Первое ощущение Деллия – благовонный воздух, густой от пьянящих ароматов, совершенно ему незнакомых. Затем обоняние отошло на второй план, уступив зрению, и он открыл рот, увидев стены из золота, пол из золота, статуи из золота, кресла и столы из золота. Присмотревшись, он решил, что это лишь золотое покрытие, тонкое, как ткань. Однако комната сверкала подобно солнцу. Две стены были покрыты изображениями необычных, двумерных людей и растений, окрашенных в сочные оттенки всех цветов. Кроме тирского пурпура.

– Все приветствуйте двух фараонов, правителей Верхнего и Нижнего Египта, сопричастных Осоке и Пчеле, детей Амона-Ра, Исиды и Птаха! – прогремел Аполлодор, стукнув золотым посохом об пол.

Глухой звук заставил Деллия изменить мнение о «тонкой ткани». Пол звучал как цельный.

Они сидели на двух изящных тронах: женщина на золотом возвышении, а мальчик на одну ступень ниже. На каждом странные одежды из тончайшего белого льна, на голове огромный убор из красной эмали вокруг круглого конуса белой эмали. На шеях широкие воротники, усеянные великолепными драгоценностями, оправленными в золото, на руках браслеты, талии опоясаны широкими поясами из драгоценных камней, на ногах золотые сандалии. Их лица были густо накрашены, у нее – белой краской, у него – охристой. Глаза обведены черными линиями, веки накрашены так, что глаз почти не видно. Все это придавало глазам зловещую форму. Это были нечеловеческие глаза.

– Квинт Деллий, – сказала царица (Деллий понятия не имел, что значит слово «фараон»), – мы приветствуем тебя в Египте.

– Я прибыл как официальный посол полководца Марка Антония, – произнес Деллий так же официально, – чтобы приветствовать двойной трон Египта.

– Как выразительно сказано, – заметила царица, жутко поведя глазами.

– Это все? – спросил мальчик, и его глаза сверкнули.

– Э-э, к сожалению, нет, царь. Триумвир Марк Антоний требует вашего присутствия в Тарсе, чтобы ответить на обвинение.

– Обвинение? – удивился мальчик.

– В том, что Египет помогал Гаю Кассию, тем самым нарушив обязательства друга и союзника римского народа.

– И это обвинение? – спросила Клеопатра.

– Очень серьезное, царица.

– Тогда мы поедем в Тарс и лично ответим. Ты можешь идти, Квинт Деллий. Когда мы будем готовы к отъезду, тебе сообщат.

И это все! К обеду не пригласили, не устроили приема, чтобы представить его ко двору – ведь должен же быть двор! Ни один восточный монарх не мог править без нескольких сотен подхалимов, твердящих ему, какой он замечательный. Но Аполлодор решительно выпроводил Деллия из зала, очевидно чтобы вновь предоставить его самому себе!

– Фараон поплывет в Тарс, – сказал Аполлодор, – поэтому у тебя две возможности, Квинт Деллий. Ты можешь отослать твоих людей домой по суше и поехать с ними – или отослать твоих людей домой по суше и отправиться морем на одном из царских кораблей.

«Ага! – подумал Деллий. – Кто-то предупредил их о моем приезде. В Тарсе есть шпион. Эта аудиенция была фарсом, имеющим целью поставить на место меня и Антония».

– Я отправлюсь морем, – надменно ответил Деллий.

– Мудрое решение.

Аполлодор поклонился и ушел, а Деллий в ярости поспешил на улицу, чтобы остыть. Как они посмели? Аудиенция не дала ему возможности оценить женские прелести царицы или даже решить для себя, действительно ли мальчик – сын Цезаря. Он увидел только пару раскрашенных кукол, более странных, чем та деревянная игрушка, которую его дочь таскала по дому, словно живое существо.

Солнце ярко светило, было жарко. Деллий подумал, что неплохо бы освежиться в этой прелестной бухте возле дворца. Он не умел плавать – странно для римлянина, – но пройтись босиком, где воды по колено, не боялся. Он спустился по нескольким ступеням из известняка и сел на валун, чтобы расстегнуть темно-бордовые сенаторские кальцеи.

– Хочешь поплавать? Я тоже, – послышался веселый голос ребенка, довольно низкий. – Самый лучший способ освободиться от всей этой мазни.

Деллий испуганно обернулся и увидел мальчика-царя, голого, в одной набедренной повязке, но все еще с разрисованным лицом.

– Ты плыви, а я похожу по воде, – сказал Деллий.

Цезарион вошел в воду по пояс, окунулся и поплыл, бесстрашно удаляясь от берега. Он нырнул и вынырнул. На лице еще оставалась странная смесь черной краски с охрой. Он опять нырнул и вынырнул. И так несколько раз.

– Краска растворяется в воде, даже соленой, – объяснил мальчик, обеими руками смывая краску с лица.

И вот перед Деллием предстал Цезарь. Никто не мог бы оспорить сходство мальчика с отцом. Не поэтому ли Антоний хочет представить его сенату и просить подтвердить его статус царя Египта? Пусть только все в сенате, кто знал Цезаря, увидят этого ребенка, и он соберет клиентуру быстрее, чем корпус корабля обрастет ракушками. Марк Антоний хочет сместить Октавиана, который может подражать Цезарю только в башмаках на толстой подошве и копируя его жесты. Цезарион – вот оригинал, а Октавиан – пародия. О, умница Марк Антоний! Свали Октавиана, показав Риму Цезаря. Солдаты-ветераны растают, как лед на солнце, а они – грозная сила.

Клеопатра, снявшая царский макияж более обычным способом – теплой водой, рассмеялась.

– Аполлодор, это замечательно! – воскликнула она, передавая прочитанные бумаги Сосигену. – Где ты их достал? – спросила она, пока Сосиген, хихикая, перебирал их.

– Его писарь больше любит деньги, чем статуи, дочь Амона-Ра. Писарь сделал лишнюю копию и продал ее мне.

– Интересно, Деллий действовал по инструкции? Или это просто способ показать своему хозяину, что он недаром ест его хлеб?

– Последнее, царица, – ответил Сосиген, вытирая выступившие от смеха слезы. – Это так глупо! «Статуя Сераписа, расписанная Никием»? Никий умер задолго до того, как Бриаксис залил бронзу в форму. И он пропустил Аполлона работы Праксителя в гимнасии – назвал его «скульптурой, не представляющей большой художественной ценности»! О Квинт Деллий, ты дурак!

– Не будем недооценивать человека только потому, что он не может отличить Фидия от неаполитанской гипсовой копии, – сказала Клеопатра. – Его список – свидетельство того, что Антоний отчаянно нуждается в деньгах. В деньгах, которые я не намерена давать ему.

Явился Каэм в сопровождении своей жены.

– Таха, наконец-то! Что говорит чаша об Антонии?

Гладкое красивое лицо осталось спокойным. Таха, жрица бога Птаха, была с раннего детства обучена скрывать эмоции.

– Лепестки лотоса образовали узор, какого я никогда не видела, дочь Ра. Я много раз бросала их в воду, но рисунок не менялся. Да, Исида одобряет Марка Антония как отца твоих детей, но это будет нелегко, и это случится не в Тарсе. В Египте, только в Египте. У него мало семени, его нужно поить соками и кормить фруктами, усиливающими мужское семя.

– Если узор незнакомый, Таха, мать моя, как ты можешь быть уверена в том, что говорят лепестки?

– Я проверила по священным папирусам, фараон. Такие толкования последний раз были записаны три тысячи лет назад.

– Должна ли я отказаться от поездки в Тарс? – спросила Клеопатра Каэма.

– Нет, фараон. У меня были видения, и они говорят, что в Тарс ехать необходимо. Антоний – это, конечно, не бог с Запада, но в нем течет та же кровь. Этого для наших планов довольно, ведь мы не хотим вырастить соперника Цезариону! Все, что ему нужно, – это сестра, на которой он сможет жениться, и несколько братьев, которые будут преданно ему подчиняться.

Вошел Цезарион, оставляя после себя воду на полу.

– Мама, я только что говорил с Квинтом Деллием, – сообщил он, плюхаясь на ложе.

Кудахтая, как курица, Хармиона бросилась за полотенцами.

– Да? Сейчас? И где это произошло? – с улыбкой поинтересовалась Клеопатра.

Большие зеленые глаза, более яркие, чем у Цезаря, но не столь проницательные, весело сощурились.

– Я пошел купаться, и он был там, шлепал по воде босиком. Можешь себе представить? Шлепал босиком! Он признался, что не умеет плавать, а значит, и не служил контуберналом. Кабинетный вояка.

– Разговор был интересный, сын мой?

– Я ввел его в заблуждение, если ты это имеешь в виду. Он заподозрил, что кто-то предупредил нас о его приезде, но, когда я уходил, он был убежден, что его приезд стал для нас сюрпризом. Подозрения возникли, когда он узнал, что мы плывем в Тарс. Я «проговорился», что в конце апреля мы обычно выводим все корабли из доков, чтобы проверить их и потренировать экипажи. «Какая удача! – сказал я. – Мы можем сразу ехать, нам не нужно тратить уйму времени на починку кораблей».

«А ему нет еще и шести лет, – подумал Сосиген. – Этого ребенка благословили все боги Египта».

– Мне не нравится слово «мы», – нахмурилась мать.

Радость на лице погасла.

– Мама! Ты не можешь! Я поеду с тобой, я непременно поеду с тобой!

– Кто-то должен править в мое отсутствие, Цезарион.

– Но не я! Я еще слишком юн!

– Ты достаточно взрослый, и хватит об этом. В Тарс ты не поедешь.

Этот приговор уязвил пятилетнего мальчика. Такую обиду может почувствовать только ребенок, когда ему не разрешают изведать что-то новое и очень желанное. Он разревелся, и мать подошла, чтобы успокоить его, но он сильно оттолкнул ее, так что она пошатнулась, и выбежал из комнаты.

– Он переживет это, – спокойно сказала Клеопатра, – ведь он сильный.

«Но не без потерь», – подумала Таха, которая увидела другого Цезариона, обиженного, лишенного отца, одинокого. Он – Цезарь, не Клеопатра, и она не понимает его. Он хотел в Тарс не для того, чтобы ходить перед всеми с важным видом как царь. Он хотел увидеть новые места, хоть ненадолго вырваться из тесного мирка, в котором живет.

Два дня спустя царский флот собрался в Большой гавани. Гигантская баржа «Филопатор» была пришвартована к пристани в небольшом рукаве, называемом Царской гаванью.

– О боги! – воскликнул Деллий, увидев ее. – Неужели в Египте все бо́льших размеров, чем в остальном мире?

– Нам нравится так думать, – ответил Цезарион, который по причинам, известным только ему, повсюду следовал за Деллием.

– Это же баржа! Она утонет, если волны раскачают ее.

– Это корабль, а не баржа, – поправил Цезарион. – У корабля есть киль, а у баржи его нет, – продолжал он, подражая школьному учителю. – Киль «Филопатора» был вырублен из огромного цельного ливанского кедра – мы тогда владели Сирией. «Филопатор» правильно построен, с кильсоном, бортовыми килями и плоскодонным корпусом. На нижней палубе есть несколько комнат. И посмотри: оба ряда весел в выносных уключинах. Высота мачты сто футов. Капитан Агафокл приказал держать на борту треугольный парус на случай сильного ветра. Видишь фигуру на носу? Это сам Филопатор. Он идет впереди.

– Ты много знаешь, – сказал Деллий, который ничего не понимал в кораблях, даже после этого урока.

– Наш флот доходит до Индии и острова Тапробана. Мама обещала мне, что, когда я стану старше, она возьмет меня в Аравийский залив посмотреть, как корабли спускают на воду. Как я хотел бы поплыть с ними!

Вдруг мальчик напрягся, готовый рвануться с места.

– Моя няня идет! Отвратительно иметь няню!

И он убежал, чтобы улизнуть от бедной женщины, не справлявшейся со своим подопечным.

Вскоре после этого пришел слуга за Квинтом Деллием. Пора подниматься на борт, но не на борт «Филопатора». Деллий не знал, радоваться этому или огорчаться: корабль царицы несомненно отстанет от остальных, несмотря на всю его роскошь.

Деллию было невдомек, что корабельные мастера Клеопатры усовершенствовали корабль, успешно прошедший испытания на море. «Филопатор» был триста пятьдесят футов в длину и сорок футов в ширину. Переместив оба ряда весел в выносные уключины, мастера увеличили пространство нижней палубы. Но фараона нельзя поселить рядом с работниками, поэтому нижнюю палубу занял экипаж корабля в сто пятьдесят человек, большинство из которых испытывали ужас при одной мысли о море.

Старая гостиная на корме была переделана в покои фараона, там размещались просторная спальня, комнаты для Хармионы и Ирады и столовая на двадцать одно ложе. Аркада колонн с капителями в форме лотоса, оставшаяся на месте, переходила перед мачтой в возвышение под крышей из фаянсовой плитки, поддерживаемой четырьмя новыми колоннами. Далее располагалась гостиная, несколько уменьшенная по сравнению с былыми временами, чтобы Сосиген и Каэм могли иметь собственные комнаты. И совсем близко к носу находилась хитро спрятанная открытая кухня. Во время плавания по реке еда большей частью готовилась на суше; огонь всегда опасен для деревянного корабля. Но во время морского путешествия не было возможности пристать к берегу для приготовления пищи.

Клеопатра взяла с собой Хармиону и Ираду, двух светловолосых македонок безупречного происхождения, ее компаньонок с самого раннего детства. Им предстояло выбрать тридцать молодых девушек для сопровождения фараона в Тарс, красивых лицом и с роскошными формами, но при этом не распутных. Плата была десять золотых драхм, целое состояние, но не деньги примирили их с неизвестным, а одежда, которую им выдали для того, чтобы они носили ее в Тарсе: тончайшие золотые и серебряные ткани, сверкающая металлическими нитями парча, прозрачный лен всех цветов радуги, шерсть настолько тонкая, что облегала тело, словно ее намочили. В Пелузии, на рынке рабов, были куплены десять симпатичных мальчиков и пятнадцать очень высоких мужчин хорошего телосложения из варварских племен. На рынке мужчины были выставлены в юбках, вышитых на манер павлиньих хвостов, и Клеопатра решила, что павлин станет эмблемой «Филопатора». Золота на покупку павлиньих перьев было потрачено столько, что Антоний заплакал бы от зависти.

В первый день мая флот отплыл. «Филопатор» шел впереди под парусом, надменно демонстрируя остальным кораблям свою корму. Только пассаты могли бы помешать им плыть на север, но в это время года пассаты не дули. Свежий юго-восточный бриз наполнял паруса кораблей, облегчая работу гребцам. Ни один шторм не заставил их искать укрытия в ближайшей бухте, а лоцман на борту «Филопатора» безошибочно узнавал все мысы на побережье Сирии. У мыса Геркулеса, напротив узкой оконечности Кипра, он пришел к Клеопатре.

– Царица, у нас есть две возможности, – встав на колени, доложил он.

– Какие, Паламед?

– Можно продолжать следовать вдоль сирийского берега до Розосского мыса, затем пересечь верхнюю часть Исского залива до устьев больших рек Киликии Педии. Но там обязательно встретятся наносные песчаные острова и мели, и мы будем плыть медленно.

– А другая возможность?

– Выйти в открытое море прямо здесь и поплыть на северо-запад – может быть, с этим ветром, – пока мы не достигнем Киликии около устья реки Кидн.

– Сколько мы выиграем, если поплывем морем, Паламед?

– Трудно сказать, царица, но примерно десять дней. Реки Киликии Педии разольются – это дополнительное препятствие, если мы будем держаться берега. Но ты должна понять, что второй вариант опасен. Шторм или перемена ветра могут отнести нас куда-нибудь далеко, от Ливии до Греции.

– Мы рискнем и поплывем морем.

И речные боги Египта, неожиданно для римского Нептуна появившиеся на широких просторах его царства, оказались достаточно могущественными, так что флот благополучно доплыл до устья реки Кидн. А возможно, Нептун, римский бог, заключил союз со своими египетскими братьями. Каковы бы ни были причины, на десятый день мая флот собрался у отмели реки Кидн. Разбухший поток не давал подойти к берегу. Гребцам пришлось налечь на весла, чтобы отработать свои деньги. Проход был четко обозначен крашеными сваями. Между ними неутомимо трудились баржи, освобождая фарватер от песка и грязи. У всех кораблей была низкая посадка, особенно у грузного «Филопатора», построенного для плавания по рекам. Клеопатра приказала флоту плыть впереди нее, чтобы Деллий успел сообщить Антонию о ее прибытии.

Антоний был не в духе, не находил себе места, но по-прежнему оставался трезвым.

– Ну? – нетерпеливо спросил он, глядя на Деллия и показывая на стол, заваленный свитками и бумагами. – Взгляни-ка сюда! И все это или счета, или плохие новости! Тебе удалось? Клеопатра приедет?

– Клеопатра уже здесь, Антоний. Я плыл с ее флотом, сейчас вставшим на якоре в низовьях реки. Двадцать трирем, все военные – боюсь, никакой возможности сторговаться.

Скрипнуло кресло. Антоний встал и прошел к окну. Его движения показали Деллию, какими грациозными могут быть крупные люди.

– Где она? Надеюсь, ты велел начальнику порта пришвартовать ее на лучшее место?