– Муж мой, почему ты хранишь верность такому вульгарному невеже, как Марк Антоний? Почему не Цезарю Октавиану, во всех отношениях совершенно другому?

Нерон остановился, повернулся к жене и посмотрел на нее скорее удивленно, чем раздраженно.

– Происхождение перевешивает все. Антоний более знатного рода. Рим принадлежит людям со знаменитыми предками. Они, и только они имеют право занимать высокие государственные должности, управлять провинциями, вести войны.

– Но Октавиан – племянник Цезаря! Разве происхождение Цезаря не безупречно?

– О, у Цезаря было все: происхождение, ум, красота. Благороднейший из благородных патрициев. Даже его плебейская кровь была самой лучшей: мать из рода Аврелиев, бабушка из рода Марциев, прабабушка из рода Попилиев. А Октавиан – мошенник! Капля крови Юлиев, а остальное – помои. Кто такие Октавии из города Велитры? Абсолютно никто! Некоторые Октавии вполне уважаемые, но не те, что из Велитр. Один из прадедов Октавиана делал веревки, другой пек хлеб. Его дед был банкиром. Низко, низко! Его отец удачно женился во второй раз на племяннице Цезаря. Хотя и в ней кровь не чистая – ее отец был богатым ничтожеством, которое купило сестру Цезаря. В те дни у Юлиев не было денег, они вынуждены были продавать своих дочерей.

– А разве в племяннике не четверть крови Юлиев? – смело спросила Ливия Друзилла.

– Он внучатый племянник, этот маленький позер! Одна восьмая крови Юлиев. Остальная часть отвратительна! – рявкнул Нерон, теряя терпение. – Я не знаю, что заставило великого Цезаря выбрать низкорожденного мальчишку своим наследником, но в одном ты можешь быть уверена, Ливия Друзилла: я никогда не свяжусь с людьми, подобными Октавиану!

«Ну-ну, – подумала Ливия Друзилла, – вот почему так много аристократов Рима ненавидят Октавиана! С моим высоким происхождением я должна бы тоже ненавидеть его, но он заинтриговал меня. Он так высоко поднялся! Меня это восхищает, я могу его понять. Возможно, время от времени Рим должен создавать новых аристократов. Возможно даже, что великий Цезарь понимал это, когда составлял завещание».

Ливия Друзилла слишком упрощенно истолковала причины, побудившие Нерона принять сторону Марка Антония, но и рассуждения Нерона были столь же примитивными. Он был чересчур узколобым. Сколько бы лет он ни проучился потом, умнее, чем в юности на службе у Цезаря, он не стал. Он был до такой степени туп, что не понимал, как сильно Цезарь его невзлюбил. С него как с гуся вода, сказали бы галлы. Когда в твоих жилах течет самая чистая кровь, какой изъян может найти в тебе товарищ-аристократ?

Первый месяц пребывания Антония в Афинах был заполнен женщинами, но ни одна из них не стоила его драгоценного времени. Хотя было ли его время действительно ценным, если все, что он делал, не приносило плодов? Единственная хорошая новость из Аполлонии пришла с Квинтом Деллием, который сообщил, что его легионы прибыли на западный берег Македонии и заняли хорошую позицию в месте с довольно благоприятным климатом.

Почти сразу после Деллия появился Луций Скрибоний Либон, сопровождавший женщину, которая, конечно, не могла улучшить настроение Антония, – его мать.

Она ворвалась в его кабинет, теряя на ходу шпильки, соря семенами для птиц, которых служанка несла в клетке, и нитками из длинной бахромы, пришитой какой-то сумасшедшей портнихой к краям ее меховой накидки. Ее волосы висели прядями, теперь уже седыми, а не золотистыми, но глаза оставались такими же, какими их помнил ее сын, – вечно исторгающими слезы.

– Марк, Марк! – воскликнула она, кидаясь ему на грудь. – О мой дорогой мальчик, я думала, что больше не увижу тебя! Какое ужасное время я пережила! Жалкая комнатушка на вилле, где день и ночь раздавались всякие непристойные звуки! Улицы оплеванные, залитые содержимым ночных горшков! Кровать, по которой ползают клопы, помыться негде…

Антоний наконец смог усадить ее в кресло и успокоить настолько, насколько кому-либо удавалось успокоить Юлию Антонию. Только когда слезы немного стихли, у него появилась возможность увидеть, кто вошел следом за ней. Ах! Подхалим из подхалимов, Луций Скрибоний Либон. Он не был сторонником Секста Помпея – он связался с ним, чтобы из кислого подвоя получить сладкий виноград. Невысокого роста и худощавого телосложения, с лицом, которое выдавало звериную натуру: цепкий, робкий, честолюбивый, неуверенный, эгоистичный. Ему выпал шанс, когда старший сын Помпея Великого влюбился в его дочь и развелся с Клавдией Пульхрой, чтобы жениться на ней. Воспользовавшись ситуацией, Либон обязал Помпея Великого возвысить его, как приличествует тестю его сына. Затем, когда Гней Помпей погиб вслед за отцом, Секст, младший сын, женился на его вдове. Так Либон стал командовать морским флотом и теперь действовал как неофициальный посол своего хозяина, Секста. Женщины из рода Скрибониев удачно выходили замуж. Сестра Либона дважды была замужем за богатыми, влиятельными людьми, причем один раз за патрицием Корнелием, от которого родила дочь. Хотя Скрибонии давно стукнуло тридцать и она дважды осталась вдовой, Либон не терял надежды найти ей третьего мужа. Симпатичная, может рожать, приданое в двести талантов. Да, его сестра Скрибония снова выйдет замуж.

Однако женщины Либона не интересовали Антония. Его беспокоил сам Либон.

– Зачем ты привез ее ко мне? – спросил Антоний.

Либон широко открыл глаза, раскинул руки:

– Мой дорогой Антоний! Куда еще мне было ее везти?

– Ты мог отправить ее в Рим, у нее там дом.

– Она закатила такую истерику, что мне пришлось выпроводить из комнаты Секста Помпея, иначе бы он ее убил. Поверь мне, она не желала ехать в Рим, все время кричала, что Октавиан казнит ее за измену.

– Казнит родственницу Цезаря? – недоверчиво переспросил Антоний.

– А почему нет? – с невинным видом спросил Либон. – Он же внес в проскрипционные списки Луция, брата твоей матери.

– Мы с Октавианом сделали это вместе! – резко заметил Антоний. – Но мы не казнили его! Нам нужны были его деньги, вот и все. У моей матери денег нет. Ей ничего не угрожает.

– Вот ты и скажи ей об этом! – раздраженно крикнул Либон.

В конце концов, он терпел ее во время долгого вояжа. С него хватит.

Если бы кто-то из них подумал посмотреть на нее, то увидел бы, что полные слез голубые глаза полны также и хитрости и что уши, украшенные огромными серьгами, чутко ловят каждое произнесенное слово. Юлия Антония могла быть монументально глупой, но она очень заботилась о своем благополучии и была убеждена, что ей намного лучше будет жить со старшим сыном, чем торчать в Риме, оставшись без дохода.

К этому времени прибыли управляющий и несколько перепуганных служанок. Не обратив внимания на их подобострастный ужас, Антоний с радостью передал им свою мать, попутно уверяя ее, что не собирается отсылать ее в Рим. Наконец трудное дело было сделано, и в кабинете воцарился мир. Антоний вернулся в кресло и с облегчением вздохнул.

– Вина! Хочу вина! – крикнул он, вдруг вскакивая. – Либон, красного или белого?

– Спасибо, хорошего крепкого красного. Без воды. Воды я столько видел за последние три нундины, что мне хватит на всю оставшуюся жизнь.

Антоний усмехнулся:

– Понимаю. Сопровождать мою мать небольшое удовольствие. – Он налил бокал до краев. – Вот, это должно помочь. Хиосское, десятилетней выдержки.

Молчание длилось, пока двое пьяниц с удовольствием поглощали вино, уткнув носы в бокалы.

– Так что же привело тебя в Афины, Либон? – спросил Антоний, прерывая молчание. – И не говори, что это моя мать.

– Ты прав. Твоя мать просто удобный предлог.

– Не для меня, – прорычал Антоний.

– Я хотел бы знать, как ты это делаешь, – весело поинтересовался Либон. – Когда ты просто говоришь, у тебя высокий и негромкий голос. Но в один миг ты можешь превратить его в низкий горловой рык.

– Или рев. Ты забыл про рев. И не спрашивай меня, как я это делаю. Я не знаю. Просто так получается. Если хочешь услышать рев, продолжай уклоняться от ответа на мой вопрос.

– Э-э, нет, не хочу. Но если мне будет позволено вернуться к проблеме твоей матери, я советую дать ей много денег, чтобы она пробежалась по лучшим магазинам Афин. Сделай так, и ты больше не увидишь и не услышишь ее. – Либон с улыбкой наблюдал за пузырьками вина на краях бокала. – Как только она узнала, что твой брат Луций прощен и послан в Дальнюю Испанию с полномочиями проконсула, с ней стало легче иметь дело.

– Так почему ты здесь? – снова спросил Антоний.

– Секст Помпей посчитал, что нам следует встретиться.

– Правда? С какой же целью?

– Образовать союз против Октавиана. Вы двое сделаете из Октавиана фарш.

Поджав губы, Антоний отвел глаза.

– Союз против Октавиана… Заклинаю, скажи мне, Либон, почему я, один из трех правителей, назначенных сенатом и народом Рима для восстановления республики, должен вступать в союз с каким-то пиратом?

Либон поморщился:

– Секст Помпей – наместник Сицилии в полном соответствии с mos maiorum! Он не считает законным ни триумвират, ни проскрипционный эдикт, по которому он безвинно объявлен вне закона, не говоря уже о конфискации имущества! Его действия на море – это лишь средство убедить сенат и народ Рима, что его осудили несправедливо. Отмените приговор, снимите запреты, и Секст Помпей перестанет, э-э, пиратствовать.

– И он думает, что я выступлю в сенате с предложением реабилитировать его, восстановить в правах в обмен на помощь в борьбе с Октавианом?

– Именно так, да.

– Насколько я понимаю, он предлагает начать открытую войну, и лучше прямо завтра?

– Ну-ну, Марк Антоний, все ведь знают, что вы с Октавианом рано или поздно столкнетесь! А поскольку из вас двоих – Лепида я в счет не беру – ты имеешь imperium maius над девятью десятыми Римской империи и контролируешь ее легионы и ее доходы, что еще может случиться в результате вашего столкновения, как не полномасштабная война? Более пятидесяти последних лет история Римской республики – это одна гражданская война за другой, и ты действительно веришь, что Филиппы – это конец? – Либон говорил тихо, с невозмутимым лицом. – Секст Помпей устал быть hostis. Он хочет получить то, что принадлежит ему по праву, – восстановление гражданства, разрешение наследовать имущество его отца, Помпея Магна, возврат этого имущества, консульство и права проконсула в Сицилии навсегда. – Либон пожал плечами. – Есть еще кое-что, но пока достаточно, я думаю.

– И в ответ на все это?

– Контролировать моря будет твой союзник. Простите заодно Мурка, и у тебя будет и его флот. Агенобарб говорит, что он сам по себе, хотя тоже такой же пират. Секст Помпей также гарантирует тебе бесплатное зерно для легионов.

– Он требует от меня выкуп.

– Это «да» или «нет»?

– Я не заключаю договоров с пиратами, – сказал Антоний обычным голосом. – Однако ты можешь сказать твоему хозяину, что, если мы встретимся на море, я надеюсь, он пропустит меня, куда бы я ни направлялся. Если он сделает так, мы посмотрим.

– Скорее «да», чем «нет».

– Скорее ничего, чем что-то, – на данный момент. Мне не нужен Секст Помпей, чтобы раздавить Октавиана, Либон. Если Секст думает, что он нужен, он ошибается.

– Если ты решишь переправлять свои легионы из Македонии в Италию по Адриатике, Антоний, тебе ни к чему помехи в виде чужого флота.

– Адриатика – это участок Агенобарба, и он мне не помешает. Я его не боюсь.

– Значит, Секст Помпей не может назвать себя твоим союзником? Ты не выступишь в сенате в его защиту?

– Конечно нет, Либон. Самое большее, на что я соглашусь, – это не ловить его. Если бы я охотился за ним, то исколошматил бы его. Скажи ему, что бесплатное зерно он может оставить себе, но я хочу, чтобы он продал зерно для моих легионов по обычной оптовой цене – пять сестерциев за модий, и ни драхмой больше.

– Это невыгодная сделка.

– Ставить условия могу я, а не Секст Помпей.

«Уж не заупрямился ли он потому, что теперь у него мать на шее? – думал Либон. – Я говорил Сексту, что это плохая идея, но он не слушал».

В комнату вошел Деллий под руку еще с одним подхалимом, Сентием Сатурнином.

– Взгляни, кто приехал с Либоном из Агригента! – радостно крикнул Деллий. – Антоний, у тебя еще осталось то хиосское красное?

– Тьфу! – плюнул в сердцах Антоний. – Где Планк?

– Здесь я, Антоний! – откликнулся Планк, подходя, чтобы обнять Либона и Сентия Сатурнина. – Здорово, правда?

«Очень здорово, – кисло подумал Антоний. – Четыре порции сиропа».

Марш его армии к Адриатическому побережью Македонии начался просто как демонстрация, чтобы напугать Октавиана. Отказавшись от мысли воевать с парфянами, пока не наскребет денег, Антоний сначала хотел оставить свои легионы в Эфесе, но визит в Эфес изменил его намерение. Каниний был слишком слаб, чтобы контролировать столько старших легатов, если рядом не будет Антония. Кроме того, идея напугать Октавиана была очень заманчивой, и противостоять такому искушению он не мог. Все были того мнения, что вот-вот разразится война между двумя триумвирами. Но Антоний оказался перед дилеммой. Не покончить ли с Октавианом прямо сейчас? Эта кампания будет дешевой, и у него имелось достаточно кораблей для перевозки легионов по морю домой, где он мог пополнить свои войска легионерами Октавиана, а также забрать у Поллиона и Вентидия их четырнадцать легионов! И еще десять в случае поражения Октавиана. А все, что он найдет в казначействе, пойдет в его военную казну.

И все-таки Антоний колебался… Когда выяснилось, что совет Либона насчет Юлии Антонии сработал и она исчезла с его горизонта, Антоний слегка расслабился. Его афинское ложе было удобным, а что касается армии в Аполлонии… Время покажет, что ему делать. Он не подумал, что, откладывая это решение, он возвещал всему миру, что планов на будущее у него нет.