснувшись через самодельный турникет, Грейс поспешила к составам.

Ее никто не заметил. Все пути были заняты товарными вагонами: здесь стояли открытые вагонетки с углем для газовых заводов и электростанций, решетчатые двухъярусные вагоны с мясными овцами для боен Сиднея и Мельбурна, открытые платформы для машин, вагоны для перевозки руды и прочий подвижной состав. Грейс страшно нравились местные запахи – пахло машинным маслом, ржавым железом, угольным дымом, сухим овечьим навозом, мешковиной, эвкалиптами и пожухлой травой.

Приблизившись к паровозному депо, Грейс замедлила шаг, выбирая место, где лучше видно. Такое место быстро нашлось – на верхней платформе вагона для скота. Забраться туда не представляло труда – удобно устроившись на досках, Грейс приготовилась насладиться захватывающим зрелищем.

Она приходила сюда, чтобы любоваться паровозами, могучими паровыми тягачами, таскавшими за собой вагоны по всему Новому Южному Уэльсу. Сегодня в депо было пять паровозов, обычная средняя цифра. В Корунде железнодорожные пути шли в гору, поэтому к составам прицепляли дополнительный паровоз. Ближе к Сиднею, в пятидесяти километрах отсюда, находился еще один терминал, но в Корунде были мастерские и крытые депо, в общем, целый промышленный узел.

Грейс вряд ли могла объяснить, почему ее так притягивают паровозы. Впервые увидев один из них, она была потрясена этим огромным железным конем, тонувшим в клубах пара и дыма. Она могла часами наблюдать за этими удивительными машинами, восхищаясь их мощью и огромными колесами, которые могли превратить ее в котлету. Грохот, лязг железа, свист пара и пронзительные гудки воодушевляли ее, а вид паровоза, изрыгающего черный дым, вызывал у нее сильнейшее желание слиться с ним в одно целое, чтобы ощутить его всепобеждающий напор.

Сегодня ее ждало особое развлечение. В Корунде был поворотный круг, массивная круглая платформа с рельсами, на которой целиком умещался паровоз с тендером. Чтобы развернуться и пойти в обратном направлении, паровозу требовалось сделать крюк длиной в несколько миль. Поворотный круг позволял значительно упростить этот процесс. Паровоз с тендером заезжал на вращающуюся платформу, которая разворачивала его в нужную сторону.

Вдруг кто-то вскочил на платформу совсем рядом с Грейс. Чуть скосив глаза, она увидела мужчину в костюме-тройке и сразу же потеряла к нему интерес, целиком захваченная зрелищем того, как опытный машинист блокирует колеса огромного паровоза на рельсах поворотного круга.

– Когда я был мальцом, то мечтал стать таким, как он, – сказал человек, расположившийся рядом с Грейс.

– Так почему же не стали? – без особого интереса спросила Грейс, поглощенная созерцанием поворачивающейся платформы.

– Да с профсоюзом вышла промашка.

– Ах так.

Разговор увял, оба были слишком увлечены магией происходящего. Но все когда-то кончается. Грейс соскользнула с платформы, прежде чем молодой человек успел ей помочь.

– Высший класс, – произнес он, балансируя на рельсе и крутя в руках свою шляпу. – Спасибо за компанию.

– И вам тоже. Вдвоем смотреть интереснее.

– Странное увлечение для молодой девушки.

– Я знаю. Мои сестры вечно надо мной подтрунивают.

Он засмеялся:

– Окажите любезность, мисс.

– Какую именно? – поинтересовалась Грейс, отметив про себя, что мужчина явно не получил хорошего образования.

– Можно посмотреть на ваше личико?

– Можно, – со смехом ответила Грейс, поворачиваясь к нему лицом.

– Нет, я хотел, чтобы вы сняли эту дурацкую шляпку.

Удивленная и слегка взволнованная, она стащила с головы свой «колокол», одновременно рассматривая незнакомца: представительный, но слишком уж белесый, словно его посыпали сахарной пудрой, кожа, правда, смуглая и без веснушек. Наверное, его предки жили под ярким солнцем, стала фантазировать Грейс, которое заставило потемнеть их эпидермис. «Все-таки я чему-то научилась», – поздравила она себя. Кое-что в голове осело.

– Вы прелесть, – констатировал незнакомец. – А куда вы сейчас идете? Можно я вас провожу? А то на путях орудуют грабители.

Никто никогда не называл ее «прелестью», ей доставались только сомнительные комплименты типа «свой парень» или «плакса». Может, он и не слишком образован, но натура у него тонкая. Вряд ли Китти или Эдду можно назвать «прелестью», самодовольно подумала Грейс. Поверив в его искренность, она улыбнулась и приветливо кивнула:

– Благодарю вас, мистер…

– Бьорн Ольсен. Но вы можете называть меня просто Бер. Все так делают. Бьорн по-шведски означает медведь. А как вас зовут?

– Грейс Латимер. Я работаю медсестрой в больнице, там меня называют Фолдинг, чтобы не было путаницы – нас там четверо с фамилией Латимер.

Грейс словно парила в воздухе, не замечая ничего кругом. Все в ней сосредоточилось на том, что она идет рядом с Бером Ольсеном, высоким и стройным молодым человеком, о котором ей хочется знать абсолютно все. На сердце стало как-то по-особому тепло. Сколько ему лет? Чем он занимается? Он находит ее милой, и его ярко-голубые глаза смотрят на нее с нескрываемым восхищением.

Через турникет они вышли в парк и устроились на лавочке в дальнем его конце. В будние дни в парке было пусто, и казалось, весь мир принадлежит им, его единственным обитателям.

– Вы не возражаете, если мы здесь немного посидим? – волнуясь, спросила Грейс.

– Я бы предпочел посидеть там, где я смогу угостить вас чаем с булочкой, – ответил молодой человек, сверкнув улыбкой.

Грейс заметила, что передний зуб у него был со сколом. Как симпатично!

– Разве в больнице нет кафетерия?

Грейс с ужасом посмотрела на него.

– Нет, нет! Я не могу приводить в больницу своих знакомых. Это запрещено. У меня будут неприятности, а мне их и так хватает. Я прохожу там практику, чтобы стать медсестрой, и у нас просто железная дисциплина. Железная!

Бер с сочувствием посмотрел на нее. Вот бедняжка!

– Больше похоже на тюрьму, чем на больницу.

– Да, там очень строго, – грустно согласилась Грейс.

– А если мы встретимся в «Парфеноне» или «Олимпе», у вас тоже будут неприятности?

– Нет, что вы! Вне больницы мы можем делать что хотим, старшая сестра не возражает. Конечно, если мы не нарушаем общественный порядок.

– Тогда это больше похоже на монастырь.

Грейс прыснула:

– В какой-то степени да, только без молитв.

– Вы католичка?

– Нет, мой отец пастор в англиканской церкви Святого Марка. Он протестант.

К действительности Грейс вернули только длинные закатные тени. Договорившись встретиться на следующий день в добром старом «Парфеноне», Грейс стрелой понеслась домой, так и не надев шляпу. Сердце ее ликовало.

Бер Ольсен! Наплевать, что он ниже ее по положению. У него, конечно, было полно подружек и даже несколько интрижек с замужними женщинами, он сам сказал. Ну и что? Он ведь коммивояжер, да-да, представитель этой довольно сомнительной профессии. Они постоянно разъезжают, знакомятся с женщинами, какое уж тут постоянство. Коммивояжеры умеют говорить, очаровывать женщин и даже в аду ухитрятся продать огонь. Папочка, конечно, поднимет шум, если узнает про Бера, но Грейс не собиралась ему сообщать, не говоря уже о мачехе. Вот на сестер положиться можно: девчонки не промолвят ни словечка, что бы они там ни думали в глубине души. Эдда уж точно не одобрит ее выбор. Но Грейс это ничуть не смущало – Бер Ольсен был ее судьбой. Она влюбилась в него с первого взгляда и выйдет за него замуж. Не сразу, конечно, и не без сопротивления со стороны близких. Но он все равно станет ее мужем!

Он работает у «Перкинса», а это что-нибудь да значит. Бер Ольсен не какой-то там хлыщ с прилизанными волосами и усами щеткой, пытающийся всучить шелковые чулки фермерским женам! «Перкинс» производит и продает бальзамы, тоники, мази, притирания, мягчительные средства, слабительные, антисептики, эликсиры, пилюли для печени и почек, мыло и газированный солевой раствор, который вызывает или успокаивает рвоту. Продукцию «Перкинса» покупают все. Она не продается в магазинах, а развозится по стране коммивояжерами. Лошадиная мазь и притирания «Перкинса» не сходят с уст, а в каждом доме обязательно есть баночка с его солями. Детям очень нравится слабительная микстура от «Перкинса», потому что альтернативой ей является касторка. Бабушки безгранично верят в розовые пилюли от почек, дедушки принимают голубые от печени, и все без исключения увлекаются тонизирующим напитком на спирту и креозоте. Имея кое-какой медицинский опыт, Грейс знала, как важно вовремя обратиться к врачу. Люди же предпочитают заниматься самолечением, принимая снадобья с этикеткой «Перкинса». Это обходится дешевле, чем поход к врачу, и почти всегда столь же эффективно.

Бер сообщил, что родился под Сиднеем, в местечке под названием Клайд, где находилось паровозное депо. Все детство он провел, слушая гудки, свист пара и пыхтенье паровозов, но его отец, непросыхающий пьяница, не жаловал профсоюз железнодорожников, поэтому весь его выводок сыновей стал неквалифицированной рабочей силой, ничего общего не имеющей с железной дорогой. Бер, самый младший из всех, мечтал уехать из Сиднея и поэтому сразу же откликнулся на газетное объявление о наборе коммивояжеров в компанию «Перкинс продактс».

Собеседование с ним проводил весьма опытный и проницательный менеджер. Он сразу же заинтересовался Бером, несмотря на прорехи в его образовании. У парня было честное лицо без жгучего итальянско-испанского налета, который мог бы отпугнуть домохозяек, достаточно самоуверенности и в меру великодушия – он был явно из тех, кто никогда не откажет даме наколоть дров для ее печки. Решающим фактором стало то, что Бер не только водил машину, но мог ее при случае починить. В итоге Бер получил место.

И ни разу не пожалел об этом. Ему нравилось продавать товары, а природное благоразумие удерживало его от ненужных трат. Он стал быстро подниматься по служебной лестнице: ему регулярно повышали жалованье, оплачивали расходы по повышенному тарифу и первому давали новую машину. Через пять лет он уже был лучшим коммивояжером «Перкинса» в Новом Южном Уэльсе, а еще через четыре стал считаться одним из лучших в Австралии и Новой Зеландии. К тридцати годам он достиг совсем неплохих результатов: успешная карьера плюс приличный счет в банке, о чем он не без гордости сообщил Грейс.

Она ему явно приглянулась, тем более что оба были одержимы страстью к паровозам. Бер тоже забросил невод в поток ее жизни и с удовольствием убедился, что на социальной лестнице она стоит на несколько ступенек выше него. Это означало, что из нее выйдет прекрасная жена, которая позаботится, чтобы их дети получили отличное образование и стали настоящими леди и джентльменами. Вот только как убедить ее семью, что и он для нее лучшая партия?

Бер поспешил объясниться, как только они оказались в отдельном кабинетике в самом конце «Парфенона». Грейс заказала сандвичи с омлетом и карри, а ее кавалер – бифштекс с жареным картофелем, помидорами и шампиньонами. Их никто не заметил – какое счастье! И никаких чересчур любопытных официанток – хозяин кафе Кон Декопулос сам подавал на стол.

– Ясное дело, я вам неровня, Грейс, – честно признался Бер за чаем с десертом. – Но я все равно женюсь на вас. Я вот услышал, как вы вскрикнули от восторга, когда этот С-38 выделывал свои штуки, и сразу понял, что вы моя женщина. А потом увидел ваше лицо – такое милое! Мы должны пожениться, и никаких отказов я не приму. – Он сжал ее руку. – И чем раньше, тем лучше, дорогая. Я вас люблю.

Ее глаза потемнели от нахлынувших эмоций, таких новых и неизведанных. Грейс впилась глазами в белобрысое лицо Бера, не веря своим ушам. Он сказал пожениться?

Бер продолжал говорить, поглаживая большим пальцем ее руку:

– Я могу продать все что угодно, дорогая. Мне не грозит потерять работу. Мне нравится продавать товары «Перкинса», потому что они и вправду хорошие, честно вам говорю. В моей работе главное – честность, я никогда не обманываю покупателей. У меня две тысячи фунтов в банке, на эти деньги в Корунде можно купить приличный дом и еще много чего останется. Ну, не такой шикарный, как у вас, и слуг мы не сможем нанять, разве что приходящую уборщицу, но я обязательно поднимусь, Грейс, даю вам слово! И тогда вы заживете, как королева.

Грейс трясущимися пальцами обхватила его руку.

– О, Бер! Да с вами я готова жить хоть в шалаше! Встретив вас, я больше не могу думать ни о ком другом!

Лицо Бера, залитое светом, струившимся из его восторженных глаз, показалось Грейс необычайно привлекательным. Еще вчера он казался ей не слишком интересным, каким-то бесцветным и белобрысым, а сегодня стал частью ее самой. Брови у него словно покрыты инеем, ресницы сверкают, как хрусталь, – а кожа смуглая, интересно, откуда вдруг? А таких голубых глаз она не видела ни у кого, просто дух захватывает… Нос у него такой же, как у них с Эддой, значит, дети получатся красивыми и уж точно будут высокими. Но только не близнецы! Просто мальчик и девочка, сначала сын, потом дочка…

– Так вы выйдете за меня замуж?

– Да, мой милый Бер, конечно, выйду.

Лицо его осветилось радостью.

– Пошли в парк на нашу скамейку! Я хочу тебя поцеловать!

Бер шел быстрым шагом, но Грейс этого не замечала. Голова у нее кружилась от счастья, сердце радостно трепетало. Первый раз в жизни она была по-настоящему счастлива и боялась, как бы эта идиллия вдруг не закончилась. Бер ее любит, он хочет на ней жениться! Все внутри просто пело от радости. Будущее казалось восходящим солнцем, заливающим небо розовой позолотой, от красоты которой перехватывало дыхание. Она больше никогда не будет одинокой – ее любят, и она отвечает взаимностью. Что в жизни может с этим сравниться?

В парке никого не было. Они сели на скамейку, чуть повернувшись друг к другу. Бер дрожащими руками сжал голову Грейс, глядя сверху вниз на ее улыбающееся лицо.

Потом его лицо приблизилось и стало неразличимым. Закрыв глаза, Грейс ждала прикосновения его губ – оно было прохладным, нежным и легким, как перышко. Она ответила движением губ, наслаждаясь фантастическим ощущением, которое дает поцелуй двух любящих существ; казалось, это происходит с ней в первый раз, такой упоительной взаимности она не испытывала никогда раньше. Бер не пытался разомкнуть ей губы, пока она сама не сделала этого, не демонстрировал свою искушенность, как это практиковали другие молодые люди, стараясь произвести впечатление. И только когда Грейс всем существом откликнулась на его призыв, их поцелуй стал по-настоящему глубоким и страстным. И когда он прикоснулся к ее груди, скрытой под платьем, ей показалось, что ее ударило током.

– Все остальное только после того, как я надену тебе на пальчик обручальное кольцо, – заявил Бер, отталкивая ее от себя через несколько минут. – Ты слишком хороша, чтобы я мог воспользоваться случаем.