Читать книгу «Жёлтый» онлайн полностью📖 — Князя Процент — MyBook.
image

Канцлер Промилле оканчивает школу

Есть и другая причина, по которой мать Канцлера выступает-таки его союзником в вопросах продолжения школьного образования и поступления в университет. Насколько Промилле знает, эта причина весомее полупьяного разговора с родственниками.

Через неделю после шестнадцатилетия Канцлера умирает отец институтской подруги его матери. Вплоть до смерти он обещает родителям Промилле решить вопрос с армией, когда мой будущий клиент достигнет призывного возраста. Мать верит обещаниям: некогда отец подруги избавляет от необходимости служить своих внуков. После его смерти остается единственный, по мнению матери Канцлера, способ решения вопроса призыва: получение отсрочки из-за учебы в ВУЗе.

Страх матери отдать Промилле служить больше даже ее же опасения, что ребенок попадет в ад или (в качестве промежуточного пункта) в дурную компанию. Тем удивительнее, что она не пытается найти другие способы устранения этой проблемы, ведь в Москве масса умельцев, способных достать медицинский отвод от военной службы.

Со временем Канцлеру становится ясно, что отец семейства, будучи хитрее и хладнокровнее жены, держит в уме вариант освобождения сына от службы по какому-нибудь надуманному и подкрепленному деньгами основанию: благодаря этому можно будет сохранить на ферме единственного работника. Однако деньги на взятку придется занимать (если дела внезапно не пойдут лучше), а семья и так должна всем родным и друзьям. Кроме того, отцу претит мысль, что невзгоды армейской жизни, воспоминания о которых живут в нём, минуют Промилле. Ребенком мой будущий клиент чувствует ревность родителя. Того раздражает, что жена уделяет внимание другому мужчине, пусть даже этот мужчина – их общий сын.

Главная же причина, по которой отец позволяет юноше продолжить школьное образование, заключается в форме последнего. У тетушки Канцлера (той самой, что работает учительницей) есть приятельница, занимающая должность директора одной из московских школ. С недавних пор эта школа (в остальном непримечательная) предоставляет способным старшеклассникам возможность учиться экстерном, то есть с сентября по апрель не посещать занятия, а в мае сдать экзамены по всем предметам программы, окончив два класса за один год.

Тетушка разговаривает насчет племянника с Ольгой Жоржевной (директором школы). Та утверждает, что места в экстернате заняты, но выражает готовность пообщаться с юношей и понять, можно ли ему помочь. Мать дает Промилле коробку конфет и отправляет его в Москву на встречу с Ольгой Жоржевной.

Автобус, везущий Канцлера до железнодорожной станции, минует пшеничное или ржаное поле (мой клиент замечает, что не разбирается в сельскохозяйственных культурах, выращиваемых в промышленных масштабах, а не на огороде). На окраине поля пирует компания старшеклассников. Картина беспечной пьянки его тогдашних ровесников врезается в память Промилле. Спустя полтора десятка лет он в подробностях рассказывает, как один из пирующих, бахвалясь перед девочками, запрокидывает голову и высасывает пиво из кажущейся огромной бутылки. Его красная футболка выделяется (не ярко, а матово) на фоне золотого поля. Парень в белой рубашке растягивается на земле: юного выпивоху морит от алкоголя и духоты (собирается дождь). Посреди моря колосьев, отражающего свет заходящего за тучи солнца, к ребятам спешит еще один их товарищ. В правой руке у него большущая красная бутылка колы, в левой – не менее здоровенная черная бутыль какого-то зелья.

(Трудно не заметить любовь рассказчика к использованию скобок. Читатель встретил их четыре раза только за последние два абзаца. Однако скобки принадлежат математике, а не прозе. Даже документальной или, если угодно, наполовину художественной прозе скобки не пристали. Забавно отметить это в скобках.)

Сценка, которую Канцлер несколько секунд наблюдает из окна автобуса, до сих пор снится ему. Промилле рассказывает мне варианты развития событий: чаще всего он подходит к старшеклассникам, и порой те гонят пришельца, а иногда приглашают присоединиться к пирушке. Любопытно, заключает мой клиент, что снящиеся ему ребята уже давно взрослые, наверняка не помнят ту пьянку и не подозревают, что являются ярким воспоминанием для человека, который с ними даже не знаком.

Канцлер добирается до Москвы поездом, едет на метро до остановки «Улица Подбельского», а потом проезжает пару остановок на трамвае. Несмотря на воскресный вечер, встреча происходит в школе. Там, кажется Промилле, никого нет, кроме него, директора и охранника.

Ольга Жоржевна – женщина лет сорока пяти. У нее эффектная внешность, строгий голос, множество колец на руках и тяжелый парфюм. Минут пять она расспрашивает Канцлера о жизни на ферме и прежних успехах в учебе. Затем закрывает кабинет на ключ, садится на стол, кладет ногу на ногу (ее юбка задирается, обнажая полные бедра) и интересуется, как у юного визитера обстоят дела с девочками. Промилле мямлит. Ольга Жоржевна спрашивает у моего будущего клиента, знает ли он, как выглядит женская вагина.

– О боже… – не выдерживаю я.

– Да-да, что-то вроде этого, – скрипит Канцлер.

– Неужели вы… Неужели она вас…

Я пытаюсь подобрать деликатные выражения.

– В некотором роде, – отвечает Промилле. – Однако только в некотором. Видите ли, дражайшая Ольга Жоржевна не изменяла супругу.

Я вздыхаю с облегчением, но ненадолго.

– В классическом смысле не изменяла, – продолжает мой клиент. – Иными словами, в ней бывал только член мужа. Это не мешало директрисе практиковать с талантливыми учениками фистинг и кунилингус. Каковым она и научила юного Промилле. Мы великолепно делаем куни, не сомневайтесь.

– Какой кошмар… – говорю я. – Неужели вы не хотите обратиться в правоохранительные органы?

– Вы это серьезно? – спрашивает Промилле. – Минуло пятнадцать лет. Ольга Жоржевна, не ровен час, померла, ее могли зализать до смерти. И что бы мы сказали? На что бы пожаловались? Милейшая Ольга Жоржевна даже не изнасиловала Канцлера. Мы полагаем, Канцлер был в состоянии отказаться.

– Но в шестнадцать лет ребенок – несовершеннолетний! – восклицаю я.

– Логично, совершеннолетний-то не ребенок. Понимаете, шестнадцать – это как раз возраст согласия. По крайней мере, в России. И потом, Канцлеру было чертовски любопытно. Он, еще девственник, получил возможность раздевать и ласкать женщину. А со временем Ольга Жоржевна так прониклась к нему, что делала минет.

– Описываемый вами случай не единичный?

– Ладно вам, Канцлеру было не особо противно. А уж если Ольга Жоржевна мылась хотя бы накануне, то в чём-то и приятно. Однажды у Канцлера и директрисы был четырехчасовой сексуальный марафон. Точнее, ограниченно сексуальный. Язык Промилле едва не отвалился. Бедолага пару дней им еле ворочал.

Я содрогаюсь.

– Мы пошутили, – говорит мой клиент и смеется.

Сквозь растерянность я отмечаю, что впервые наблюдаю его в таком веселом расположении духа. Смех у Промилле заливистый, почти детский. Видно, что он в восторге от собственного остроумия.

– Канцлер не имел половых сношений в экстернате, – продолжает мой клиент. – Это шутка, хотя директриса была ничего так. Она напоминала Канцлеру его первую любовь из числа взрослых женщин. Платоническую любовь. Когда-нибудь мы расскажем вам о ней.

– Так ваша история об экстернате… – начинаю я.

– Канцлер поступил туда, – перебивает Промилле. – Тетушка уговорила директрису, обошлось без кунилингуса. Да и мамаша тогда поехала в школу с Канцлером.

– Почему вы так странно шутите?

Даже я не могу понять, чего в моем вопросе больше: профессионального любопытства или человеческого недоумения.

– Мы хотели проверить вашу наблюдательность, – говорит Промилле. – Вас не удивило, что Канцлера отпустили с фермы. А могло бы удивить. Кроме того, мы подумали о записях, что вы делаете. Наверняка они выходят пресноватыми. Там унылая история о чудовищном результате грубых недочетов воспитания. Уж не обижайтесь, таково мнение Промилле. Канцлер написал довольно откровенный роман, живее этих записок.

Упоминаемая моим клиентом книга носит, кажется, самое непроизносимое название из всех возможных: «69 ± 1 = Ad hoc». К этому разговору я успеваю ознакомиться с текстом романа и считаю мягкой характеристику, которую дает ему автор. Книга описывает донжуанские похождения главного героя, которые неизменно заканчиваются грязными постельными сценами. Герой беспрестанно сыплет сексистскими выражениями и унижает женщин, а те падают к его ногам, несмотря на все мерзости, что он говорит и делает.

– У вас же там не было фистинга и кунилингуса? Записки ведь не содержали подобного? – продолжает Канцлер. – А теперь содержат. Если, конечно, не вычеркивать этот диалог. Мы бы не вычеркивали. Как-никак, чувство юмора – важная характеристика пациента. Извините, клиента, разумеется, а не пациента.

В экстернате Промилле не приходится учиться в привычном понимании слова. В мае он худо-бедно сдает экзамены по всем предметам двух последних классов школы. Так моему клиенту удается получить аттестат, а с ним и возможность попробовать поступить в университет.

Главная проблема Канцлера Промилле глазами Канцлера Промилле

Значительную часть моего профессионального опыта составляет помощь творческим людям: режиссерам, актерам, музыкантам, художникам и писателям. Работа с ними позволяет понимать специфику сознания и особенности реагирования этих людей на проблемы.

Одной из таких особенностей является подмена реальных жизненных затруднений иными (связанными с искусством). Актер может страдать, разрываясь между женой и любовницей, но уверять: когда он пытается войти в роль Ставрогина, материал «Бесов» сопротивляется, и в этом-то главная беда. Режиссер через десятилетия проносит груз давней травмы (в его детстве мать уделяет любовникам больше внимания, чем сыну), однако видит трагедию своей жизни в слабых сценариях и недостаточном финансировании: он с прошлого века мечтает экранизировать «Хроники Нарнии», а за рубежом это кино снимают без него. Запойный композитор считает, что проблема не в дурной наследственности (он из семьи алкоголиков) и не в собственной распущенности: истинный демон – это плохое либретто сочиняемой им оперы «Преступление и наказание». И так далее.

Блюдя профессиональную тайну, я привожу примеры, которых нет в моей практике. Нет ровно таких, зато хватает аналогичных по сути. Значение замены реальных (жизненных) проблем нереальными (творческими) многомерно. Не каждому достает мужества копаться в себе и работать над настоящими проблемами. Гораздо проще подменять эти последние вопросами, которые для человека искусства интереснее реальной жизни, то есть вопросами творческими. Заодно в собственных глазах повышается значимость искусства: близкие-то в большинстве не признают за данной сферой жизни писателя (композитора, художника) космического величия, которое тот жаждет ей придать.

Среди людей моей профессии общепризнано, что и клиенту, и терапевту важно понимать ожидания первого от второго. При знакомстве я спрашиваю, в чём состоит запрос Канцлера ко мне как к специалисту. Мы неоднократно возвращаемся к этой теме, и ответ Промилле всегда одинаков.

Канцлер испытывает сравнимое, по его признанию, только с удовольствием от секса наслаждение, когда берет с полки свою книгу – тот самый роман «69 ± 1 = Ad hoc». Именно это нравится Промилле в творчестве – обладание конечным результатом.

Однако сам процесс создания книги вызывает у Канцлера скуку. Промилле не нравится писать тот вариант текста, который он называет первым черновиком, то есть наносить буквы на пустой лист бумаги. Редактирование – гораздо более приятное занятие, но всё же читать произведения других авторов нравится моему клиенту больше. Увы, чтение чужих текстов не приближает его к обладанию следующей собственной книгой.

Я интересуюсь, почему он не желает воспользоваться услугами соавтора. Речь даже не о классическом литературном призраке, выдающем заказчику, чье имя будет красоваться на обложке, результат едва ли не под ключ. Если Канцлеру нравится редактировать, а не сочинять, можно заказывать у другого писателя пресловутый первый черновик, только и всего.

Промилле поправляет меня: сочинять он любит не меньше, чем редактировать; ему не по нраву именно записывать сочиненное. Составлению первого черновика Канцлер предпочитает редакторскую работу даже с самым неудачным и слабым своим текстом, который мой клиент может, как он выражается, взвесить и измерить, отделив хорошее от плохого.

В таком случае, продолжаю я, можно сочинять историю, рассказывать ее соавтору, давать последнему указания, а самому редактировать черновик.

Этот вариант тоже не устраивает Промилле. Впервые я вижу его настолько эмоциональным. Как выясняется впоследствии, Канцлеру нравится считать, что испытывать сильные чувства он способен лишь в связи с искусством и творчеством.

Соавтор может украсть наработки Промилле, поясняет мне собеседник. Кроме того, в Канцлере намертво сидит мысль о недопустимости обсуждения текста до его написания. Наконец, моему клиенту противна идея присваивать плод чужого творческого усилия. Он не готов делать это даже на возмездной основе и при условии последующей переработки. На первых порах карьеры Канцлер совмещает практическую деятельность с работой над кандидатской диссертацией и несет извечное аспирантское послушание: пишет за уважаемых докторов юридических наук изрядное число статей и несколько монографий. Такое творчество (хоть и научное, а не литературное) под рядом псевдонимов отбивает у Промилле охоту к любому соавторству.