Для поднятия боевого духа Цезарь сам шагал в середине колонны. Как правило, он предпочитал идти пешком, а на коня садился только для того, чтобы с большей высоты определить дистанцию. Обычно его окружали легаты и трибуны. Но не сегодня. Сегодня он шел рядом с Асицием, младшим центурионом десятого легиона, обмениваясь шутками с теми, кто шагал впереди и позади.

Кассы атаковали задние ряды четырехмильной колонны римлян в узком месте, где эдуйская кавалерия, двигавшаяся в арьергарде, не могла развернуться. Но в этот раз легионеры смело ринулись прямо на колесницы. Защищаясь щитами от града копий и грозных копыт, они вышибли из двуколок возниц и принялись за их сотоварищей. Им надоела Британия, но не хотелось возвращаться в Галлию, не изрубив в лапшу нескольких дикарей, а в ближнем бою варварский длинный меч был несравним с римским, коротким гладием. Колесницы в беспорядке бросились в лесную гущу и больше не появлялись.

После этого взять цитадель было легко.

– Как отобрать у ребенка игрушку! – весело сказал Асиций своему командиру, перед тем как ринуться в бой.

Цезарь начал атаку одновременно с противоположных сторон. Легионеры накатились на вал, а в это время эдуйская кавалерия, улюлюкая, перескочила через него. Кассы разбежались, многие были убиты. Цезарь захватил крепость вместе с большими запасами продовольствия, достаточными, чтобы отплатить триновантам за помощь и сытно кормить своих людей до тех пор, пока они не покинут Британию навсегда. Но самой ужасной потерей для варваров были их колесницы, стоявшие внутри распряженными. Разгоряченные легионеры порубили их на куски и сожгли. А тринованты, весьма довольные, скрылись с трофейными лошадьми. Другой добычей почти не разжились. Британия не была богата ни золотом, ни серебром, ни жемчугами. Тут ели с глиняной обожженной посуды, а пили из рогов.

Пора было возвращаться в Косматую Галлию. Приближалось время штормов (календарь, как обычно, существенно опережал сезоны), а побитые корабли римлян вряд ли могли выдержать страшные шквалистые ветры. Как следует пополнив запасы продовольствия и сделав триновантов хозяевами большей части этих земель, Цезарь разместил два легиона перед многомильным обозом, а два – позади и отправился к побережью.

– Что ты намерен делать с Кассивелауном? – спросил Гай Требоний, грузно вышагивая рядом с командующим: если тот шел пешком, даже старший легат не имел права сесть на коня.

– Он попытается отыграться, – спокойно ответил Цезарь. – А потом, еще до отплытия, я заставлю его подчиниться и принять наши условия.

– Ты хочешь сказать, он опять ударит на марше?

– Сомневаюсь. Он потерял слишком много людей. И еще колесницы.

– Тринованты забрали всех захваченных лошадей. Они хорошо заработали.

– Это награда за помощь нам. Сегодня проиграл, завтра выиграл.

С виду он кажется прежним, подумал Требоний, который любил Цезаря и тревожился за него. Но только с виду. Что было в письме, в том, которое он сжег? Все заметили, что с ним что-то не так. Потом Гирций рассказал о письмах от Помпея. Никто бы не осмелился прочесть корреспонденцию, которую Цезарь не отдал Гирцию или Фаберию. И все же он сжег одно из тех писем. Словно сжигал корабли. Почему?

И это было еще не все. Цезарь перестал бриться. Очень показательно для человека, чей ужас перед вшами был так велик, что он ежедневно выщипывал каждую волосинку под мышками, на груди, в паху и скоблил подбородок даже в критической обстановке. Его редкие волосы на голове шевелились при одном лишь упоминании о паразитах. Он сводил с ума слуг, требуя ежедневно стирать свои вещи. И никогда не спал на земле, потому что там водились блохи. За ним всюду возили секции деревянного пола для его полевого шатра. Как потешались бы над этим его недруги в Риме, если бы до них дошли подобные слухи! Простые доски, даже не покрытые лаком, превратились бы в устах некоторых из них в мрамор и мозаику. Зато он мог подхватить огромного паука и, улыбаясь, следить, как тот бегает по ладони. Самый заслуженный центурион упал бы в обморок, свались на него такое чудовище. А Цезарь всем объяснял, что пауки – чистые существа, почтенные хранители дома. С другой стороны, любой крошечный таракан мог загнать его на стол или на лавку. Цезарь никогда не давил их, боясь испачкать подошвы. «Это грязные существа», – вздрагивая от отвращения, говорил он.

И вот теперь прошло уже три дня, как они выступили в поход, и одиннадцать дней с того момента, как ему доставили почту. И он с тех пор ни разу не брился. Умер кто-то из его близких. Он явно был в трауре. По кому? Все выяснится, когда они прибудут в гавань Итий, но молчание Цезаря означало, что заговаривать с ним об этом не следует. Требоний и Гирций полагали, что это была Юлия. Требоний подумал, что надо бы отвести этого дурня Сабина в сторону и пригрозить ему обрезанием, если он сунется к Цезарю со своими соболезнованиями. Его уже угораздило спросить Цезаря, почему тот не бреется.

– Из-за Квинта Лаберия, – прозвучало в ответ.

Нет, это не из-за Лаберия. Это, скорее всего, Юлия. Или Аврелия, его знаменитая мать. Но если Аврелия, то при чем тут Помпей?

Квинт Цицерон, к всеобщему счастью гораздо менее чванливый, чем его знаменитый братец, тоже думал, что это Юлия.

– Как ему теперь удержать на своей стороне Помпея? – пробормотал он за обедом в общей палатке легатов, на который Цезарь не пришел.

Требоний, чьи предки были еще менее знатны, чем предки Цицерона, входил в сенат и потому был хорошо знаком с политическими союзами, включая союзы, скрепленные браками, так что он сразу уловил смысл вопроса Квинта Цицерона. Цезарь нуждался в Помпее Великом, который был Первым Человеком в Риме. Война в Галлии далека от завершения; он сам считал, что продлить его полномочия придется еще лет на пять, а в сенате засела стая волков, точивших на него зубы. Он постоянно ходил по проволоке, натянутой над огнем. Требонию, любившему Цезаря, трудно было взять в толк, как можно питать ненависть к такому замечательному человеку. Однако этот мерзкий ханжа Катон сделал карьеру, пытаясь свалить Цезаря, не говоря уже о коллеге Цезаря по консульству Марке Кальпурнии Бибуле, и этом борове Луции Домиции Агенобарбе, и большом аристократе Метелле Сципионе, толстом, как деревянная балка храма.

Они с радостью вонзили бы клыки и в Помпея, но не с той жуткой ненавистью, которую только Цезарь способен разжечь в них. Почему? О, им бы повоевать с ним. Тогда бы они наконец поняли, что это за человек! Под его началом нет тени сомнений в успехе любого предприятия. Как бы ни развивались события, он всегда найдет способ склонить чашу весов в свою пользу. И обязательно победит.

– Почему они так злы на него? – сердито спросил Требоний.

– Очень просто, – усмехнулся Гирций. – Он – Александрийский маяк, а они рядом с ним – фитильки, едва теплящиеся на конце Приаповой лампы. Они нападают и на Помпея Магна, ведь он Первый Человек в Риме, а они считают, что такого быть не должно. Но Помпей пиценец и ведет свой род от дятла. А Цезарь – римлянин, потомок Венеры и Ромула. Все римляне преклоняются перед аристократами, но некоторые предпочитают, чтобы они походили на Метелла Сципиона. Когда Катон, Бибул и прочие смотрят на Цезаря, они видят того, кто превосходит их во всех отношениях. Как Сулла. Цезарь всех выше – и по рождению, и по способностям, он при случае может прихлопнуть их как мух. А они в свою очередь пытаются опередить и прихлопнуть его.

– Ему нужен Помпей, – задумчиво проговорил Требоний.

– Если он собирается сохранить империй и провинции, – подхватил Квинт Цицерон, с тоской макая кусок хлеба в третьесортное масло. – О боги, как же мне хочется обсосать крылышко жареного гуся в Итии! – сказал он затем, меняя тему.

Желанный жареный гусь казался уже почти досягаемым, когда колонна вошла в свои прибрежные укрепления, однако Кассивелаун не пожелал взять чаяния римлян в расчет. С уцелевшими кассами он объехал кантиев и регнов, племена, жившие по берегам Тамезиса, и набрал новую армию, которую повел на штурм. Но атаковать римский лагерь – все равно что пытаться голой рукой пробить каменную стену. Защитникам, стоявшим на укреплениях, было очень удобно метать копья в разрисованные торсы варваров, походившие на мишени, выставленные в ряд на тренировочном поле. К тому же они еще не усвоили урока, уже полученного галлами, и остались на месте, когда Цезарь вывел своих людей из лагеря для рукопашного боя. Они все еще придерживались старых традиций, согласно которым человек, покинувший живым проигранное сражение, становился изгоем. Эта традиция стоила белгам на материке пятидесяти тысяч напрасно убитых только в одном сражении. Теперь белги покидали поле битвы, как только понимали, что проигрывают, и оставались живыми, чтобы потом снова сражаться.

Кассивелаун запросил мира и подписал нужный Цезарю договор. Затем передал ему заложников. Это было в конце ноября по календарю, что соответствовало началу осени.

Стали готовиться к отплытию, однако после осмотра каждого из семисот кораблей Цезарь решил, что надо переправляться двумя партиями.

– Лишь половина кораблей в сносном состоянии, – сообщил он Гирцию, Требонию, Сабину, Квинту Цицерону и Атрию. – На них мы разместим два легиона, кавалерию, всех вьючных животных, кроме мулов центурий, и отправим их в гавань Итий. Потом корабли вернутся без груза и заберут три оставшихся легиона.

С собой он оставил Требония и Атрия, остальным велел отплывать.

– Я рад и польщен, что меня попросили остаться, – произнес Требоний, следя за погрузкой трехсот пятидесяти кораблей.

Эти суда Цезарь велел специально построить на реке Лигер и затем вывести их в открытый океан, чтобы сразиться с двумястами двадцатью построенными из дуба кораблями венетов, которые с усмешкой посматривали на спешащие к ним римские суда с тонкими веслами, низкой осадкой и хрупкими сосновыми корпусами. Игрушечные лодки для плавания в ванне, легкая добыча. Но все оказалось совсем не так.

Пока Цезарь и его солдаты посиживали на скалах, как на трибунах цирка, флотилия римлян ощетинилась приспособлениями, придуманными инженерами Децима Брута во время лихорадочной зимней работы на верфях. Кожаные паруса кораблей венетов были такими тяжелыми, что вантами служили цепи, а не веревки. Зная это, Децим Брут снабдил каждое свое судно длинным шестом с зазубренными крюками и кошками на концах. Подплывая к неприятельскому кораблю, римляне выдвигали шесты, запутывали их в чужих вантах, потом, бешено работая веслами, отплывали. Паруса с мачтами падали, и неуклюжее судно венетов начинало беспомощно дрейфовать. Три римских корабля окружали его, как терьеры оленя, брали на абордаж, убивали команду и поджигали борта. Через какое-то время море покрылось кострами. Когда стих ветер, победа Децима Брута стала полной. Только двадцать дубовых кораблей спаслись.

Теперь низкая осадка кораблей весьма пригодилась. На берег были сброшены пологие широкие сходни, и лошади, не успев испугаться, перебрались по ним на палубы. Будь уклон круче, эти норовистые животные доставили бы куда больше хлопот.

– Неплохо без пристани, – удовлетворенно заметил Цезарь. – Завтра они вернутся и заберут нас.

Но наутро подул северо-западный ветер, который не очень сильно встревожил море, но сделал обратный переход судов невозможным.

– О Требоний, эта земля противится мне! – воскликнул Цезарь на пятый день шторма, яростно теребя щетинистый подбородок.

– Мы как греки на берегу Илиона, – высказался Требоний.

Это, казалось бы, невинное замечание заставило Цезаря принять решение. Он неприязненно взглянул на своего легата и процедил сквозь зубы:

– Но я не Агамемнон и не стану торчать здесь десять лет!

Он повернулся и крикнул:

– Атрий!

Тот сразу же явился:

– Да, Цезарь?

– Крепко ли сидят гвозди в оставшихся кораблях?

– Наверное, да, кроме тех сорока, что совсем развалились.

– Тогда труби сбор. Мы оседлаем попутные волны. Начинай грузить всех на пригодные корабли.

– Все не поместятся! – воскликнул пораженный начальник лагеря.

– Пусть набиваются как сельди в бочке. И блюют друг на друга. В гавани Итий у них будет возможность отмыться, прыгая за борт прямо в доспехах. Грузи все, до последней баллисты, и отплываем.

– Кое-что из артиллерии придется оставить, – тихо сказал Атрий.

Брови Цезаря приподнялись.

– Я не оставлю тут ни артиллерию, ни тараны, ни мои механизмы, ни одного солдата, ни одного нестроевого, ни одного раба. Если ты не способен наладить погрузку, Атрий, это сделаю я.

Это были не пустые слова, и Атрий знал это. Он также знал, что теперь его будущее зависит от того, насколько точно он выполнит приказ, ведь сам командующий сделал бы это удивительно быстро и эффективно. Он не стал больше протестовать и ушел, так что вскоре раздался сигнал. Требоний засмеялся.

– Что тут смешного? – холодно спросил Цезарь.

Нет, не время шутить! Требоний мгновенно стал серьезным:

– Ничего, Цезарь. Совсем ничего.

Было решено отплыть через час после рассвета. Весь день солдаты и нестроевики трудились, нагружая самые крепкие корабли столь драгоценными для Цезаря баллистами, механизмами, повозками, мулами в ожидании прилива. Когда вода поднялась, они принялись толкать корабли, забираясь затем по веревочным лестницам на борт. Обычный груз судна составляли одна баллиста или несколько вспомогательных механизмов, четыре мула, одна повозка, сорок солдат и двадцать гребцов. Но восемнадцать тысяч солдат и нестроевиков и четыре тысячи рабов и матросов вкупе со всем остальным обеспечили каждому из судов значительный перегруз.

– Разве это не поразительно? – спросил Требоний Атрия, когда солнце зашло.

– Что? – безучастно спросил начальник лагеря, чувствуя, как дрожат колени.

– Он счастлив. О, он по-прежнему носит в себе свое горе, но он счастлив. Он опять творит нечто немыслимое для других.

– Надо было хотя бы отправлять корабли один за другим по мере погрузки!

– Это не для него! Он убыл с флотом и с флотом вернется. Все эти знатные галлы в гавани Итий должны видеть, что прибывает командующий, который держит все под контролем. А что это за флот, размазанный по морю? Нет, на подобное он ни за что не пойдет! И он прав, Атрий. Мы должны показать этим галлам, что мы лучше их во всем. – Требоний взглянул на темное небо. – Луна на ущербе. Но он отплывет, как только будет готов, не дожидаясь назначенного часа.

Верное предсказание. В полночь корабль Цезаря со свежим попутным ветром вышел в черноту моря. Лампы на корме и на мачте служили сигнальными огнями для других кораблей, следующих за ним.

Цезарь облокотился на леер между двумя опытными моряками, управлявшимися с кормовыми веслами, и стал смотреть на пляску крохотных светлячков над непроглядным мраком океана. «Vale, Британия. Я не буду скучать по тебе. Но что лежит там, за горизонтом, куда еще никто не плавал? Ведь это не маленькое море, это могучий океан. Именно там живет великий Нептун, а не в чаше Нашего моря. Возможно, состарившись, я возьму тяжелый корабль венетов, подниму его кожаные паруса и поплыву на запад, за солнцем. Ромул заблудился в Козьем болоте на Марсовом поле, и, когда он не вернулся домой, все подумали, что его забрали боги. И я уплыву во мглу вечности, и все будут думать, что я взят в царство богов. Моя Юлия там. Народ знает. Ее сожгли на Форуме и погребли среди героев. Однако сначала я должен выполнить все, чего требуют от меня моя кровь и мой дух».

Ветер гнал облака, но луна все же светила достаточно ярко, и корабли шли кучно под парусами, раздутыми, словно животы беременных женщин, так что весла в ход практически не пускали. Плавание заняло шесть часов. Корабль Цезаря вошел в гавань Итий вместе с рассветом. За ним в боевом порядке и в полном составе следовал флот. Удача вернулась к Цезарю. Ни один человек, ни одно животное или орудие не стали жертвой Нептуну.