Предварительное примечание и сокращения

День падения Робеспьера – 27 июля 1794 года – широко известен как 9 термидора II года по революционному календарю. Однако в целом я использовал знакомую григорианскую систему датировки, за исключением случаев, когда определенные события или законы традиционно упоминаются в терминах революционного календаря (например, Закон 14 фримера). Все даты в новом календаре относятся ко II году (1793–1794), если не указано иное.

Все события дневных и ночных часов либо воспроизведены непосредственно на основании данных из источников, либо представляют собой оценочную реконструкцию, основанную на обширной существующей документации. Все диалоги взяты прямо из первоисточников: ни один не выдуман, редактирование – минимально.

В примечаниях я указал места в границах Парижа со ссылкой на 48 «революционных секций», учрежденных в 1790 году. См. карту 2 и легенду. В разделе сносок в конце книги я указал современный округ.

Многие главные улицы и общественные здания были официально переименованы в ходе реализации политики революционного террора. В именах святых часто опускался их церковный статус: например, улицу Сент-Оноре иногда называли улицей Оноре, предместье Сент-Антуан – предместьем Антуан. Однако многие из этих официальных переименований не получили широкого распространения среди парижан и не укоренились в языке. Следовательно, я использовал новые революционные названия только там, где они получили широкое распространение: таким образом, старую (и современную) площадь Отель-де-Виль обычно именовали площадью Коммуны, тогда как площадь Каррузель за пределами дворца Тюильри редко называли ее новым официальным названием – площадь Соединения. Я всегда старался выбирать наиболее уместное и наименее вводящее в заблуждение название.

Повсеместно используются следующие сокращения:

Гр. – гражданин

КОС – Комитет общественного спасения (Comité de salut public)

КОБ – Комитет общей безопасности (Comité de sûreté générale)

НГ – Национальная гвардия (Garde nationale)

Введение
Падение Робеспьера крупным планом

Когда смотришь на вещь с близкого расстояния, она может оказаться вовсе не такой, какой виделась издалека. …Революционные кризисы состоят из ничтожно малых явлений, которые и складываются в саму суть, составляют существенную основу всех событий. Если смотреть на них в совокупности, многое покажется поразительным. Почти все эти события мало того что были непредвиденными, так еще и относятся к категории вещей, в которые не способен поверить ни один разумный человек.

Французская революция, как заявил в конце XVIII века Луи-Себастьян Мерсье, писатель, журналист, политик и непревзойденный знаток своего родного Парижа, была «всецело связана с оптикой». Только подойдя «вплотную» и углубившись в «бесконечно мелкие» детали революционного процесса, можно было в должной мере понять часто невероятный и неизменно непредсказуемый ход великих революционных событий. Возникает ощущение, что время в 1789 году вдруг резко ускорилось^[1]. Товарищ Мерсье по политической деятельности, Буасси д’Англа, выразил удивление тем, что с высоты 1795 года казалось, будто французы и француженки за те шесть лет прожили шесть столетий. Парижане стали остро чувствовать течение времени. У них больше не было колоколов, возвещавших о наступлении нового часа (после национализации церковной собственности и закрытия большинства церквей), но теперь в их карманах были часы, а также кошельки, носовые платки и табакерки. Они вежливо извинялись, если опаздывали куда-то по причине того, что забывали свои часы дома^[2].

Никогда парижане не были столь бдительны относительно всего, что касается времени, как в дни народных выступлений в столице (так называемые journées), когда время, казалось, мчалось особенно неудержимо. Journées (в переводе с французского буквально – «день», «дневное время». – Прим. пер.) сопровождали политическую жизнь на протяжении десятилетия: с 14 июля 1789 года, даты, которая обычно считается началом революции, до 18 брюмера / 9 ноября 1799 года, когда приход Наполеона, согласно распространенному мнению, положил ей конец. Казалось, что они следовали своим собственным правилам и процедурам в стремительном темпе, который мог вывести из строя и полностью изменить общий ход событий таким образом, что, как выразился Мерсье, «ни один разумный человек не поверил бы, что это возможно». Чтобы понять логику и механику любого отдельно взятого парижского journée и проследить за всеми его перипетиями, Мерсье посоветовал взять микроскоп и рассмотреть события как можно ближе. Он задавался вопросом, как во время этих революционных journées, когда каждый момент, казалось, имел значение и был наполнен смыслом:

Можно писать историю эпохи, если вы теряете след последовательного повествования (enchaînement) каждого дня?^[3] Ибо то или иное событие случилось настолько неожиданно, что кажется, что оно и не произошло вовсе, а было сотворено из ничего…

Такое впечатление, что каждый участник был частью невидимой, состоявшей из случайных звеньев цепи, тянущейся неизвестно куда. Предметом этой книги является один из тех наполненных событиями дней, что так очаровали Мерсье: 27 июля 1794 года, или 9 термидора II года по системе французского революционного календаря, введенного в 1793 году^[4]. Сам Мерсье не оставил подробного отчета о происходившем, поскольку в тот момент он был политическим заключенным в тюрьме, расположенной в здании бывшего монастыря английских бенедиктинцев, на улице Сен-Жак на Левом берегу, и опасался за свою жизнь. Однако это не мешало ему наблюдать, размышлять и ощущать себя частью событий во всей их цветущей сложности. В этот день пал Максимилиан Робеспьер, один из самых харизматичных и выдающихся политиков революции, и это ознаменовало начало конца того типа правления посредством террора, в котором он играл ключевую роль годом ранее. Это день, исход которого историки неизменно рассматривают как своего рода парламентский переворот, совершенный противниками Робеспьера среди политических элит. Я надеюсь продемонстрировать, что его исход не только был предопределен махинациями политиков, но стал результатом глобального процесса коллективных действий жителей Парижа, которые с 1789 года играли все более значительную роль в национальной политике.

Чтобы понять, как парижане добились своего места в ряду наиболее значительных действующих лиц в те драматичные дни, нам необходимо в общих чертах понять роль города в истории революции, начиная с первого революционного journée. Как известно, 14 июля 1789 года парижане штурмом взяли Бастилию, печально известную государственную тюрьму на восточной окраине города, в здании которой также располагался оружейный склад. Они пошли на это, чтобы защитить себя от попытки короля Людовика XVI и его министров свести на нет успехи, на тот момент уже достигнутые революцией. Своими действиями в тот день парижане вынудили короля одобрить создание единого унитарного «национального собрания» и позволить установить в стране конституционную монархию, основанную на принципах, изложенных в историческом документе – «Декларации прав человека и гражданина», обнародованной 26 августа 1789 года. Конституционная монархия в конечном счете провалилась. К моменту другого ключевого дня парижских народных выступлений, 10 августа 1792 года, огромная популярность Людовика XVI, которой он обладал в 1789 году, практически сошла на нет, и государя, ранее провозглашенного «восстановителем французских свобод», принялись сравнивать с тиранами и деспотами античных времен. Начало войны против континентальной Европы в апреле 1792 года сыграло важную роль в этом повороте: неспособность короля солидаризироваться с собственными подданными даже в момент острейшего национального кризиса разрушила его политическую легитимность. Парижское восстание 10 августа вынудило короля отречься от престола. Впоследствии он предстал перед новым законодательным собранием, Национальным конвентом, избранным всеобщим голосованием мужского населения, после чего в январе 1793 года был казнен.

Конвент подчеркнул эпохальное значение свержения короля, постфактум, в октябре 1793 года, объявив, что день, когда депутаты проголосовали за республику, то есть 21 сентября 1792 года, ознаменовал начало эпохи, отсчет которой пойдет по-новому (ее провозглашение задним числом подразумевало, что ко времени введения нового календаря шел уже II год эры равенства). Новый календарь, основанный на десятичной системе, которую французские ученые сочли наиболее естественной для человеческого разума, делил год не на недели, а на décades, состоявшие из десяти дней. Многие из дней, отведенных в этих новых декадах под отдых, были отданы под разного рода празднования и памятные мероприятия. Деление года на двенадцать месяцев еще сохранялось, но, поскольку календарь исчислялся с 21 сентября 1792 года, каждый из них начинался примерно на третьей неделе старых календарных месяцев. Была введена новая терминология, заменившая прежнюю мешанину из римских богов, императоров и христианских святых системой имен, вызывающих ассоциации с состояниями природы и аграрной экономикой. В новых названиях месяцев отражался и климат (по крайней мере в умеренных зонах Северного полушария). Термидор был жарким месяцем (от греческого thermon – «летняя жара»); ему предшествовали мессидор (июнь-июль), месяц урожая (messis – «урожай на латыни», май-июнь); прериаль – месяц лугов (prairie, «луг» по-французски, апрель-май) и флореаль – месяц цветов (flos, «цветок» на латыни, март-апрель). Точно так же каждый день, прежде посвященный какому-либо святому, был удостоен своего имени, уходящего корнями в разные природные феномены. Например, дата 9 термидора стала Днем шелковицы.

События 10 августа, ставшие причиной этих изменений в обозначении дат, подтвердили, что жители Парижа являются полноправными участниками политических событий в новой республике. Социальные группы, до сих пор находившиеся вне общественной жизни или на ее периферии, теперь были признаны всеми в качестве ключевых элементов в рамках «народного движения», которое проявляло себя не только в вооруженных выступлениях, но и в политической и идеологической деятельности в условиях расширившегося демократического поля, включающего теперь газеты и брошюры, митинги и демонстрации, политические ассоциации и клубы, а также местные комитеты и собрания внутри 48 секций, на которые с 1790 года был разделен Париж^[5]