8
Леджер

Вернувшись домой вчера вечером, я не заехал в гараж. Диэм любит, проснувшись утром, выглянуть из окна, чтобы убедиться, что я дома, а если машина в гараже, то она огорчается. По словам Грейс.

Я живу напротив них с тех пор, как Диэм исполнилось восемь месяцев, но если не считать времени, когда я уезжал в Денвер, то я живу в этом доме всю жизнь.

Мои родители уже несколько лет не живут тут, даже притом, что сейчас они оба спят в гостевой спальне.

Когда отец вышел на пенсию, они купили трейлер и теперь путешествуют по стране. Вернувшись в город, я выкупил у них дом, а они погрузились в трейлер и уехали. Я думал, это продлится в лучшем случае год, но прошло уже больше четырех, и они не проявляют никакого желания останавливаться.

Если бы только они еще предупреждали, когда появятся. Может, стоит поставить в их телефоны приложение с GPS, чтобы я мог получать какие-то предупреждения? Не то чтобы я не радовался их приездам. Но было бы все же лучше, если бы я мог к ним подготовиться.

Вот почему свой новый дом я обношу забором.

Ну, по крайней мере, планирую.

Строительство идет небыстро, потому что мы с Романом много делаем сами. Каждое воскресенье мы с ним приезжаем туда, в Чешир-Ридж, и работаем с восхода и до заката. Самые трудные вещи я отдаю на заказ, но большую часть постройки мы сделали сами. После двух лет такой воскресной работы дом начал принимать законченный вид. Так что, может, еще полгода, и я туда перееду.

– Куда ты идешь?

Я оборачиваюсь уже у самой двери в гараж. Отец стоит на пороге гостевой спальни. В одних трусах.

– У Диэм бейсбол. Не хотите тоже пойти?

– Не-а. Слишком сильное похмелье, чтоб иметь дело с детьми, да и нам надо ехать дальше.

– Вы уже уезжаете?

– Мы через пару недель вернемся. – Отец обнимает меня. – Твоя мать еще спит, но я передам ей, что ты попрощался.

– Может, если вы в следующий раз заранее сообщите, что приедете, я возьму выходной.

Отец качает головой.

– Не, нам нравится изумление на твоем лице, когда мы приезжаем внезапно.

Он уходит в ванную и закрывает дверь.

Я выхожу через гараж и иду через улицу к дому Грейс и Патрика.

Я надеюсь лишь, что у Диэм не будет охоты поболтать, потому что мне чертовски трудно сконцентрироваться. Я могу думать только о той девушке из бара и о том, как я хочу снова увидеть ее. Интересно, будет очень по-дурацки, если я оставлю записку у нее на двери?

Я стучу в дверь Грейс и Патрика и вхожу. Мы постоянно ходим домой друг к другу, и в какой-то момент нам надоело кричать: «Открыто!» У нас всегда открыто.

Грейс на кухне. Диэм сидит посреди стола, скрестив ноги, и с миской омлета на коленях. Она никогда не сидит на стуле. Она всегда сидит сверху чего-то вроде спинки дивана, кухонной стойки, обеденного стола. Она верхолаз.

– Ты еще в пижаме, Ди. – Я забираю у нее миску и указываю в сторону коридора. – Давай одевайся, нам уже пора. – Она убегает в свою комнату надевать бейсбольную форму.

– Мне казалось, игра в десять, – говорит Грейс. – Я бы ее переодела.

– Так и есть, но я сегодня дежурю, раздаю им напитки, так что мне надо заскочить в магазин, а потом еще подобрать Романа. – Опершись на стойку, я беру мандарин и принимаюсь чистить его. Грейс загружает посудомойку. Она сдувает со щеки упавшую прядь волос.

– Она хочет горку, – говорит Грейс. – Такую большую, нелепую, с разными модулями, вроде тех, что были у вас во дворе. У ее школьной подружки Найлы есть такая, а ты же знаешь, мы не можем ей отказать. Это будет ее пятый день рождения.

– Она все еще у меня.

– Правда? Где?

– Она разобрана и лежит в сарае, но я могу помочь Патрику ее собрать. Должно быть не так уж и сложно.

– Думаешь, она еще в нормальном состоянии?

– Ну, когда я ее разбирал, то была. – Я не говорю ей, что разобрал ее из-за Скотти. После его смерти, глядя на нее, я всякий раз злился. Сунув в рот очередную дольку мандарина, я перевожу мысли в другое русло. – Не могу поверить, что ей уже пять.

Грейс вздыхает.

– Знаю. Невозможно. Нечестно.

Патрик заглядывает в кухню и ерошит мне волосы, как будто мне не без малого тридцать и я не выше его сантиметров на десять. – Грейс тебе сказала, что мы не идем на игру?

– Еще нет, – говорит Грейс. Закатив глаза, она переводит на меня раздраженный взгляд. – Моя сестра в больнице. Все в порядке, плановая операция, но нам нужно отвезти ее домой и покормить ее кошек.

– А что она делает на этот раз?

Грейс машет рукой перед лицом.

– Что-то с глазами. Кто знает? Она на пять лет старше меня, а выглядит на десять моложе.

Патрик закрывает ей рот.

– Брось. Ты прекрасна. – Грейс, рассмеявшись, отбрасывает его руку.

Я никогда не видел, чтобы они ссорились. Даже когда Скотти был маленьким. Мои родители часто пререкаются, пусть даже и в шутку, но за все двадцать лет, что я знаю Грейс и Патрика, они и этого никогда не делали.

Я тоже хочу так. Когда-нибудь. Хотя у меня нет на это времени. Я слишком много работаю, и иногда мне кажется, что я медленно закапываю себя в землю. Если я хочу прожить с девушкой столько времени, чтобы у нас сложилось, как у Грейс с Патриком, надо что-то менять.

– Леджер! – кричит Диэм из своей комнаты. – Помоги! – Я иду в коридор, чтобы посмотреть, что ей нужно. Она роется в шкафу, стоя на коленях. – Я не могу найти второй сапог – мне нужен сапог.

Она держит в руках красный ковбойский сапог и копается в вещах в поисках второго.

– Зачем тебе сапоги? Тебе нужны щитки.

– Я сегодня не хочу щитки. Я хочу надеть сапоги.

Щитки лежат у нее на кровати, и я беру их.

– В бейсболе не носят сапоги. Давай прыгай на кровать, я помогу тебе надеть их.

Она поднимается и швыряет на кровать второй красный сапог.

– Нашла! – Захихикав, она взбирается на кровать и начинает натягивать сапоги.

– Диэм, это бейсбол. В бейсбол не играют в сапогах.

– А я играю. Сегодня я буду в сапогах.

– Нет, не бу… – Я замолкаю. У меня нет времени с ней спорить, и я знаю, что, когда она придет на поле и увидит остальных детей в щитках, она даст мне снять эти сапоги. Так что я помогаю ей их надеть и захватываю щитки с собой, вынося ее из комнаты.

Грейс ждет нас у двери. Она протягивает Диэм пакетик сока.

– Хорошего дня. – Она целует Диэм в щеку и тут замечает ее сапоги.

– Не спрашивай, – говорю я, открывая входную дверь.

– Пока, Нана, – говорит Диэм.

Патрик в кухне, но, когда Диэм не прощается с ним, он драматически бежит за нами:

– А как же НоНо?

Когда Диэм начала говорить, Патрик хотел, чтобы она называла его Папа, но почему-то она стала называть Грейс Нана, а Патрика – НоНо, и это получалось настолько смешно, что мы с Грейс поощряли прозвища, и так они и закрепились.

– Пока, НоНо, – хихикая, говорит Диэм.

– Может, мы не успеем вернуться раньше вас, – говорит Грейс. – Если нет, оставишь ее у себя?

Не знаю, почему Грейс вообще спрашивает меня об этом. Я никогда не отказывался. И никогда не откажусь.

– Не торопитесь. Мы сходим куда-нибудь пообедать. – Когда мы выходим на улицу, я опускаю Диэм на землю.

– В «Макдоналдс»! – говорит она.

– Я не хочу в «Макдоналдс», – говорю я, пока мы переходим улицу, направляясь к моему грузовику.

– «Макавто»!

Я открываю заднюю дверцу и помогаю ей забраться в детское кресло.

– А как насчет мексиканской еды?

– Не-а. «Макдоналдс».

– А китайской? Мы давно не ели китайскую.

– «Макдоналдс».

– Знаешь что? Если ты наденешь на игру свои щитки, то мы пойдем в «Макдоналдс». – Я пристегиваю ее в кресле.

Она мотает головой.

– Нет, я хочу в сапогах. И я все равно не хочу есть, я сыта.

– К обеду проголодаешься.

– А вот и нет, я съела целого дракона. Я всегда буду сытой.

Иногда меня беспокоит, сколько она всего выдумывает, но она рассказывает все свои истории так убедительно, что я чаще удивляюсь, а не волнуюсь. Я не знаю, в каком возрасте ребенок должен понимать разницу между враньем и выдумкой, но я оставлю это на Грейс и Патрика. Мне не хочется подавлять мое любимое в ней качество.

Я выезжаю на улицу.

– Ты съела дракона? Целого дракона?

– Ага, но только это был маленький дракон, детеныш, и поэтому он уместился в мой живот.

– Где это ты нашла детеныша дракона?

– В «Волмарте».

– Они продают там детенышей драконов?

Она принимается рассказывать, как в «Волмарте» продают детенышей драконов, но только надо иметь специальный купон, и их могут есть только дети. Когда мы доезжаем до Романа, она объясняет, как надо их готовить.

– С шампунем и солью, – говорит она.

– Но шампунь же не едят.

– Так ты его и не ешь – ты в нем готовишь дракона.

– А-а-а. Я глупый.

Роман садится в машину с таким счастливым видом, точно собирается на похороны. Он ненавидит дни бейсбола. Он не слишком-то жалует детей. Он помогает мне тренировать их только потому, что никто из других родителей не вызвался это делать. А поскольку он работает на меня, то я просто внес это в круг его служебных обязанностей.

Он единственный из моих знакомых, кому платили бы за работу детского тренера, но, похоже, сам он к этому не стремится.

– Привет, Роман, – нараспев говорит Диэм с заднего сиденья.

– Я выпил только одну чашку кофе; не разговаривай со мной.

Роману двадцать семь, но они с Диэм в своих отношениях, полных любви и ненависти, встречаются где-то посередине, потому что оба ведут себя, как будто им по двенадцать.

Диэм принимается барабанить по его подголовнику.

– Проснись, проснись, проснись!

Роман поворачивает голову и смотрит на меня.

– Вся эта фигня, которой ты занимаешься в свое свободное время, чтобы помочь детям, не принесет тебе никакой пользы в загробной жизни, потому что религия – всего лишь социальный конструкт, созданный обществом, которое желает контролировать людей, так что рай – это всего лишь условность. А мы сейчас могли бы спокойно спать.

– Вау. Не хотел бы я увидеть тебя до кофе. – Я выезжаю с его двора задним ходом. – Если рай всего лишь условность, что же тогда ад?

– Бейсбольное поле.

9
Кенна

Еще не было и десяти утра, а я уже побывала в шести местах, пытаясь найти работу. И везде одно и то же. Они давали мне заявление. Спрашивали насчет опыта. Я говорила, что у меня его нет. И объясняла почему.

Тогда они извинялись и отказывали, но прежде оглядывали меня с ног до головы. Я знаю, что они думали. То же самое, что сказала моя квартирная хозяйка Рут, когда увидела меня в первый раз. Не думала, что ты будешь выглядеть вот так.

Люди считают, что женщина, побывавшая в тюрьме, должна выглядеть определенным образом. Что мы все одинаковые. Но мы матери, жены, дочери, люди.

И все, что мы хотим, – чтобы хоть в чем-то нам повезло.

Хоть в чем-то.

Седьмым местом, куда я прихожу, становится продуктовый магазин. Он находится чуть дальше от моего дома, чем мне бы хотелось, примерно в шести километрах, но я уже опробовала все, что можно, между ним и домом.

Когда я захожу внутрь, с меня течет пот, так что я заглядываю в туалет, чтобы умыться. Я мою руки, когда в туалет заходит невысокая женщина с шелковистыми темными волосами. Она не идет в кабинку. Просто прислоняется к стене и закрывает глаза. На ее бейджике написано: «Эми».

Когда она открывает глаза, то замечает, что я смотрю на ее туфли. На ней мокасины с вышивкой белыми и красными бусинами в форме круга.

– Нравится? – спрашивает она, поднимая ногу и покачивая ею из стороны в сторону.

– Да. Очень красивые.

– Их делает моя бабушка. Мы тут должны носить кроссовки, но старший менеджер не стал возражать против моих туфель. Думаю, он меня боится.

Я смотрю на свои грязные кроссовки. Мне становится противно. Я даже не понимала, что хожу в такой грязной обуви.

В таком виде нельзя искать работу. Я снимаю одну кроссовку и начинаю мыть ее в раковине.

– Я прячусь, – говорит женщина. – Так-то обычно я не торчу в туалете, но там в магазине сейчас одна старуха, которая всегда на все жалуется, а я, ну честно, сегодня не в состоянии выносить всю эту фигню. У меня дома двухлетка, и она не спала всю ночь, и я очень хотела взять больничный, но я старшая по смене, а старшим по смене больничный не положен. Так что мы приходим.

– И прячетесь в туалете.

– Именно, – ухмыляется она.

Я меняю кроссовки и начинаю мыть вторую. С комком в горле я спрашиваю:

– А вы нанимаете персонал? Я ищу работу.

– Вообще да, но у нас, наверное, нет ничего для тебя.

Она не должна заметить мое отчаяние.

– А кого же вы нанимаете?

– Упаковщиков продуктов. Это неполная ставка, мы обычно держим их открытыми для подростков с особыми потребностями.

– А. Ясно. Нет, конечно, я не хотела бы отнимать у кого-то работу.

– Да не в этом дело, – говорит она. – У нас не так-то много желающих из-за малого количества часов, но нам правда нужен кто-то на частичную ставку. Вроде двадцати часов в неделю.

Этого не хватит даже на квартплату, но если я стану хорошо работать, то, может, и смогу дослужиться до другой позиции.

– Я могу поработать, пока не появится кто-то с особыми потребностями. Мне бы сейчас не помешали деньги.

Эми оглядывает меня сверху вниз.

– А почему тебе так это нужно? Платят очень фигово.

Я начинаю обуваться.

– Ну, я… – Я завязываю кроссовку, оттягивая неизбежное признание. – Я только что вышла из тюрьмы. – Я стараюсь произнести это быстро и уверенно, как будто меня это особо не волнует. – Но я не… Я смогу выполнять работу. Я никого не подведу, и от меня не будет неприятностей.

Эми довольно громко смеется, но, когда я не смеюсь вместе с ней, она складывает руки на груди и наклоняет голову.

– Черт. Да ты что, серьезно?

Я киваю.

– Ага. Но если это против правил, я полностью понимаю. Ничего страшного.

Она отмахивается.

– Да ну. У нас и правил-то особых нет. Мы не сетевой магазин – мы можем нанимать кого хотим. Если честно, я обожаю смотреть этот сериал, Оранжевый – новый черный, так что если ты мне расскажешь, где там наврали, то я дам тебе заполнить заявление.

Я готова расплакаться. Но вместо этого изображаю улыбку.

– Я слышала столько шуток про этот сериал. Думаю, мне надо его посмотреть.

Эми кивает.

– Да. Да. Да. Сериал просто обалденный, и актеры отличные. Пошли со мной.

Мы с ней приходим к стойке обслуживания клиентов у входа в магазин. Она роется в ящиках, находит бланк заявления и протягивает мне вместе с ручкой.

– Если заполнишь прямо на месте, я поставлю тебя на инструктаж уже в понедельник.

Я беру у нее заявление. Мне так хочется поблагодарить ее, обнять, сказать, что она изменила всю мою жизнь. Но я просто улыбаюсь и тихо иду с заявлением на лавочку возле входа.

Я вписываю свое полное имя, но среднее имя беру в кавычки, чтобы они поняли, что меня надо называть Николь. Я не могу носить в этом городе бейдж с именем «Кенна». Кто-нибудь узнает его.

И начнутся разговоры.

Я успеваю заполнить половину первой страницы, когда меня прерывают.

– Привет.

Услышав этот голос, я крепко сжимаю ручку пальцами. Я медленно поднимаю голову – и передо мной стоит Леджер с тележкой, в которой лежит дюжина упаковок «Гаторейда» ^[1].

Я переворачиваю листок, надеясь, что он не успел прочесть вписанное туда имя. Сглотнув, я стараюсь показаться более уравновешенной по сравнению со своим вчерашним состоянием. Я указываю на «Гаторейд».

– В баре сегодня особый заказ?

Кажется, он испытывает облегчение, как будто ожидал, что я пошлю его к черту. Он стучит по упаковке.

– Тренирую детишек играть в бейсбол.

Я отворачиваюсь, этот ответ почему-то смущает меня. Он не походит на детского тренера. Повезло этим мамашкам.

О нет. Он тренирует детей. Разве у него есть ребенок? Ребенок и жена? Я что, едва не переспала с женатым бейсбольным тренером? Я стучу ручкой по планшету.

– А ты, что… хм-м… Разве ты женат?

Его ухмылка подсказывает мне, что нет. Он мог даже не произносить этого вслух, но он качает головой и говорит:

– Нет. – А потом кивает на заявление у меня на коленках. – Ты устраиваешься на работу?

– Ага. – Я перевожу взгляд в сторону стола обслуживания. Эми смотрит на меня. Мне так нужна эта работа, и я боюсь, что она может подумать, будто я стану отвлекаться на симпатичных барменов во время работы. Я отворачиваюсь, боясь, что болтовня с Леджером испортит все мои шансы. Я снова переворачиваю заявление, но кладу его так, чтобы он не видел моего имени. И начинаю писать адрес, надеясь, что он уйдет.

Но Леджер не уходит. Он отодвигает тележку в сторону, чтобы люди могли ходить мимо него, прислоняется плечом к стене и говорит:

– Я надеялся снова встретить тебя.

Нет, я не буду так поступать.

Я не буду поощрять наше общение, пока он не понимает, кто я.

И не буду рисковать этой работой, заигрывая с посетителями.

– Ты можешь уйти? – шепчу я, но так, чтобы он услышал.

Он корчит гримасу.

– Я сделал что-то не так?

– Нет, но мне правда нужно заполнить это заявление.

Он стискивает челюсти и отталкивается от стены.

– Мне просто показалось, что ты сердишься, и я как-то неловко чувствовал себя после вчерашнего, так что…

– Все в порядке. – Я снова оглядываюсь на стойку, и Эми все еще смотрит на меня. Обернувшись к Леджеру, я молю: – Мне правда очень нужна эта работа. А прямо сейчас мой будущий босс смотрит сюда, и – ничего личного, но ты весь в татуировках и выглядишь не очень, а мне не надо, чтобы она подумала, что из-за меня у нее возникнут неприятности. Мне плевать, что было вчера вечером. Все было по согласию. Все было нормально.

Он медленно кивает и хватается за ручку тележки.

– Все было нормально, – повторяет он, заметно обиженный.

Я чувствую некоторую неловкость, но не собираюсь ему врать. Он засунул руку мне в джинсы, и, если бы нам не помешали, мы бы, наверное, закончили бы тем, что трахнулись. В его грузовике. Ну насколько хорошим получился бы этот секс?

Но он прав – это было больше, чем нормально. Я не могу даже посмотреть на него, чтобы не заглядеться на его губы. Он отлично целуется, и мысли об этом меня преследуют, а ведь у меня столько гораздо более важных дел в жизни, чем пялиться на его рот.

Он пару секунд стоит молча, а потом вытаскивает из тележки пакет и достает коричневую бутылку.

– Я купил карамель. На случай, если ты снова зайдешь. – Он кидает бутылку в тележку. – В любом случае – удачи.

Он неуверенно поворачивается и выходит за дверь.

Я пытаюсь продолжить заполнять заявление, но понимаю, что вся дрожу. Мне кажется, будто во мне застряла бомба, которая начинает тикать в присутствии Леджера. И с каждой секундой я все ближе к тому, чтобы взорваться и выдать ему все свои тайны.

Я заполняю заявление, хотя почерк выходит нечетким, потому что руки дрожат. Когда я возвращаюсь к стойке и отдаю его Эми, она спрашивает:

– Это твой приятель?

Я изображаю дурочку.

– Кто?

– Леджер Уард.

Уард? Бар назывался «У Уарда». Он хозяин бара?

В ответ на вопрос Эми я мотаю головой.

– Нет, я его почти не знаю.

– Жаль. Он тут у нас лакомый кусочек, с тех пор как они с Леа разошлись.

Она говорит это так, будто я должна была знать эту Леа. Наверное, в таком городке все знают всех. Я гляжу на дверь, через которую ушел Леджер.

– Я не ищу лакомых кусочков. Мне бы обычную работу.

Эми смеется и просматривает мое заявление.

– Ты выросла здесь?

– Нет, я из Денвера. Я приехала сюда учиться в колледже. – Я вру, ведь я никогда не ходила ни в какой колледж – но это был университетский город, и когда-то я собиралась пойти учиться. Просто этого так и не случилось.

– А, да? И что ты учила?